Энн Перри - Вне закона

Ройзин застыла с поднятыми руками. Не было слышно ни звука, кроме капель падающей с простыни воды.

— Я понимаю, почему ты это сделала, — продолжала Бриджит. — Я сама могла бы так поступить, защищая тебя, когда ты еще не родилась. Только не жди, что и он поймет. Думаю, не сумеет. И Лайам тоже.

Ройзин выглядела как побитая собачонка. Бриджит поняла: дочь все время ожидала, что отец отвергнет ее, но не думала о Лайаме. То была новая боль, и, став реальной, она, возможно, терзала куда сильнее, чем представлялось ей раньше.

— Я думала, когда он узнает, как много нас, желающих мира, то возможно, хоть чуть-чуть уступит, — вздохнула Ройзин. — Кому-то придется! Мы не можем и дальше, год за годом, так продолжать, ненавидя и оплакивая, а потом начиная все сызнова. Я не буду! — Она прикусила губу. — Я хочу чего-то получше.

— Все мы хотим, — тихо произнесла Бриджит. — Разница в том, чем мы готовы расплатиться за это.

Ройзин отвернулась.

Покончив со стиркой, Бриджит развесила белье на веревке, подперев ее в середине длинным шестом со специальной выемкой на конце, чтобы простыни не касались земли.

Как же уберечь Коннора от разочарования, которое непременно наступит, когда он узнает, что предала его родная дочь? Все увещевания на свете не в силах будут заглушить боль. Даже если разумом он и поймет, то чувствами — нет. Сначала Адэр, теперь Ройзин…

А Лайам? Он ошарашен, все его незыблемые истины рассыпались в прах. Его отец, который, как он считал, такой сильный, что ни перед чем не дрогнет, выходит из себя, позволяет понукать собой людям, которых презирает, и ничего не может с этим поделать. А теперь еще и сестра, оказывается, все это устроила — ради страстей и верности, о каких он имел лишь смутные представления.

Бриджит установила шест, неуклюже выгибая руки под тяжестью сырых простыней, раздуваемых ветром. Неожиданно стало легко, и, резко обернувшись, она уткнулась прямо в Пэдди.

— Виноват, — извинился он, помогая выпрямить шест.

— Спасибо, — пробормотала Бриджит, поняв, что парень просто решил помочь.

Ветер задул в простыни, и те выгнулись и вширь, и ввысь, укрыв на время их обоих от взглядов из дома.

— Ваш муж сообразит, что это она сделала, — тихо сказал Пэдди. — Вы не сможете помешать.

— Я знаю. — Сразу и не сообразить: то ли ей неприятно то, что он понимает, то ли это загадочным образом дает утешение, что не одна она разбирается с бедой. Абсурд. Ну конечно же, она одна. Пэдди — враг. Если не учитывать, что и его предал человек, которому он доверял. Предал умело и тонко, используя против Пэдди его же собственный план да еще связав двойным убийством, чтобы не было дороги назад. Чувствует себя, должно быть, полным глупцом.

— Похоже, никто из нас многое отвратить не в силах, ведь так? — сухо заметила она.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и Бриджит мгновенно поняла, как глубока его боль, как копилась долгими годами ссор и любви. Вот только хотелось ей узнать всю историю или нет? Хороший вопрос… Того и гляди она поймет больше, чем может себе позволить.

Бриджит украдкой взглянула на Пэдди. Тот стоял, устремив взгляд к горизонту.

— Дело пошло не так, как вы рассчитывали? — осторожно поинтересовалась она.

— Да, — признался он. — Я никогда не считал, что Коннор уступит легко, но полагал, все же уступит, узнав, что Адэр переметнулся. Недооценил я его. Думаю, цена за освобождение от былых обещаний была чересчур высока. Для него чересчур высока, я хочу сказать.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — отозвалась Бриджит. — И вовсе не уверена, что сейчас он знает, где выход. Былое держит его в заложниках сильнее, чем вы. Тут…

Она задумалась, подыскивая подходящие слова.

— Тут дело в том, чтобы признать это, — подсказал он, пристально глядя на Бриджит. — Есть набор идеалов, которому ты следуешь, есть свое понимание смысла жизни… Требуется чертовски много мужества, чтобы признаться себе: не все сложил так, как надо, не говоря уж о рассерженных людях, которые отдали себя делу и теперь не решаются взглянуть правде в глаза. Кто-то из нас, полагаю, умрет от гордыни. Если не веришь себе, что же тогда у тебя остается?

— Немного, — согласилась она. — Во всяком случае, не здесь. Ирландия не прощает — и вовсе не политически. Слишком уж крепко мы помним все прегрешения. Мы не учимся забывать и начинать все с нуля.

Пэдди улыбнулся, вновь обратив взгляд на воду.

