Далия Трускиновская - Баллада об индюке и фазане

– И, наверно, под подушку, в самое надежное место? – спросит Виестур.

– Нет, в комод, между постельным бельем, там как раз за пододеяльниками было пустое место, – скорее всего, ответит Аусма Карловна. Потом Виестуру не понравится шорох в кустах, он выйдет, через минуту вернется, успокоит женщин и досидит с ними до приезда Званцева. А еще через полчаса из квартиры Аусмы Карловны раздастся вопль – все разворочено, рукопись пропала!

Могу я этому помешать?

Нет, не могу…

Если я столкнусь возле музея с кем-нибудь из четверки, это мне может выйти боком.

В музее расхохотались. Не иначе, женщина хвасталась своей хитростью, а Виtстур ее одобрял.

Надо что-то делать.

Страшно, а надо.

Есть одно заколдованное словечко, которое я должна произнести как раз в том случае, когда мне станет страшно. Страх растает, все мне станет безразлично, и я отправлюсь домой сдать. При этом по дороге ни с кем не столкнусь и угрызений совести из-за поломанной судьбы вылитого Боярского у меня не будет.

Интересно, кто ждет сегодня ночью эту окаянную рукопись? И где? Этот человек, судя по всему, в Риге. О машине четверка не позаботилась. Судя по всему, у них вся надежда на моторку. А если с моторкой что-нибудь случится… Они найдут другую!

Пешком в Саласпилс они не пойдут. Так они до Риги только в седьмом часу утра доберутся. Да и в Ригу ли им надо? Что там Званцев говорил насчет порта? А я, кажется, еще и Болдераю приплела?

Но найти среди ночи другую моторку – это тоже времени требует. А, кстати, у нее в баке может и бензина не оказаться! Ведь и тот бензин, который они залили в моторку теперь, они не так просто достали, а было всего лишь около полуночи. Кто же станет в три часа ночи слоняться по усадьбам, будить хозяев и клянчить бензин? Круглый идиот!

Я пошла к реке.

Званцева явно недоставало.

Он уехал всего минут десять назад. О господи, когда же он появится?

Моторка стояла у мостков. Вылитый Боярский и маленький брюнет сидели в ней.

Я испугалась – ведь они тут могли дождаться Виестура или лысого. Только тот из них, кого знает загадочный клиент, сядет в моторку и понесется на рандеву. В порт? Конечно, Званцев, приехав и узнав, что произошло, найдет способ связаться с портом. Но ведь они могут везти рукопись и груз серебряных латов и в другое место. А могут – и в два разных места! Черт бы побрал Званцева вместе с плотиной!

Интересно, подумала я, вот если бы черт действительно побрал плотину, что бы получилось? Потоп, скорее всего, водохранилище-то не маленькое. Привязанные к мосткам лодки оказались бы под водой, а главное – сюда немедленно помчались бы катера и вертолеты. Жаль, черта взять негде…

Видимо, неуместная инициатива Ингуны нарушила планы моих контрабандистов. И в тот момент, когда я обдумывала очередной нелепый план – броситься в воду и заорать «Тону-у-у!» – они, видимо, решили пойти и разобраться, куда девались Виестур и лысый. Не могли же они, сидя в лодке, додуматься, что Виестура призвали оберегать рукопись и музейных работников от него же самого!

Они захлестнули цепь вокруг какого-то торчка и пошли к музею. Я привычно затаилась в кустах, чтобы услышать что-нибудь свеженькое, и услышала. Такое я за двадцать пять лет жизни слышала впервые. И у меня не было особого желания еще раз слушать такие формулировки.

Дождавшись, пока они поднялись на берег, причем брюнет, жених мой ненаглядный, шел впереди, а вылитый Боярский тащился сзади, я выбежала на мостки и отмотала цепь. Лодка сдвинулась с места, покачалась и замерла. Вот это был сюрприз!

Даже если ее кое-как и унесет метра на три, пока они там будут разбираться с музеем, толку от этого – чуть. Ну, снимет кто-нибудь один штаны и проплывет эти три метра, да еще ругнут за растяпство вылитого Боярского – цепь закрепить не умеет!

Значит, выход был один. Один был выход… Не зря же я сегодня весь день мечтала выкупаться. Вот и домечталась.

На берегу не было ни души.

Я разделась. Стянула купальник вместе с пузом. И вошла в темную воду.

Вдоль берега шла полоса тины и водорослей. Я пробилась сквозь нее, провалилась по грудь и поплыла к лодке.

Надо было, по крайней мере, дотолкать ее до середины протоки. Там течение, наверно, все-таки чувствовалось. А еще лучше – отконвоировать к курземскому берегу и загнать куда-нибудь в камыши. То-то удивятся местные рыболовы, когда найдут на рассвете моторку с грузом серебряных латов!

