Геннадий Прашкевич - Подножье тьмы

– Погоди, – отмахнулся Шурик. Он вел свое. – Зачем ей было врать? Если у нее нет мужа, нет сына, зачем ей было врать? Всегда проще говорить правду… Почему она выбрала вранье? Тут что-то не так, Роальд.

– Она не совсем обычный человек, Шурик, – осторожно заметил Роальд.

– Хочешь сказать, сумасшедшая?

– Тебе видней, – разозлился Роальд. – Ты, а не я, вляпался в эту историю. Имей мужество на все смотреть трезво. И помоги нам. Я намерен нырнуть сразу до дна, меня это профессионально заедает.

Шурик мрачно поднял глаза.

– Врач сказал – нет преступника… Он ведь так сказал?

– Именно так, но – нам, и – Врач! – грубо отрезал Роальд. – Хотел бы я видеть, как то же самое скажешь ты. И не нам, а тем мамашам, которые сутки, а то и двое бегали по загаженным пустырям, задыхаясь, заглядывали в каждый канализационный колодец, лезли на самые темные чердаки и спускались в самые дерьмовые подвалы… Хотел бы я видеть, как то же самое скажешь ты, но, опять же, не нам, а тем мамашам, что схватили инфаркт, потеряв своих детей или найдя их. – Роальд хлопнул ладонью по столу. – Может, ты знаешь почему один из этих мальчишек попал под машину?! Может, ты знаешь, где находится тот, второй, которого так и не смогли отыскать?! И не говори мне, что эти случаи могут не иметь отношения к Абалаковой! Могут!

Зазвонил телефон.

Роальд поднял трубку.

– Да… Оставайся… Конечно, звони… Ну, раз в полчаса… Какое мне дело до твоих жетонов? Найди!.. Да, в контору… Куда я денусь?…

И добавил зло:

– Откуда я знаю?… Может, всю ночь буду сидеть!..

И повесил трубку.

Они долго молчали.

Первым заговорил Шурик.

– Она ушла. Я о Симе… Она всегда исчезала сразу, но мне и в голову не приходило… Я никогда не спрашивал, где она живет… Точнее, спрашивал, но она твердила одно – зачем тебе?… Я и не настаивал… А потом спрашивать было уже неловко…

– Наверное, она что-то почувствовала, – предположил он, подняв глаза на молчащего Роальда. – Она очень остро чувствует все, что связано с ней. Я это знаю. Стоит мне подумать о ней, как она ладонью зажимает мне рот… Она мои мысли читает… Ве-е-ера Абала-а-акова… – протянул Шурик, как бы привыкая к новому имени. – Почему Вера?…

И сказал:

– Ее, наверное, надо искать дома или у друзей. Если у нее, конечно, есть друзья.

– Нет нужды ее искать, – сухо произнес Роальд. – Она и не думала прятаться. Она вообще никогда не пряталась. Я же говорил, она не помнит того, что с нею происходит. Потому никуда и не бежит. А сейчас она у тебя. В твоей квартире горит свет.

– Я мог оставить его включенным, – с надеждой ответил Шурик.

– Свет включили десять минут назад.

– Ежов звонил?

Роальд молча кивнул.

– Как он вышел на Симу?

– На Веру? – Роальд усмехнулся. Он как бы предлагал Шурику привыкать к новому имени. – Почти случайно. Об этом потом.

– Что ты намерен делать?

– Вообще-то я хотел взять ее с поличным. Не повезло. Ты помешал. Ежов считае, ты специально помешал.

– Роальд!

– Ничего не говори. Я тебе верю, – сказал Роальд сухо. – Просто ты не можешь не возникать в этой истории. Ежов на тебя не зря злится. Следующий приступ у Абалаковой может случиться через месяц или через год, а мы хотели погасить слухи. Сам знаешь, что это такое – слухи в большом городе.

Помолчав, он добавил:

– Правда, есть еще один вариант.

– Какой?

– Не привлекая внимания поместить Симу в лечебницу. Врач обещал помочь. Он сказал, что будет следить за ней. А слухи стихнут сами собой. Нет происшествий, нет и слухов. Правда, мы окажемся как бы не при чем. Никто и знать не будет, от чего мы избавили город.

– Что для этого надо?

– Поговорить с ней.

– Тебе ее не жалко?

