Сергей Соболев - Кремлевский пасьянс

Кататонический ступор.

Проявляется обездвиженностью, повышением мышечного тонуса и молчанием (отказом от речи).

Любая попытка изменить позу вызывает резкое напряжение мышц с противодействием.

Из справочника по психиатрии.

Аллах акбар!

Тяжелый десантный нож с хрустом вошел в грудную клетку, но моджахед продолжал кричать и крик его был ужасен, бесконечное а-а-а из черного провала рта – последняя молитва и предсмертное проклятие. Кровь праведника тягуче стекала по рифленой костяной рукоятке, сухой полынный ветер бережно подхватывал капли и уносил их ввысь, чтобы пролить на суровую землю бедной страны, и вот уже от Кандагара до Герата тысячи новых воинов ислама славят Господа: «Аллах акбар!» Почему ты не падаешь, ведь я убил тебя, выполняя свой интернациональный долг, защищая страну, в которой ты родился и жил, будь ты проклят, Афганистан! Да ты, матерый дух, признайся, сколько людей ты отправил в страну теней, но на этот раз тебе крупно не повезло, ты нарвался на меня, а я умею убивать, это единственное, что я умею делать хорошо, так пусть теперь твоя душа отправляется в рай, в сады Эдемские, где блеск и радость, реки из меда и вечное блаженство. Я не люблю красный цвет, это цвет крови, а в России снег белый-белый, как одежды святых, но мне их никогда не носить.

Прости меня, если можешь, и замолчи.

Прошу тебя, замолчи!

Замолчи-и-и!!!

Ревун замолк, но лампочка под потолком продолжала равномерно пульсировать красным. Щелкнул динамик, и усталый мужской голос буднично произнес: «Боевая тревога. Внимание, боевая тревога. Командирам рот прибыть в штабной модуль».

Ермаков плеснул в лицо холодной водой, пригладил ладонями короткий ежик волос и бросил взгляд на часы – пять минут первого. Он чертыхнулся про себя, – третьи сутки без сна! – но тренированное тело автоматически выполнило нужную работу, и, спустя минуту, Ермаков, экипированный в камуфляж, выскочил из ротной канцелярии, где его сморил кратковременный сон. В коридоре он столкнулся с дежурным по роте, но не стал слушать доклад, бросив на ходу:

– Я в штаб!

Из казармы на плац выскакивали заспанные десантники, взводные и сержанты резкими окриками торопились привести их в чувство. Это было не так просто. Рота, выполнявшая боевое задание по сопровождению автоколонны, вернулась в военгородок только поздним вечером.

Старшему лейтенанту Евгению Ермакову, командиру роты Отдельного Кабульского батальона ВДВ, было двадцать четыре года от роду и десять месяцев из них он воевал в Афганистане. Ермаков умел воевать, и это единственное, что он умел делать хорошо, даже слишком хорошо для простого советского офицера, пусть и прошедшего подготовку в десантных войсках. Но все его положительные качества на этой войне непостижимым образом превратились в недостатки, которые, правда, до поры до времени были видны лишь одному ему.

Десять месяцев Афганистана превратили его в холодную, бездушную машину, смертоносное оружие, которому абсолютно все равно, в какую цель оно наведено и кто нажимает на курок. Вернее, почти превратили, поскольку еще что-то не позволяло переступить определенную черту. За ней существовало, по крайней мере, две вещи: предательство и убийство мирных жителей. На первое он был органически неспособен, а вот второе… Да, здесь он подошел уже близко.

В конце января 1985 года старший лейтенант Ермаков подал по инстанции рапорт о предоставлении ему отпуска. О втором своем решении – демобилизоваться из Вооруженных сил, начать новую жизнь и попытаться хоть в какой-то степени возместить причиненный им миру ущерб – Ермаков не стал распространяться. В конце концов, это его личное дело.

Чужая война. Для Ермакова она подходила к концу. Он считал дни и ждал. Ему приходилось очень трудно, хотя внешне это никак не выражалось. У войны свои законы и ей нет никакого дела, что Ермаков в душе уже считает себя демобилизованным.

Ждать оставалось недолго. Он терпел и надеялся, что за оставшиеся до отпуска дни не случится ничего экстраординарного. Ничего такого, о чем он жалел бы потом всю оставшуюся жизнь.

В штабном модуле было накурено и многолюдно. Ермаков коротко доложился и, уловив встречный кивок и приглашающий жест комбата, уселся на свободный стул.

