Алексей Ростовцев - Ушел в сторону моря

— Прочти корейские стихи! — попросил Климович.

— Корейские будут в Корее. Прочти ты что-нибудь по-русски!

Климович испугался. Он не знал стихов о любви к женщине. Та поэзия, что проходили в школе, учила любить Родину и ненавидеть деспотизм. Но вдруг откуда-то выплыло:

— Я не знаю, о чем эти стихи, но они очень хороши, — долетел до него голос Джин. — Когда ты их читал, глаза твои светились добром.

Иван Худобин говорит, что искусство должно заниматься тем, что в голове человека, в его душе. Все, что ниже пояса, это удел физиологов, сексологов, анатомов. Стихи японца и русского были о том, что в душе. Это было искусство.

Еще Иван говорит, что Европа и Америка впали в старческий маразм. Их философия крайнего индивидуализма есть не что иное, как старческий эгоизм. Их искусство, лишенное идеи и героя, смердит разлагающейся старостью и давно не мытым телом. Только Россия, если врагам не удастся выжечь ее самобытность, сможет влить свежую кровь в пораженный гангреной дряхлый организм так называемого цивилизованного мира.

— За что ты любишь меня? — спросила Джин. — За красивое лицо?

— Разве мужчина знает, за что он любит женщину? Одно скажу: мужчина любит всю женщину, а не что-либо одно в ней.

Тут Климович вспомнил Верку и, содрогнувшись от отвращения, добавил:

— И ненавидит тоже всю!

— Всю?!

— Да, всю! Это значит, что когда ты станешь моей женой, я буду целовать тебя всю.

Джин засмущалась, быстро собрала свои вещи и ушла, однако вскоре вернулась с термосом и пластмассовой бутербродницей. У Климовича появился аппетит. Он с наслаждением выпил горячего кофе, поел.

— В Сеуле я сделаю тебе свадебный подарок, — сказала Джин.

— Я люблю получать подарки.

— Это серьезно, Юджин. Слушай меня внимательно: через несколько дней после той трагедии волны вынесли на берег Хоккайдо близ Вакканая обломки «Джамбо» и остатки оперения ракеты «воздух-воздух» с американской маркировкой. Примчались репортеры, сделали массу снимков, был составлен даже официальный пресс-релиз, но очень скоро все это конфисковала японская служба безопасности. Тем не менее, брат добыл один экземпляр пресс-релиза. Он есть у меня.

— Какая же ты бессовестная, Джин! Почему ты только сегодня сообщаешь мне об этом?

— Скажи я о пресс-релизе раньше, ты бы не вел бы поиск с таким энтузиазмом. Ведь главным для тебя было убедиться в собственной невиновности.

— Оказывается, ты хитрющая баба, Джин!

— И еще я артистка.

— Это ты уже продемонстрировала в Токио.

— Нет, я в самом деле артистка. У нас в университете был кружок современной драмы. Мне давали там главные роли.

— Кого же ты играла?

— Красивых и умных женщин, например, Нину в русской «Чайке». В Японии Чехов очень популярен. Мне помогала тетушка Сатико, та, что нарядила меня старухой.

— Какую еще информацию ты намерена обрушить на голову тяжело больного человека?

— На сегодня достаточно.

— А теперь послушай, что я тебе скажу. Все вы думаете, что провели беднягу Юджина. На самом деле Юджин провел вас всех. Да еще на другой день после знакомства с тобой меня осенило: раз первая моя ракета попала ему под хвост, значит, я сбил не пассажира. У меня были ракеты теплового наведения. Они бьют туда, где горячо. Нарушитель вел огонь из кормовых пушек и схлопотал по этим пушкам.

— Так ты все это время валял дурака?

— В общем-то да. Я не раскололся, потому что хотел быть с тобой. И кроме того, я знал, что тебе грозит опасность. Без охраны ты пропала бы… Можно поцеловать тебя, Джин?

— Обойдешься. Всякому овощу свое время.

Она убежала. Пришел Тучков справиться о здоровье. Узнав, что Климович и Джин решили пожениться, ничуть не удивился. Зевнул даже, заявив, что события развиваются в правильном ключе, но к пресс-релизу проявил повышенный интерес и тут же стал договариваться о встрече в Сеуле:

— Там есть дворец Кенбоккун, при дворце парк, в парке монастырь Кенчхонса. Джин тебе его покажет. Не в монастыре, конечно, а около него. День встречи — 13 октября, время — 14–00.

— Давай 12-ого, — предложил Климович.

— Чудак ты, — сказал Тучков. — Композитор Рихард Вагнер давно сделал число тринадцать счастливым. Он родился в 1813 году, в его имени и фамилии, если написать их по-немецки, тринадцать букв, в тринадцать лет он бросил школу, написал тринадцать опер, любил тринадцать женщин и умер 13-ого февраля.

— Вот видишь, все-таки умер 13-ого.

