Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента

– Остановитесь! – вскрикнула она, тяжело откинув голову. – Вы не имеете права… Вы не должны так говорить со мной!.. Вы говорите, как мальчишка… Что случилось с вами? – Она почти рыдала. – Где… где ваша сдержанность?

– Улетучилась! – обреченно сказал Трент. – Улетучилась. И я последую за ней через минуту. – Он жестко брал себя в руки. – Я бы никогда не сказал этого миллионерше… Теперь моя совесть спокойна, я высказал все, и ваше право выгнать меня… Я действительно произнес речь, не предназначенную для научного бюллетеня… Я сказал, что люблю вас, уважаю вас и никого нет для меня дороже в мире. Теперь разрешите мне уйти.

Но она протянула к нему руки.

– Если вы настаиваете, – сказал Трент, – пусть будет по-вашему. Я предпочел бы писать в одиночестве, а если это нежелательно, принесите мне лист чистой почтовой бумаги. И оцените жертву, которую я приношу. Я никогда не любил писать писем… Так что я должен написать? Сравнить ли мне его с солнечным днем?

– Напишите о том, что чувствуете, – сказала она. Он покачал головой:

– Единственное, о чем мне хотелось бы говорить последние сутки встречному и поперечному – мужчине, женщине, ребенку:

Мабель и я помолвлены… Но это не лучшее начало для официального, если не сказать – зловещего письма… Я уже написал: «Дорогой мистер Марлоу». Что дальше?

– Я посылаю вам рукопись, – подсказала она, – с которой, думаю, вас следует ознакомиться…

Он отослал ее к роялю и через несколько минут вручил плотно исписанный лист бумаги. Взяв письмо, миссис Мандерсон прислонилась к его плечу и вслух прочла следующее:

«Дорогой мистер Малоу!

Вероятно, вы помните, что мы с вами встречались при довольно неприятных обстоятельствах в июне прошлого года в Марлстоне.

Мне было поручено, как представителю прессы, произвести независимое расследование обстоятельств смерти Сигсби Мандерсона. Я выполнил поручение и пришел к определенным выводам. С моими заключениями вы можете ознакомиться по прилагаемой рукописи, которая написана как отчет для газеты „Рекорд“. По причинам, говорить о которых нет необходимости, я решил свое расследование не предавать гласности. Кроме вас, с материалом ознакомлены только двое…»

– Двое? – спросила миссис Мандерсон.

– Второй – ваш дядя. Я нашел его прошлой ночью и рассказал всю историю. Я должен был это сделать, потому что когда-то обещал держать его в курсе дела. Он тонкий советчик, и я хотел бы видеть его рядом, когда буду говорить с Марлоу.

Она вздохнула.

– Да, конечно, дядя должен знать правду. Как бы я хотела, чтобы весь этот ужас скорее кончился! Я с нетерпением жду мига, когда вы удовлетворите свой пытливый ум и выясните все, что вас интересует.

Она продолжала читать:

«Недавно мне стали известны факты, изменившие мое решение, поэтому и возникла необходимость просить вас о неофициальной встрече. Я не вижу причин, почему бы нам не сделать этого.

Надеюсь, вы подскажете мне место встречи. Если не возражаете, я готов предложить свою гостиную в отеле. В любом случае я просил бы вас согласиться на присутствие мистера Копплса, которого вы, вероятно, помните и который знаком с моими записями.

Уважающий вас Филипп Трент».

– Какое жесткое письмо! – сказала миссис Мандерсон.

– Думаю, не стоит посылать его по почте, – ответил Трент. – Надо отправить с посыльным и передать в руки Марлоу. Если он отсутствует, оставлять письмо не надо.

Она кивнула.

– Я организую это, – сказала она. Когда миссис Мандерсон вернулась, он сидел в музыкальном салоне. Она опустилась подле него на ковер.

– Скажите мне что-нибудь, Филипп, – сказала она.

– Если это что-нибудь из того немногого, что я знаю.

– Когда вы говорили прошлой ночью с дядей, вы сказали ему… о нас?

– Нет, – ответил он. – Помнится, я не получал никаких полномочий на такой разговор.

– Я хочу, чтобы именно вы сообщили ему обо всем. Может быть, вы догадаетесь, почему… Он откинулся в кресле.

– Что за мир! – сказал он. – Милая Мабель, не сыграете ли что-нибудь, выражающее чистую радость, ничего лихорадочного, нечто вселенское и общечеловеческое. У меня такое состояние, которое не может длится вечно, и хорошо бы извлечь из него все возможное. Она подошла к роялю и взяла несколько аккордов, и музыка была похожа на звук двери, открываемой в рай.

