Эдуард Хруцкий - МЧК сообщает

- Порядок. Ну что, Александр Петрович, выйдет Собан на Данилова?

- Бесспорно. Он пошлет своих людей к Каину, сам не пойдет, не тот человек. Они привезут Фролова к Собану, а тот укажет им кафе "Бом".

- И Собан придет к Данилову?

- Он пойдет давить блатным авторитетом. Таков их закон. А Собан живет в законе всю жизнь. Он по их табели о рангах генерал, а Студент - человек, чина не имеющий. Будем ждать.

В гостинице "Лиссабон" в пыльном номере Собан сидел на кровати и слушал Семена.

- Так, значит, - он взял в руки пустой футляр с золотой монограммой ГВ на крышке. Посмотрел внимательно на переплетение золотых букв. Бросил футляр на пол и начал топтать ногами.

- Тихо, успокойся! - крикнул Копытин. - Семен, повтори.

Семен, сидящий на краешке стула, хлюпнул носом:

- Приехали мы, а он спускается...

- Кто?

- Тот фрей, что в "пти шво" играл. Идет с уголком желтым и марухой своей.

- Дальше.

- Мы в квартиру. Там все перевернуто, хозяин связан. Говорит, мол, были двое - Студент и девка, все взяли, как есть.

- И ты поверил?

- Я... Нет, я еще раз весь дом обшмонал, чисто.

- Кто этот Студент? - Собан налил из бутылки водки в стакан. - Кто?

- Крупье сказал, что налетчик питерский, ломбард на Лиговке взял.

- Слышал, кое-что доносилось и до нас.

- Семен, его надо искать.

- Коля, - Копытин дернул щекой, - в ЧК пойди, так, мол, и так, помогите найти.

- Ты, Виктор, конечно, человек умный, офицер. Но люди в законе живут иначе. Мы найдем его. Понял, Семен?

- А то! Позволь водочки, Собан, замерз нынче.

- Пей. И всех ребят по малинам и мельницам, пусть ищут. Я тоже кое-куда съезжу.

- Ты, Семен, принес, что я просил? - спросил Копытин.

- А то! Витя, все готово.

Он протянул Копытину два паспорта с эмблемой Международного Красного Креста.

Копытин раскрыл, посмотрел:

- Ловко сработано.

- Это тебе не у Деникина, - заржал Собан, - у нас фирма.

Фролов спал чутко. Сторожей у него не было. Он сам да авторитет в жиганском мире охраняли его добро. Поэтому когда в окно заскребли, проснулся сразу. Прямо на белье накинул пальто, сунул в карман наган. К окну подошел, всмотрелся в темноту. В черном проеме забелело лицо. Появилось и исчезло.

- Ты, Колька? - сказал Фролов тихо и пошел отпирать черный ход.

Собан сидел в комнате за столом, не снимая шубы.

- Сдохнешь ты скоро, Каин, куда деньги денешь? Живешь, как червь. Тьфу!

- Ты не плюйся, чего спать-то не даешь. Это, Коленька, голубчик, у тебя денежки, а у меня так, на хлебушек.

- "На хлебушек", - передразнил Собан, - сколько ты через меня поимел?

- То все прахом ушло. Война да революция.

- Тоже мне Рябушинский, заводы отобрали.

- Ты чего, Колечка, пришел, старика ночью пугаешь?

- Что тебе, старое падло, недавно приносили?

- Да кто принесет, кто, Коленька?

- Темнишь, старый гад.

Собан вскочил, надвинулся угрожающе.

- Ты фуфель не гони, знаешь Студента? Говори, падло старое, иначе...

Лицо Собана пятнами пошло, заиграли на скулах желваки.

И вдруг распрямился старичок. Ласковость с лица как смыло. Глаза жесткими стали, страшными. Зверь стоял перед Собаном, хоть и старый, но зверь, по-прежнему опасный и сильный.

- Ты на кого прешь? Да когда ты еще по карманам щипал, я уже шниффером был. Забыл, кто тебя в дело взял? Я за себя еще ответить могу на любом толковище, да и есть кому за меня мазу держать.

Отодвинулся Собан, сник:

- Да разве я...

- А если так, так какое у тебя ко мне слово?

- Студента знаешь? Питерского.

Фролов пожевал губами:

- Мои дела ты знаешь, Собан, я на доверии живу. Вещь могу тебе одну продать.

- Сколько?

- Больших денег стоит.

Собан бросил на стол пачку денег.

- Мало.

- На, гад старый, подавись, - Собан вывернул из кармана кучу кредиток.

Фролов аккуратно собрал их. Сложил в одну пачку. Потом встал, открыл буфет, положил перед Собаном футляр. Две золотые буквы - Г и В переплелись на крышке.

Собан раскрыл футляр.

- Ожерелье ушло в тот же день. Но футлярчик можешь хозяину отдать.

- Где?

- В кафе "Бом" на Тверской, он там по моей наколке человека пасет.

Странное это было кафе - "Бом". Воздух в нем слоистый от табачного дыма, стены давно свой цвет потеряли, размазаны, расписаны, заклеены обрывками афиш.

