Валерий Митрохин - Йота

И вот не выдержал. Нет, не удостовериться на этот раз потянуло: мой, не мой. Повидать захотелось. Самым натуральным образом потянуло к ребенку. Позвонил. Сандра согласилась. Назначили день и час. Почему-то Сандра настояла на раннем утре. Тоже мне конспирация!

Арусс еще раз оглянулся. С противоположного конца улицы все шла легконогая, взветренная женщина, очень похожая на Сандру. Ту, какой она была, когда он встретил ее...

- Заждался? Извини! Не хотела его будить. Ждала, пока сам проснется. Потом - умывались, кормились...

- А где же он? - недоверчиво оглядывая женщину, спросил Арусс. Пигментные кляксы, растянутый еще недавно живот исчезли. Сандра стояла перед ним, розовощекая, подтянутая, на высоких каблуках.

- Он в скверике. Я не стала тащить его сюда. Ветрено и сыро у воды.

- В скверике? Ты его там одного бросила?

- А что такого? В коляске. Лежит себе, дремлет.

- Ненормальная! А если его...

- Кому нынче нужен чужой ребенок! Своих-то не жалеют, бросают прямо в роддоме.

- Чокнутая дура! - крикнул он, схватил ее за руку и потащил за собой. Сандра вырвалась, сбросила обувь и обогнала его. Он поглядел ей вслед. И ему захотелось ее. Когда остановились, сказал об этом.

- Хорошо, - тут же согласилась Сандра, - только мне по такому случаю придется ненадолго отлучиться. Ждите меня тут, знакомьтесь...

И она снова, побежала. Теперь уже в сторону Кизиловой горы.

В сквере было затишно и ароматно. Пахло молодой, буйно проросшей хвоей, растопленной вчерашним солнцем смолой кипарисов и кедров. Он приподнял кисею, нависавшую над коляской, и увидел круглое молочно-розовое личико. Было в этих зыбких еще черточках нечто весьма знакомое. Словом, это был, несомненно, он. Свой, нашенский.

Арусс опустил кисею, отошел и закурил. Выкурив сигарету, он оглянулся. Сандры не было.

Малыш завозился, коляска покачнулась. Силен, восхитился папаша. И тут же испугался: а что если ребенок начнет кричать?..

Вдруг ему показалось, что Сандра больше не придет. Отдала ему его сына, а сама смылась. Навсегда. И даже имени ребенка не назвала. Подарила. На миг стало нехорошо. Куда деваться? Домой везти? Как же, обрадуются там. Вот вам, дорогие жена и дочка, новый член семьи. Прошу любить и жаловать. Как зовут? Промашка вышла. Не знаю. Нет! Сандра не такая. К тому же она наверняка его еще грудью кормит. Грудных не подбрасывают... Подкидыш! Надо же! Он снова оглянулся. Сандры не было.

Она появилась минут через сорок. Уже после того, как малыш, накричавшись, переодетый неловкими руками папаши, с трудом отыскавшего в багажнике коляски запасные пеленки, благодарно затих, но не заснул, а с пристальным вниманием рассматривал кусок проясневшего неба, ветвь кедра ливанского, голову попавшего в зону обзора спасителя.

- Извини, милый! Впопыхах забыла свои причиндалы. Пришлось домой сбегать.

- Я так и думал, - ответил он, облегченно закуривая.

- Плакал? - участливо наклонилась Сандра над коляской. - Куда двинем?

- Куда, куда? А то не знаешь, куда можно сейчас пойти... - пробормотал он и тут же, спохватившись, спросил: Звать-то как? Я ж до сих пор не знаю...

- Мог бы и сам догадаться или подсказать матери, как назвать сына...

- Догадаться? Что у меня голова - Дом Советов?

- Максим. - Сандра рассмеялась и с превосходством взглянула на него.

- Максим? С какой стати?

- Ну как же? Не догадываешься? Ведь мы его сотворили с тобой на улице Максима Горького.

- И в самом деле... - ответил он. - Именно по этому адресу мы сейчас и направляемся. Только хотел бы я знать, как мы назовем второго сына, которого сотворим.

- Второго? Насчет второго я пока не думала. Да и не получится. Я кормлю этого грудью. И, пока кормлю, я в безопасности. А если что - не проблема. Назовем Алексеем, настоящим именем Горького.

- Согласен, - ответил Арусс.

- А в мастерской сейчас никого?

- Коляня на службе. Я позвоню ему на всякий случай, У тебя нет двушки?

Сандра выудила из кармана плаща горсть монет.

Пока он звонил, она разглядела его. Походка какая-то не такая, скованная. "Видать, переживает, что не сразу принял меня и Максика, - подумала Сандра снисходительно. - Ну ничего, оттает. Все пройдет, позабудется. А может, он болеет? Надо бы его к хорошему врачу повести. Живет как в воду опущенный. Никому нет до него дела. Дочка - еще ребенок. А жене он и даром не нужен. Все! Баста. Теперь мы с Максиком о нем будем заботиться, никому в обиду не дадим".

Сандра катила голубую с развевающимися занавесками коляску. Арусс едва поспевал за ней. И вдруг он ощутил властную, иную силу. Она замедлила ему шаг. Велела оглянуться.