– Все собрались?

Майор Васильев выглядел старше своих тридцати пяти. Четыре афганских года, за вычетом нескольких недель, проведенных в госпитале и двух кратковременных отпусках, наложили на него свой отпечаток. Батальон он принял в июле восемьдесят первого, да так и застрял здесь на все эти годы. Характер у него был крутой, но солдаты и офицеры если и не любили его, то уж во всяком случае уважали. Свирепость Васильева была преимущественно направлена в сторону вышестоящих штабов, стычки с которыми у него происходили практически ежедневно.

Батальон размещался в специально построенном для него военном городке на северной окраине Кабула, в треугольнике между военным аэродромом, складом ГСМ, который на деле представлял из себя россыпь низких строений из белого силикатного кирпича и огромных топливных цистерн, и бетонной лентой шоссе.

Поначалу служба для Васильева складывалась неплохо. Батальон подчинялся непосредственно штабу ОКСА, и начальство, по каким-то одному ему ведомым соображениям, держало батальон под рукой. Боевые задания в тот период были большой редкостью, и десантники, в основном, привлекались к патрулированию улиц Кабула. С приходом нового начальства в восемьдесят третьем картина кардинально поменялась и «придворная гвардия» все чаще стала появляться в гуще боевых действий. С тех пор ни одна мало-мальски крупная военная операция в Афганистане не прошла без участия в ней Отдельного Кабульского батальона ВДВ. Если прибавить к этому регулярное участие в сопровождении и прикрытии колонн, отдельные локальные разборки в «зеленке» Кандагара и Герата, изнурительные экспедиции по горным кишлакам, деблокирование дорожных постов и застав, погони за караванами, протаскивающими военные грузы из Пакистана и Ирана, то становится ясно, что жизнь у десантников была хлопотной и небезопасной. Батальон нес ощутимые потери, особенно в тех случаях, когда действовал с листа, рассредоточенно, несколькими штурмовыми группами, приданными командирам разных частей. После одного из таких боевых заданий, превратившегося в череду бесконечных боев в течение недели, Васильев с трудом собрал батальон воедино и после подсчета потерь отправился в штаб ОКСА.

– Истребить нас хочешь, сука! – с налитыми кровью глазами он навис над начальником оперативного управления штаба. – Я не посмотрю, что у тебя большая звезда, а у меня маленькая, зато мой кулак поболее твоего будет!

Он сунул свой огромный мозолистый кулак под нос генералу. Ошеломленный невиданной дерзостью генерал попытался поставить подчиненного на место, но Васильев гаркнул, убрав сжатый кулак за спину, от греха подальше:

– Молчать! Еще раз нас подставите, поведу свой батальон на Кабул!

Эта выходка, естественно, не осталась без последствий. В очередной раз из-под носа уплыло звание подполковника, штабники задробили наградной лист. Впрочем, наград и без того у Васильева было едва ли не больше, чем у любого другого офицера, воевавшего в Афганистане. И если бы не прямое вмешательство самого Меркулова, командующего ВДВ страны, то неизвестно, чем бы закончилась вся эта история.

– Курвы! – процедил Васильев. – В кои веки собрал батальон, так эти засранцы из штаба какую-то новую подлость придумали! А когда новобранцев обучать, матчастью заниматься? А?!

Он с угрозой посмотрел на замполита батальона, словно именно тот был виноват во всех его бедах.

– Ладно, начнем. Приказ из штаба армии. Батальон перебрасывается в район Джелалабада. Майор Фомин из оперативного управления, да, из того самого гребаного штаба, введет вас в курс дела.

Васильев небрежно кивнул в сторону стоявшего рядом офицера. Ермаков только сейчас обратил внимание на незнакомца. Возраст около тридцати, высокий, всего на два-три сантиметра ниже самого Ермакова, лицо умное, волевое, нетронутое загаром, следовательно в Афгане не так давно. В уголках плотно сжатого рта скрыта легкая презрительная улыбка, как защитная реакция на колкость комбата. Их взгляды на мгновение пересеклись и то, что Ермаков успел прочесть в глазах Фомина, ему очень не понравилось.

– Карту северо-восточных провинций, – коротко приказал Фомин.

Начштаба подошел к стене и раздернул плотные темно-синие шторки, скрывавшие доску с пришпиленной кнопками картой.