Народу в нем всегда полно. Актеры, журналисты, писатели, поэты, сторонники различных фракций, и так, праздные, бездельные люди.

Приходят сюда поговорить, узнать новости, посплетничать или просто побывать на людях.

Поэты сюда приходят вечером, тогда чтение стихов, споры гвалт.

А сейчас на пустой эстраде гармонист в узорной борчатке играет старые вальсы и романсы. Хорошо играет. Голос гармошки, резковато-нежный, щемящий, заполняет зал воспоминаниями о прошлом: о покое, стабильности, сытости, счастье.

Копытин и Семен сидели в самом углу. Пили желудевый кофе с сахарином. Больше здесь ничего не подавали.

- Вот он, - сказал Семен и приподнялся.

- Сиди, - Копытин дернул его за пальто.

В кафе вошли Данилов и Нина. Выбрали свободный столик, сели. Официант, не спрашивая, грохнул на стол две чашки с кофе.

Данилов попробовал, поморщился, выплеснул обе чашки на пол. Достал из кармана пальто бутылку "бенедиктина", налил сначала Нине, потом себе.

Нина внимательно оглядывала зал. Увидела в углу у эстрады лохматого, длинноволосого человека, пошла к нему.

Данилов мелкими глотками пил ликер.

Копытин встал с чашкой в руке, пересек зал, сел на свободный стул.

Нравы здесь были простые. Взял бутылку ликера, налил.

Данилов прищурившись глядел на него.

- Вы художник? - спросил Копытин.

- В некотором роде. А вы?

- Я поэт.

- Соблаговолите назваться, возможно, я читал ваши стихи.

- Гумилев, - Копытин дернул щекой.

На таинственном озере Чад,

Посреди вековых баобабов,

Вырезные фелуки спешат

На заре величавых арабов,

начал читать Данилов.

По тенистым его берегам

И в горах, у зеленых подножий,

Поклоняются древним богам

Девы жрицы с эбеновой кожей,

продолжил Копытин.

- Браво, господин Гумилев, вы помните свои стихи, - Данилов прихлебнул глоток.

Подошла Нина:

- Пошли, Олег, все в порядке.

- Желаю вам успехов в поэзии, - Данилов встал, поклонился и пошел к выходу.

Копытин, прищурившись, с ненавистью смотрел им вслед.

- Попался бы ты мне под Тихорецкой, сопляк, - прошептал он и дернул щекой.

Данилова и Нину догнал извозчик:

- Прошу, барин!

- Поехали? - спросила Нина.

- Нет. За нами вертлявый идет.

Они шли по улице. На Триумфальной площади сели в трамвай. Потом пересели в другой. Семен неотступно сопровождал их.

На Сокольническом кругу вышли из трамвая, пошли к дачам. Семен, прячась за деревьями, сопровождал.

Данилов с Ниной по узкой тропинке прошли к даче, открыли и заперли за собой калитку, поднялись на крыльцо. Семен стоял до тех пор, пока на втором этаже не загорелись окна.

Копытин и Ольга Григорьевна стояли в прихожей огромной барской квартиры на Остоженке.

- Милая Олечка, вот ваши паспорта, - Копытин протянул ей документы.

- Вы наш добрый гений, Виктор. Как, как я отплачу вам?

- Завтра после восьми я заеду за вами на авто.

- Вы гений, добрый ангел, как я отплачу...

- Потом, милая Олечка.

- Нет, сейчас, сразу. Слышите, Виктор. Муж придет позднее.

Она прижалась к Копытину. Он дернул щекой, схватил женщину за плечи, привлек к себе.

Конечно, Собан был битый, да он, Мартынов, тоже непрост. Засаду на даче в Сокольниках готовил с толком, хитро.

Подойди к даче, посмотри. Никаких следов как не было. А люди в доме, да обратная дорога перекрыта ребятами из особого отряда МЧК.

Приезжай, Собан, ждем. Мы тоже за эти месяцы кое-чему научились.

В общем-то Мартынов не очень верил, что Собан сам сюда пожалует. Конечно, Бахтин специалист, слов нет, но как-то не вязалась в представлении Мартынова жизненная логика с воровским законом.

Конечно, может быть, он чего-то не понимает еще. Но тем не менее засаду он организовал по всем правилам.

Данилов и Нина оказались молодцами. Провели свою часть операции блестяще. Теперь оставалось самое трудное, встреча с Собаном, если она состоится, конечно. Мартынов решил дать бандитам войти на дачу, подняться в комнату.

Там двое, Данилов и Нина. Иван за столом, девушка на диване.

В столешнице Мартынов сам выдолбил углубление и положил наган. От дверей его не видно, и руки у Данилова не заняты. Чуть что, опустил ладонь - и вот оно, оружие.

Над Сокольниками плыла размагничивающая тишина. Февраль уходил. День становился длиннее, и цвета у него появлялись по-весеннему яркие.

Снег стал синеватый, и казалось, березы отражаются в сугробах.

Весь день прошел в ожидании.

Много лет уже у Мартынова не было такого спокойного дня. Они переговорили, казалось, уже обо всем, помечтали о будущем.