— Ладно! Будь по-твоему. Встретимся 12-ого. Схему места встречи получишь во Владивостоке. Дай-ка мне брелок! Вот те на! Женя, зачем же ты оторвал собаке хвост?

Они расхохотались. Сергей вынул из брелка закладку и вернул его Климовичу…

Во Владивостоке Климович сошел на берег совершенно здоровым. За баксы он снял в гостинице два номера — для себя и Джин. Сергей заглянул к нему на несколько минут, чтобы оговорить условия встречи в Сеуле и проститься. Он спешил в Москву. Климович вручил ему письмо для Михаила, в котором сообщал о предстоящей женитьбе, а также просил брата до своего возвращения вести дела «зверинца» и ежемесячно переводить в Сеул некоторую часть чистой прибыли. Кроме того, передал подарок Ивану Худобину — набор кистей и бутылку саке. Они обнялись.

— Удачи! — сказал Тучков.

— Бывай! — ответил Климович.

После обеда они с Джин пошли в ЗАГС. Джин, собственно, не понимала, куда ее ведут. Климович объяснил ей, что она, дескать, иностранка и надо сделать кое-какие отметки в паспорте. Усадив Джин в очередь, он спросил, где тут самый главный, ответственный за любовь, и ввалился в указанный кабинет без доклада. Выслушав его, служитель Гименея в ужасе замахал на просителя руками.

— Брак с гражданкой Южной Кореи! Волокитнейшее дело!

— Любовь не ведает преград! — сказал Климович и пошелестел под носом чиновника пачкой «зеленых».

Через пятнадцать минут он с радостным воплем «Взятка — двигатель прогресса!» выскочил в коридор и вручил Джин новенькое свидетельство о браке.

— Теперь мы муж и жена!

Наморщив нос, она повертела в руках пахнущие типографской краской корочки и вернула документ Климовичу.

— Это не филькина грамота! — обиделся он.

— Кто такой Филька? — поинтересовалась она.

— Должностное лицо, не имеющее право подписи. А здесь даже печать стоит.

— Все равно я хочу обвенчаться в корейской церкви.

— Черт с тобой! Но учти, это в последний раз ты катаешься на мне верхом!

Джин иронически усмехнулась. Они вышли на улицу. У витрины большого магазина собралась толпа.

— Посмотрим, что там, — предложила Джин.

В глубине витрины стоял работающий телевизор. Танки садили из пушек по беломраморному дворцу с российским флагом на башне. Из окон здания валил жирный черный дым.

— Что это, Юджин?!

В ее голосе звучал ужас.

— Это расстреливают наш парламент.

— Я не думала, что такое возможно в Европе.

— Ну какая мы Европа, Джин? Мы дикий задворок континентальной Азии.

— Почему это случилось?

— Пойми, Джин, у нас происходит передел собственности. В такие исторические мгновенья в людях пробуждаются самые зверские инстинкты. Я это по себе знаю. В такие мгновенья любой сумасшедший дом — тихая обитель в сравнении с обществом так называемых нормальных людей. Кстати, о сумасшедшем доме. Было у нас на Кавказе большое цветущее село Чермет. Жили в нем люди разных национальностей. И вот в одну прекрасную ночь они, распаленные главарями мафиозных кланов, вооружились чем попало и поперли друг на друга. Село разорили и сожгли, народу положили тьму. Осталось посреди пепелища одно нетронутое здание — сумасшедший дом. В ночь резни его обитатели, тоже люди разных национальностей, объединившись, отстояли свой дом, защитили его от взбесившейся толпы нормальных психически полноценных безумцев. Все это видел глазами мой друг, художник Иван Худобин.

— А у вас интересно, — сказала Джин. — Я хотела бы работать здесь.

— Дурочка ты! Видишь, что у нас творится? Не бабье дело соваться в такое пекло!

— Я журналист, и мне до всего есть дело.

— Вот как! В таком случае учи русский язык.

— И выучу. Я способная. Меня в Корее не очень привечают с моим японским образованием. У нас до сих пор существует табу на все японское в духовной сфере. Только в этом году впервые разрешили публичное исполнение японских песен. Это последствия многовековой оккупации. А к России корейцы относятся неплохо. Мы ведь никогда не воевали.

— Хорошо, — сказал Климович, — сейчас мы пойдем и купим книги для занятий русским языком.

Они двинулись вдоль книжных развалов. Было много порнографии, детектива, Мандельштама, Пастернака, Бродского, Войновича, «Ледокола», Волкогонова и Олега Гордиевского. Климович ругался и плевался на асфальт. Есенина и Чехова купили у букиниста. Здесь же приобрели корейско-русский и русско-корейский словари, после чего вернулись в гостиницу. По дороге Джин рассказывала о диктаторе Пак Чжон Хи, которому на роду было написано стать содержателем бандитской малины, а он по трагической случайности взял и стал президентом.