— А могли бы, по-вашему? Мне бы очень многое следовало сделать по-другому и во благо Божие, да вот не сделал! — Он вдруг резко обернулся и глянул на нее в упор. — А вы, Бриджит, что бы сделали по-другому?

Она почувствовала, как краска прилила к лицу. Взгляд Пэдди был слишком откровенен, чересчур ласков. Он словно проникал в ее мысли, надежды и печали, которые хотелось схоронить в душе. И все же она позволяла ему и дальше вглядываться… Порывы ветра проносились мимо них, сияло солнце, чайки кружились, стеная в небесах.

— Вы мне скажете? — В его голосе прозвучала настойчивость.

Бриджит потупилась.

— Разумеется, не скажу. Все равно ничего из этого значения не имеет, поскольку нам не дано.

— А мне хотелось бы узнать, — произнес он, когда Бриджит повернулась и пошла обратно к дому, забыв про бельевую корзину, наполовину скрытую развевающимися простынями.

Она не ответила. Он и так знал. Увидел это по лицу.

Внутри дома напряжение дошло до точки. Всех согнали на кухню, чтобы Дермету с Шоном было легче следить. Лайам сидел за столом, болтая ногами, и поочередно пытался попасть ногой по стоявшему напротив стулу, то и дело промахиваясь. Дермет с явным раздражением не сводил с него глаз. Время от времени Лайам поглядывал на него, угрюмо и презрительно, едва ли не с вызовом, но почти сразу отводил взгляд.

Шон застыл, как обычно, в дверях коридора, ведущего к спальням и туалетной комнате. Коннор стоял возле раковины у окна, из которого виднелась тропа, извилисто уходящая за холм. Туда в день приезда они с Лайамом ходили на рыбалку.

Ройзин перебирала содержимое шкафчиков с продуктами, что-то доставала, что-то выбрасывала, будто это имело хоть какое-то значение.

— Прекрати, — велел ей Коннор. — Твоя мать знает, что у нас есть. Будем жить на картошке, пока Дермету она не наскучит.

Ройзин, стоя к отцу спиной, вновь расставила банки и пакеты по местам. Движения ее были скованными, пальцы плохо слушались. Дважды она не смогла удержать в руке банку, и та падала. Бриджит поняла: дочь ждет, что отец вот-вот сопоставит факты и поймет, что это она предала их.

Было еще рано, но ей захотелось избавиться от тягостного молчания.

— Я буду обед готовить, — сказала она, ни к кому не обращаясь.

— Слишком рано, — остановил ее Дермет. — Сейчас только половина двенадцатого. Подождите часок.

— Я рыбный пирог сделаю, — отозвалась Бриджит. — На него время нужно. Заодно испеку что-нибудь. Мука есть.

— Не смей печь для них! — Возглас Коннора звучал как приказ.

— Дельная мысль, — тут же откликнулся Дермет. — Делайте, миссис О'Молли! Испеките нам чего-нибудь. Торт сможете?

— Не выставляй себя на посмешище! — Коннор подался вперед, будто намереваясь силой помешать жене. — Бога ради, Бриджит! Адэр предал нас, донес этим террористам, где мы находимся, чтобы занять мое место и продать всю партию! Мы остаемся узниками до бог знает какого времени, а ты собираешься пирог печь! Неужели не понимаешь, что происходит?

Бриджит прошла мимо него к шкафчику и открыла дверцу… Спиной почувствовала, как встал у задней двери Пэдди, как он смотрит на нее. Нужно было защитить себя.

— Сидением без еды дела не исправишь, — обратилась она к мужу. — Ты, может, и рад одну картошку есть, а мне еще чего-то хочется. Для пирога есть все необходимое. Уж лучше я буду печь, чем здесь торчать.

— Ты же играешь им на руку! Неужели тебе и дела нет, что Адэр предал нас?! Билли с Иэном мертвы. Неужели это ничего для тебя не значит? Ты ведь уже давно знала их! Иэн помог тебе газ наладить. Вот в этой самой кухне стоял всего пару дней назад. — Голос у Коннора дрогнул. — Как ты можешь печь пирог, когда тебе приказывает этот человек! — Взмахнул рукой в сторону Дермета. — Неужели ты так напугана, что готова сделать все, что угодно?

Бриджит не спеша отступила от шкафчика и повернулась к мужу:

— Нет, Коннор, я не напугана. А пирог пеку, потому что мне этого хочется. И я не забыла, что случилось с Билли и Иэном. Только теперь ничего не изменишь. Может, и сумели бы, когда такая возможность была, но теперь слишком поздно. А биться из-за того, чем нам питаться, не храбрость, а просто глупость. Сойди, пожалуйста, с лавки, мне место нужно.

Коннор остался сидеть где сидел. Лайам не сводил с родителей глаз.

— Отец, пожалуйста, — настоятельно попросила Ройзин.