У окна, выходящего в парк, стоял старый дубовый стол. Просторная комната обставленная со вкусом, однако во всем чувствуется рука холостяка. Марлоу отпер ящик стола, извлек конверт.

– Насколько я знаю, – сказал он мистеру Копплсу, – вы читали это.

– Да, это было два дня назад, – ответил мистер Копплс, он сидел на диване и с благодушным видом осматривал комнату. Марлоу повернулся к Тренту.

– Вот ваша рукопись, – он положил конверт на стол. – Я прочел ее трижды и думаю, что никто, кроме вас, в такой короткий срок не выявил бы столько правды.

Трент не обратил внимания на похвалу. Скрестив под стулом длинные ноги, он с окаменевшим лицом смотрел на огонь.

– Вы, конечно, имеете в виду, что основная правда остается за вами, просто ответил он. – Мы готовы выслушать вас, как только вы захотите. Я предполагаю, что это будет длинная история, и что касается меня, чем длиннее, тем лучше: я хочу все понять основательно. Что нам бы хотелось от вас услышать? Все о Мандерсоне и о ваших с ним отношениях. Мне с самого начала казалось, что характер Мандерсона – не последняя часть этого дела.

– Вы правы, – ответил Марлоу. Он пересек комнату и сел на каминную решетку. – Я последую вашему предложению.

– Должен вас предупредить… Несмотря на мое присутствие здесь, – Трент всмотрелся в лицо Марлоу, – несмотря на то, что я приехал выслушать вас, у меня еще нет причин сомневаться во всем, к чему я пришел ранее. – Он похлопал по конверту. – Все, что вы будете говорить, – защита. Вы это понимаете?

– Тем лучше. – Марлоу был хладнокровен и полностью владел собой. Он уже не напоминал того нервного, измученного Марлоу, которого встретил Трент полтора года назад. Высокая спортивная фигура дышала здоровьем, взгляд голубых глаз был чист и прям. И только, пожалуй, линии рта выдавали, что он знал о своем затруднительном положении и был готов дать отпор. И еще это странное выражение глаз, не нарушающее их спокойствия, но тревожащее Трента с первой их встречи в Марлстоне.

– Сигсби Мандерсон не был человеком здравого ума, – тихо начал Марлоу. Большинство богатейших людей Америки стали такими или от ненормальной жадности, или ненормального рвения, или ненормальной личной власти, или ненормального везения. Ни у кого из них не было выдающихся умов. Мандерсон с наслаждением отдавался накоплению и неустанно работал над этим; он был человеком волевым, и у него была своя доля счастья. В его стране многие, очевидно, с похвалой отметили бы, что он был безжалостен в достижении цели, и это было в нем самое отличительное. Но ведь рядом с ним были тысячи, которые рвались к цели с такой же одержимостью и так же мало беспокоясь о других. Мандерсон был сильнее. Я не утверждаю, что американцы глупы, как нация они неизмеримо умнее нас. Но я никогда не встречал дельца, который бы демонстрировал такое чутье и предвиденье, такую одаренность памяти, четкость и мощь логического мышления в погоне за увеличением капитала. Газеты звали его «Наполеоном Уолл-стрит», но мало кто знал, сколько истины было скрыто за этой фразой. Наполеон на поле брани и Мандерсон в деловых операциях – личности близкие, родственные. Прежде чем начать действовать, Мандерсон тщательно анализировал специальные сводки, выяснял состояние дел в угольной промышленности, транспорте или в сельском хозяйстве, затем планировал, расставлял людей, и его финансовый удар всегда был неожиданным. Стрит трясло, когда вдруг проносились слухи, что Колосс вышел охотиться и часто только поэтому противники легко сдавали свои позиции… А Мандерсон порой мог разработать свой план до мельчайшей детали – во время бритья.

Я привык думать, что та часть индейской крови, что текла в его жилах наследие далеких предков, – имеет какое-то отношение к его коварству и безжалостности. Об этой древней струе знали только он сам и я. Однажды он попросил меня применить мои генеалогические пристрастия и уточнить его фамильное древо. Тогда я и сделал открытие, что в нем есть часть крови вождя ирокезов и его жены-француженки, коварной женщины, грозно правившей племенами аборигенов двести лет назад. Мандерсоны занимались в ту пору закупкой пушнины на границе с Пенсильванией, и многие из них женились на девушках из местных племен. В жилах американцев течет немало крови аборигенов. Мандерсон, в отличие от других, не гордился этим. Я должен был держать свое открытие в тайне, что и делал до конца его жизни. Однако я всегда считал, что если однажды зародится его недоверие ко мне, то началом этому станет мое открытие.