Алексей Ростовцев - Ушел в сторону моря

Они двинулись вдоль книжных развалов. Было много порнографии, детектива, Мандельштама, Пастернака, Бродского, Войновича, «Ледокола», Волкогонова и Олега Гордиевского. Климович ругался и плевался на асфальт. Есенина и Чехова купили у букиниста. Здесь же приобрели корейско-русский и русско-корейский словари, после чего вернулись в гостиницу. По дороге Джин рассказывала о диктаторе Пак Чжон Хи, которому на роду было написано стать содержателем бандитской малины, а он по трагической случайности взял и стал президентом.

— Куда же он девался? — спросил Климович.

— Убили его.

Климович с удовлетворением подумал, что в Корее не перевелись еще мужики, а Джин продолжала:

— В 88-ом на выборах у нас победила оппозиция. Теперь в Южной Корее более или менее нормальная жизнь. Тебе понравится.

— Поглядим, поглядим, — проворчал он.

На следующее утро они улетели в Сеул. Джин познакомила Климовича со своими родственниками, милыми стариками, воспитавшими ее. Затем священник-кореец совершил обряд бракосочетания в христианской церкви, за которым последовала скромная свадьба в небольшом ресторане.

Они решили провести медовый месяц в маленьком городе на берегу моря. Наступил первый вечер их совместной жизни. Климович сидел в шезлонге и смотрел туда, где только что затонуло солнце и где синеватая водная гладь соприкасалась с голубоватым небом. Пришла Джин и остановилась за его спиной.

— Жаль, что мы не можем поехать в Кэсон, нашу древнюю столицу. Это за 38-ой параллелью. У нас север вообще красивее Юга. Там горы, леса, водопады.

И вдруг, прижавшись к нему, она спросила:

— Ты никогда не оставишь меня, Юджин?

— Я не оставлю тебя, Джин.

Он верил в то, что сказал. Он никогда не оставит Джин одну в этом грязном разбойничьем мире, где правят бал получеловеки с рыбьими глазами и сытой пустотой на лицах.

Климович встал и крепко обнял жену.

А потом была ночь, и они растворились друг в друге…

В середине октября Климович съездил в Сеул на встречу с Тучковым. Джин сопровождала его. Всю дорогу она болтала, рассказывая ему о достопримечательностях, мелькавших за стеклами автомобиля. Только раз Климович включил приемник, чтобы узнать новости. Дикторша читала по-английски: «Президент Борис Ельцин прибыл вчера вечером в Токио. Первый официальный визит главы российского государства начался сегодня рано утром со встречи с императором Акихито и мператрицей Митико. В программу визита Ельцина входят три раунда переговоров с японским премьер-министром Морихиро Хосакавой. Ряд японских газет считает, что эта встреча важна в первую очередь для Москвы. В ходе этой встречи Хосакава намерен заявить от лица лидеров семи ведущих индустриальных держав мира о неизменной поддержке курса реформ в России».

— Как ты думаешь, — спросила Джин, — отдаст ваш новый режим Южные Курилы?

— Черт их знает, может, и отдадут. Что им до России.

Джин показала ему монастырь Кенчхонса и отправилась к родственникам. Проверившись, Климович пошел на встречу. Тучков уже ждал его. Бросил в кейс пресс-релиз, передал письмо и деньги от Михаила, а также тоненькую книжицу малого формата.

— Это тебе от Ивана.

Климович сунул книжицу в карман плаща.

— Ну как он там, Иван?

— Стоит на старом месте. Картины его идут плохо. Между прочим, одна из них похожа на ту, что висит у тебя дома. Сидят на лесной поляне волки в белых манишках. Сидят полукольцом, а перед ними на снегу кровавое пятно. Только медведь отсутствует. Сожрали они медведя.

— Нет! — крикнул Климович. — Они сожрали волка, которого убил медведь, а медведь ушел. Ушел медведь!

— Ну ушел, так ушел, — миролюбиво ответил Тучков. — Давай прощаться. Не дома ведь.

— Постой, у меня вопрос: узнает когда-нибудь мир правду о «Джамбо»?

— Боюсь, что при нашей жизни не узнает.

— Слушай, Сергей, у нас с Джин просьба к тебе: не впутывай нас больше в свои дела.

— А вы нам и не понадобитесь. Спасибо за все. Ты помнишь мой московский телефон, Женя?

