Рут Ренделл - Никогда не разговаривай с чужими

Они пользовались этим тайником давно, еще Ангус устроил его. Без всякой рисовки и хвастовства он сделал то, что долго считалось прерогативой Московского Центра. И впоследствии, передавая все дела, сообщил о тайнике: спустись под Росток, Манго, где эстакада идет вниз, там ты увидишь дюжину стальных подпорок, проверь у центральной правой опоры, это там.

Ангус пользовался тайником часто, но Гай Паркер так никогда и не узнал о нем. По достоинству оценив тайник, Манго держал его как свой личный, доверяя только себе и своим лучшим агентам. Даже его заместитель оставался в неведении. А что до Айвена Штерна, так тот и не подозревал о его существовании, хотя…

Манго пригнулся и, держась в тени, торопливо зашагал мимо церкви времен королевы Виктории с заколоченными двустворчатыми дверями, контрфорсами и огромной аркой из песчаника. Видимо, когда-то в выступ церкви врезался грузовик, здесь кирпичи были расколоты и крошились понемногу. Манго распрямился только в тени огромного камня, неожиданно возникшего перед ним в узком переулке.

Нет, ему не показалось. Движение было, определенно было. Уголок черной пленки — первоначально мешок для мусора, — приколоченной кем-то, чтобы закрыть разбитое окно, был оторван, и, вероятно, он-то и хлопал на ветру.

Да, можно согласиться, причина его беспокойства — ветер. Именно ветер бросал струйки дождя в лицо, именно ветер гнал по улице пустую металлическую масленку, создававшую дикую какофонию. Но что, если кто-то пнул ее ногой и заставил скакать с таким лязгом?

Сейчас масленка спокойно валялась на дороге, пленка неподвижно висела в оконной раме. Все замерло, кроме ревущей дороги. Но и ее шум ослаб: с наступлением темноты машин заметно поубавилось. Ладно, там никого не было, просто померещилось, и он не видел мужчину в черном дождевике, который на одну секунду, даже на долю секунды мелькнул в переулке, чтобы проследить за его действиями в металлической роще под эстакадой. Никакого мужчины не было, это кусок блестящей черной пленки развевался на ветру. Но вряд ли будет правильным вернуться сейчас к эстакаде, чтобы забрать из тайника шифровку. Если он так сделает, на тайнике можно ставить крест и никогда больше им не пользоваться. А Василиск? Ведь он так рискует, когда приходит за сообщением. Предупредить связного у него нет возможности.

Манго сознавал свою сверхмнительность. Он часто видел, чего не было или другие люди утверждали, что этого быть не могло.

— Выдумщик, вот ты кто, — говорил Ян, — или шизофреник

Но, с другой стороны, он не мог припомнить у себя ни единой галлюцинации. Лучше не касаться всякой чертовщины, а доверять здравому смыслу и опыту. Последний взгляд в переулок, и назад, мимо «Оман-Сулеймана».

Кот убежал, оставив на тротуаре обглодыш цыплячьей шейки и косточки. Холодало, порывы ветра из-за угла усилились. Манго убедился, что его не преследуют. Но, даже уверенный в этом, он по дороге домой — на всякий случай — продолжал петлять, ныряя в лабиринты закоулков, которые постепенно сменялись более благоустроенными кварталами с домами, построенными еще до Первой мировой войны, магазинами на углах, аккуратно подрезанными деревьями и плотно, одна за другой, припаркованными вдоль сточных канав машинами.

Если бы за ним кто и следил, то здесь он смог бы легко ускользнуть от преследователя. Манго всегда мастерски уходил от «хвоста». Было время, вскоре после того, как он стал главным руководителем, Московский Центр приставил к нему «хвост». За ним следили постоянно в течение недель или даже месяцев, однако «хвост» Манго вычислил в первый же день. Другие агенты тоже имели счастье учиться у Ангуса, но никто на самом деле не перенял опыт своего придирчивого учителя лучше его. Манго получал огромное наслаждение, оставляя «хвосты» с носом. А в один прекрасный день он испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, ухитрившись довести Майкла Штерна — преемник Гая Паркера поручил своему собственному брату следить за ним — до заброшенного склада и там запереть.

Манго свернул на улицу, бегущую вниз к Шот-Тауэр. Не пройдя и полпути, он увидел очертания громоздкого бетонного Александровского моста, низко нависшего над водой. Немногим судам удавалось подняться по реке выше Ростокского моста. Ограждение, выполненное из прямых и изогнутых, как парабола, металлических балок, когда-то красное с зеленым, сильно выгорело на солнце. Если кто-то идет за ним — в таком случае это очень опытный, почти невидимый кто-то, — вряд ли он решится перейти мост, наверняка поняв, с кем связался.