Я добралась до течения и тут на берегу услышала подозрительный шум. Выглянув из-за лодки, я увидела, как какая-то фигура, только что с треском вывалившаяся на берег из кустов, выволакивает какой-то агрегат. Когда фигура взяла агрегат поудобнее, я узнала в нем дамский велосипед. А когда она сделала несколько шагов, я узнала в фигуре Званцева.

Значит, ни на какую плотину он не поехал, а сделал небольшой круг и направился… К Борису, что ли?

То, что он захочет сам поговорить с Борисом, я могла предвидеть. И то, что он мне про этот замысел ни слова не скажет, я могла бы почувствовать! Все было логично – у Званцева удостоверение, поди ему не ответь на вопросы!

Видимо, Званцев не опознал бы Борисовой усадьбы со стороны леса, иначе зачем бы ему кувыркаться по обрыву с велосипедом? У него была единственная примета – лестница. Лестницу эту я отлично видела, и, прикрываясь лодкой, поплыла к ней. Сорвавшаяся с цепи лодка – что может быть естественней?

Конечно, о вылезании на берег не могло быть и речи. Слишком много радости Борису доставило бы отсутствие пуза, не говоря уже о соображениях высокой нравственности. Купальник-то мой остался в кустах! А лезть в нем в воду было бы самоубийством – набрякнув, он бы меня сразу на дно уволок!

Течение наконец основательно подхватило лодку. Толкнув ее на прощание посильное, я поплыла к полосе тины и там остановилась.

Тем временем и Званцев поднялся на лестницу, и пес отлаял свое, и, судя по всему, Борис уже шел к калитке. Я подождала – голосов слышно не было, коренастый силуэт Званцева заслонил калитку, и тонкий гибкий Борис просто мог потеряться за ним во мраке. А тут еще приходилось присматривать за моторкой – движется ли она, проклятая, или выбилась из течения и опять стоит в мертвом дрейфе – вот завтра при всех спрошу Кузину, есть ли на свете такой термин или я сама его только что выдумала?

Отворачиваться и вычислять ход моторки мне не следовало.

Когда я опять повернулась к лестнице, по ней кубарем катился человек. Долетев до каменистого пятачка внизу, он сделал попытку удержаться, но не сумел и сидя въехал в воду, прямо в тину.

Второй развалисто спускался по лестнице.

Я разинула рот и ощутила полное отсутствие голосовых связок. Все было, и язык, и зубы, а их не было.

– Да что у вас, нервы шалят? – спросил, спустившись, Званцев.

– Шел бы ты к черту! – отвечал Борис, на четвереньках выбираясь из тины.

Званцев невозмутимо убрал протянутую было руку и стал молча наблюдать, как Борис, богато декорированный клочьями тины и прочим прибрежным мусором, поднимается на ноги. Уж теперь-то мой экс-избранник составлял полный комплект со своей декоративной женщиной! Наблюдая, Званцев, естественно, умеренно покачивался.

И я, кажется, поняла, что произошло. Званцев не стал бы колотить Бориса – даже если очень хотел бы, В другое время и в другом месте разве что, но не во время дачи свидетельских показаний! Он задавал вопросы и покачивался. Но и ежу ясно, что если, вот таким манером качнувшись, Званцев выбросит вперед свой увесистый кулак, то лучше под этот кулак не попадаться. Я-то знала, что для Званцева качка была естественным состоянием, но Борис-то его видел впервые. А вопросы были связаны со мной, и вряд ли Званцев позаботился о деликатности формулировок и нежности интонаций. Борис, скорее всего, просто с перепугу неудачно шарахнулся.

– Если вам так больше нравится, я могу прийти к вам на работу, – сказал Званцев, – или прислать повестку домой. Последнее меня лично больше устраивает. Но мне кажется, в ваших интересах не усложнять ситуацию.

– Знал бы ты ее, эту ситуацию… – проворчал красавец Борис.

Вид его доставлял мне истинное наслаждение. Что все-таки значат для мужика новенькие джинсы и фирменная рубашечка с иголочки! Тощая фигура, обляпанная грязью, была той же самой фигурой, которая пленила меня в отглаженных тряпочках. И я радостно констатировала, что увлечение тряпочками – это так по-женски, а нет тряпочек – и никакого интереса ты, голубчик, не представляешь. Конечно, все было не так, совсем не так, но в эти минуты этой ночи – именно так, потому что так мне нравилось.

– Я бы предпочел форму обращения на «вы», – покачиваясь, заявил Званцев.

– Когда неизвестно кто вламывается ночью в порядочный дом, будит хозяев… – начал Борис.

– Должно быть, вы не разглядели, что написано в моем служебном удостоверении. – На этот раз Званцев просто великолепно орудовал своими омерзительными бюрократическими формулировками! – В таких сложных случаях, как сегодняшний, я имею право опрашивать свидетелей в любое время суток. Более того – если бы вы сейчас понадобились в другом конце города для опознания тела или преступника, я имел бы полное право посадить вас в машину, отвезти туда, задать необходимые по ходу следствия вопросы и привезти обратно, независимо от времени суток.