— Помню.

— Будешь в Москве, заходи ко мне с женой. Гульнем! Пельмени слепим. И — ни слова о разведке! Добро?

— Добро…

На другое утро Климович уже снова сидел в своем шезлонге и любовался чужим морем. Встреча с Тучковым взбаламутила его. Он почувствовал, как в душе прорастают первые побеги зеленой тоски. Пришла Джин в любимом японском кимоно из розового шелка, расшитого белыми журавликами. В руках у нее был томик Есенина.

— Что такое шушун? — спросила она, ласкаясь к нему.

— А в словаре нет?

— Нет.

— Шушун — это женская ветровка, только длинная.

— Спасибо, милый.

— Убери челку, Джин! Помни: ничто так не оглупляет лица женщины, как челка. У тебя прекрасный чистый лоб. Его не надо закрывать.

— Хорошо, милый.

Джин ушла в дом учить русский язык, а Климович вдруг вспомнил о подарке Ивана. Принес книжку, открыл ее наугад и погрузился в чтение. Это была «История одного города» Салтыкова-Щедрина. «Изнуренные, обруганные и уничтоженные, глуповцы после долгого перерыва в первый раз вздохнули свободно, — читал Климович. — Они взглянули друг на друга — и вдруг устыдились. Они не понимали, что именно произошло вокруг них, но чувствовали, что воздух напоен сквернословием и что далее дышать в этом воздухе невозможно. Была у них история, были в этой истории моменты, когда они имели возможность проявить свою самостоятельность? — ничего они не помнили. Помнили только, что у них был Урус-Кугуш-Кильдибаевы, Негодяевы, Бородавкины и в довершение позора, этот ужасный, этот бесславный прохвост! И все это глушило, грызло, рвало зубами — во имя чего? Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему… Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможденный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что это „громадное“, это „всепокоряющее“ — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе границ».

Он смотрел на строчки и не видел их. В голове его звенела песня:

Климович отложил книгу и позвал жену.

— Джин, — сказал он, когда она пришла, — надо форсировать изучение русского языка.

— Хорошо, любимый, — ответила она по-русски.

Тучков прилетел из Штатов в воскресенье 12 декабря. Пока служебная машина везла его домой в Ясенево, где он жил, а затем на работу, он внимательно вглядывался в лицо заснеженной Москвы. Народ уныло и негусто брел на очередные выборы. С каждого столба улыбались гладенькие кандидаты. Они с оптимизмом смотрели в будущее, обещая России в скором времени процветание и благоденствие. Нужно только было выбрать их, а не кого-то другого.

Щеглов уже ждал Сергея. Перед генералом на пухлой разработке лежали кассета Мацуры, пресс-релиз, добытый братом Джин, и кое-какие другие «сувениры». Тучков добавил к этой коллекции записку Мухомора. Щеглов не отказал себе в удовольствии прочесть ее вслух: «Уничтожить в воздухе „Боинг-747“ компании KAL с бортовым номером 077. Стивен Кларк. 01.09.83.»

— Этого более, чем достаточно, — сказал Щеглов. — Когда мы все это положим перед ним, то он сочтет за счастье стать нашим лоббистом в Конгрессе. Нам много не надо: пусть снимут все ограничения на продажу нашего оружия в развивающиеся страны… Благодарю за службу, майор!

— Рад стараться! Ответил Тучков, усмехнувшись.

— Да не «рад стараться», а «служу великой России»! Пора бы уже выучить… И наградить ведь тебя нечем. «Дружба народов» тут не подойдет. Что это за страна такая без орденов?.. Могу два оклада или подполковника досрочно. Что хочешь?

— Все хочу.

Генерал рассмеялся.

— А почему бы и нет? Попробую устроить тебе и то и другое. Наверное, получится. Демократия! Давай сварим кофе. Секретарши сегодня нет. Сами будем работать.

Когда кофе был готов, Щеглов пустился в рассуждения:

— Не беда, что Томагава получил копию пленки Мацуры. Сама по себе пленка мало значит. Она может стать лишь материалом для газетной сенсации. Ну назначат они комиссию, ну начнут расследование, ну выйдут на Холла. А где Холл? Нет его! Вот и все дела!

— С Кларком тоже я буду говорить? — поинтересовался Сергей.