В тупичке мощеной кривой улочки, на бутафорском фоне каких-то низких старинных строений стояли две пожилые женщины и смотрели вслед уходящей с коляской Сандре. Потом перевели взгляд на Арусса. Старшая осенила путь Арусса и матери с ребенком крестным знамением. А та, что моложе, протянула руки, словно звала всех троих вернуться к ней... Арусс разглядел их лица, хотя они были довольно далеко от него, и узнал этих женщин. А узнав, почувствовал, как запекло сердце.

Печальные, недоступные, утомленные, но светлые, они ответили на вопрос, что занимал его в этот час. Не словами. Слов он на таком расстоянии не расслышал бы. Сказанное ими долетело до Арусса ветерком, шумнувшим в кронах цветущего миндаля. Густо-густо полетели бело-розовые лепестки. А когда опали на мостовую, в тупике никого не было. Сердце Арусса успокоилось... Он облегченно вздохнул и бросился догонять Сандру.

Вскоре счастливая троица по-хозяйски разместилась в мастерской. Так новорожденный завершил свой первый жизненный цикл: очутился по адресу, где был зачат и благодаря коему получил имя собственное...

Сандра рассказывала:

"Знаешь, я сегодня с ночи не в себе. Из-за моего. Такой он у меня чокнутый. Прибегает часа в два - и давай шебуршиться. Свет включил. Максима потревожил. Ну я и вышла из себя..."

- Сандра, не серчай. Я смываюсь.

- Куда, зачем?

- На меня охотится Морфий. Совсем озверел...

- Охотится? На тебя? С какой такой стати?

- Хотел меня к своему делу приобщнуть, а я не согласный. Вот он и взъелся.

Мне стало жаль мужика. Все же родной человек. Отец моей дочки. Стала собираться. А ему говорю: ложись спать, отдыхай, я все улажу. Он как заорет:

- Не ходи никуда. Не рыпайся! Хуже будет.

Ну, думаю, совсем рехнулся. Запуганный окончательно. Морфий кого хочешь до ручки доведет. Но только не меня. Я над ним могу власть свою поставить. Другой раз у самой душа в пятках.

Главное, не показать ему, что боюсь. Знаю, с ним, гаденышем, главное дело - потверже держаться... А мой лабух на колени передо мной бухнулся.

- Не ходи к нему, Санечка. Не ходи, ни сейчас, ни потом. "Пусть думает, что это меня он кокнул. А я от тебя и детей не откажусь. Я буду вам писать до востребования. Переводы слать. Авось пройдет время и все забудет Морфий. А сейчас не ходи. Он же думает, что ухлопал меня.

Слушаю я, а волосы шевелятся. Чокнутых с детства боюсь. А этот, вижу, съехал.

- Пить тебе не надо бы, алкаш ты мой нечесаный. Бросай кабак. Тоже мне - руководитель оркестра. Самая должность, чтобы спиться под музыку...

- Нет. Дело, я думаю, не в питье. Я нормален. Он меня психологически достал. Придет, сядет в зале напротив и наблюдает за мной. Измором решил взять. Я ему, видишь ли, показался подходящим для дела. Конечно, я был бы надежным курьером. И свой, то есть родственник, и вид интеллигентный. А я не согласился. Вот он и стал меня терроризировать. Придет, усядется, бельмы выпучит... Смотрит, ухмыляется и молчит. А вчера заявил, если я не соглашусь, то он меня пришьет".

- Тебе интересно? - Сандра уткнулась подбородком Аруссу в грудь, смотрит исподлобья.- Если надоело, я перестану.

- Что ты! Напротив, очень интересно. Просто детектив, продолжай.

"Ну вот. Собрал он манатки. Побросал в вещмешок. Сел на пол у двери. А меня прямо слезой прошибло - таким несчастным он выглядел. Я решила позвонить в "Скорую". А он:

- Я чудом спасся. Вернее не спасся, а один... Я его не знаю. Видел, помнится, пару раз в городе. Пришел он к нам в оркестр с черного хода. Поманил меня пальцем. Я подумал, вот он - мой палач, манит выйти, а там и пришьет. Однако пошел за ним. Он просил у меня плащ и шляпу. Я, ничего не соображая, отдал ему болгарский плащ - тот самый, что ты подарила на день рождения, - и шляпу - коричневую, с большими полями. Он ушел, а я стал себя ругать: олух, балда, да ведь тебя раздели. А потом вспомнил, что меня ждет, успокоился; все равно помирать. Я тебе на всякий случай рассказываю. Может, потом пригодится, если... Если меня эти подонки все-таки достанут. У них руки длинные. Поэтому не оставляю тебе адреса. Позвоню, когда доберусь до места. Это не близкий свет... Ну и... Работаю. Вида не подаю. Хотя играю из рук вон... Как никогда. Ребята на меня смотрят. Понять не могут, что со мной. В перерыве окружили: уж не заболел ли. Я криво усмехаюсь, шучу даже, мол, заболел и часа через два концы отдам. Смеются, наливают. А я, веришь, поднес рюмку к губам, и такое отвращение, будто в жизни не пил, не нюхал даже. Кое-как доработал смену. Сделал вид, что на выход направляюсь, а сам на кухню, забился в подсобку, как таракан, сижу- ни жив ни мертв. Наши все давно разошлись. Посудомойки тоже кончили дело. Тут прибегает баба Соня, уборщица. Кричит: девки, на Набережной человека убили! Я туда. Смотрю, грузят его в "Скорую". В моем плаще. Весь в кровище. А шляпу не заметили. Я ее хотел взять, да передумал. Зачем она мне...