На середине моста Манго почувствовал себя незащищенным и одиноким. Машины пролетали мимо, и только единственный пешеход — он даже и не рассмотрел его, а лишь отметил, что это молодой мужчина, — прошел навстречу по проезжей части дороги за перилами, отделяющими тротуар. На нем не было дождевика, и появился он, во всяком случае, с другой стороны. Следи за ним даже один из выдающихся «хвостов» немецкого отделения Уттинга, кто-то из великолепных братьев Штерн — Московский Центр обожал игру слов,[1] — он не смог бы находиться в двух местах одновременно.

Они прошли мимо друг друга нарочито равнодушно. По крайней мере, Манго. Он оторвал взгляд от покрытой рябью поверхности воды, которую только что внимательно изучал, и посмотрел на башню страховой компании «Сит-Вест» на западном берегу. Зеленые цифры на ее крыше показывали шесть часов пятьдесят девять минут и шесть градусов по Цельсию. Но часы на северной стороне апсиды[2] кафедрального собора, невидимые с моста, начали отбивать семь. Они всегда чуть-чуть спешили.

Туман, окутавший величественный собор, опустился на могилы, и он, как прекрасный дворец, приснившийся во сне или пригрезившийся в мечтах, парил над землей. Два его шпиля и восточный, с ликом святого, фасад, казалось, вознеслись к небесам.

Бой часов вызвал у Манго дрожь по всему телу. Дорога сбегала с моста прямо под стены собора, в раскрошившемся камне которых Манго разглядел выпуклые лица фантастических горгулий. Высоко над ним они усмехались, гримасничали и кривили рты в смертельной агонии. Казалось, лица внезапно выплывали из тумана и как будто стремились прикрепиться к телам средневековых людей, внимательно следивших за прохожими с высоты каменных стен. Манго затряс головой: «Никаких видений! Здесь нет ничего, здесь никогда ничего не было. Надо убираться отсюда поскорее. Бегом. Я же неплохо бегаю».

Внезапный холод заставил Джона Гриви застегнуть «молнию» на куртке, не из черной пленки, а из темно-синей кожи, блестящей под дождем. Куртка принадлежала его жене и раньше вряд ли бы ему подошла. Но за последнее время он сильно похудел, а плечи и прежде были узкими. Он надел куртку, потому что она носила ее, потому что куртка была одной из немногих ее личных вещей, еще остававшихся у него.

Не задержавшись в переулке, Джон вышел на открытое место под фонарем. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то может оказаться на лужайке под опорами. Он постоянно думал об этой лужайке и о записках, его беспокоил тот факт, что уже целый месяц под мостом ничего нет. Но чтоб на самом деле увидеть, как прячут записку? Такое осознавалось с трудом. Джон немедленно отступил в темноту. Вряд ли очень высокий и очень худой человек с лужайки смог заметить его, он сам-то взглянул на него только мельком.

Вернувшись в переулок, Джон не побежал, но пошел довольно быстро в его конец, где и скрылся в дверном проеме. «Здесь можно постоять минут десять, — подумал он, — пока тот человек не ушел». В конце концов, у него уйма времени, впереди целый свободный вечер. И единственное намерение: проверить опору, удовлетворить свое любопытство, постараться и найти ключ к разгадке всего, что уже три месяца не дает ему покоя. На сегодня, подсчитал он, возможно, чуть больше. Первое из сообщений он увидел точно в декабре, никаких сомнений. До того не было повода приходить сюда, в это заброшенное место, где днем еще теплилась какая-то жизнь, но к ночи окончательно вымирала.

Стрелки на часах ползли медленно. Ровно в семь он покинул свое убежище и направился обратно по переулку. На мгновение появилось скверное предчувствие наказания за любопытство. А что, если длинный худышка поджидает его за углом с дубинкой или, того больше, — с пистолетом? Он приказал себе идти осторожно, готовясь к чему угодно, но за углом никого не оказалось.

Поток машин как расплавленный металл лился по эстакаде. Она слегка вибрировала. В кустах у коротких опор, поддерживающих петлю, сбегающую направо вниз, прятался кот. Джон заметил его горящие пронзительно зеленые глаза. На кошек у него аллергия, их шерсть вызывала что-то вроде приступа астмы, но на открытом воздухе такого обычно не случалось. Он перешел улицу и, осторожно ступая по влажной траве, направился к подпорке, внутрь которой высокий мужчина спрятал новое сообщение. Смешно, но каждый раз, когда в руках оказывался маленький пакетик, вынутый из тайника, его охватывало сильнейшее волнение. Подойдя к подпорке, Джон вытащил из щели конверт и осторожно отклеил скотч, стараясь не порвать его. Интересно, почему на этот раз пакетик приклеен выше? Так было впервые за все время слежки за тайником.