– Нет, – сухо отрезал Роальд. – Мне жалко детей и мамаш. Они ведь тоже имеют право на жалость. С Абалаковой надо поговорить, – он впервые произнес фамилию Симы официально, как бы окончательно отрезая ее от Шурика. – Просто поговорить, без нажима. Упомянуть то и это. Проверить реакцию на ключевые факты. Проанализировать ответы. Что-то же в ней должно дрогнуть. Помнишь в кафе? До нее ведь что-то дошло, когда я спросил об игрушках. Она встревожилась. Значит, в ее памяти умерло не все. Значит, до ее памяти можно достучаться. Это небольшой шанс, но, в свое время, мы имели дело и с меньшими… Да, – утвердился он в своем решении. – С Абалаковой надо поговорить.

– Может, лучше сперва… поговорить… с Симой?…

– Не дури! С этой минуты Шурик, я не позволяю тебе дурить.

– Хочешь придти ко мне с диктофоном?

– Зачем? Я тебе верю, – сухо сказал Роальд, выкладывая на стол диктофон. – Сима может исчезнуть только если ей кто-то подскажет это. Сам понимаешь, какие возникнут проблемы там, где она будет жить. А здесь она теперь на глазах, возможно, мы ей поможем. По крайней мере попробуем.

– А диктофон возьми, – сухо добавил он. – Диктофон тебе пригодится.

– Помнишь Сашкиного бульдога? – спросил Роальд, подходя к сейфу. – Помнишь, у Скокова был бульдог?

– Еще бы.

– Помнишь, как он помер?

– Еще бы.

– Скоков убил его пробкой от шампанского. Совершенно случайно. Открывал шампанское, пробка выскочила и убила бульдога. Кто в такое поверит? А ведь случилось.

– К чему ты это?

– Ты сейчас напоминаешь мне Скокова. В тот вечер я был у него. У него лицо было такое же.

И выругался, открывая сейф:

– Какого черта! Каждый день, каждый час, каждую минуту я твержу вам – воспринимайте мир таким, какой он есть. Сам знаешь, собаку трудно убить. Но, оказывается, иногда ее можно убить пробкой от шампанского. Важно, куда попадет пробка. Ты понимаешь?

– Нет.

Как ни странно, Роальд вынул из сейфа початую бутылку коньяка.

– Хочешь?

– Нет.

– И правильно. А я выпью.

Он глотнул прямо из горлышка.

– Может, и правда. Может, лучше всего поговорить с нею тебе. Только не строй иллюзий. Она больна, ты должен это понимать.

– А если я не смогу?

Роальд пожал плечами:

– Тогда с ней придется говорить другим. Для нее это хуже. Но спокойствие города стоит этого.

– Она может отказаться от разговора. Она это умеет. Простой встанет и уйдет, такое уже бывало.

– Ничего страшного. Я же сказал, она не отдает отчета в своих поступках. Зато теперь она у нас на виду.

Он в упор глянул на Шурика:

– Понимаешь?

Шурик пожал плечами.

Счастливая улыбка Симы на фотографии убивала его. Он чувствовал разрывающую сердце жалость. К Симе? К себе? К неизвестной ему Вере Абалаковой? Почему, подумал он, в этой жизни никогда не бывает чистой радости? Почему любая радость всегда отравлена нищетой соседа, завистью коллег, случайностями, одиночеством, суетой? Почему человек одинаково несчастлив, как в переполненном людьми аэропорту, так и на необитаемом острове?

– Глотни, – предложил Роальд. – Ты ведь все равно напьешься.

– С чего ты взял?

– Сердце подсказывает.

– Сердце?

– А ты думаешь… – начал Роальд.

Но не закончил начатой фразы. Махнул рукой. Лицо его, как всегда, никаких особенных чувств не выражало.

Шурик неслышно открыл дверь и остановился на пороге.

Он еще не переварил случившееся.

Пусть фотографии, пусть слежка Ежова, пусть справки и протоколы, полученные из тех мест, где знают правду или находятся близко к ней, – все равно мир полон случайностей. Мир полон невыразимых ужасных совпадений. Почему такое выпало на него, на Шурика? Мало ему истории с Леркой?

Он хотел увидеть Симу.

Взглянуть в глаза…

Ее глаза, подумал он, будут, как всегда, рассеяны…

Вот-вот, рассеяны… Еще утром он не нашел бы в этом ничего особенного…

Но ведь – рассеяны!

Почему?

Если я войду и мрачно уставлюсь на Симу, она тоже будет молчать. Так всегда случалось. Почему сегодня должно быть по другому? Она не нуждается в каком-то постоянном внимании…

Почему?

Я сейчас любую деталь могу безбожно преувеличить, сказал он себе. Плюнь, веди себя, как обычно.

А как это – как обычно? – спросил он себя.

Коньяку он выпил глоток-два, совсем чуть-чуть. Коньяк был не при чем, просто в голове смута. Самая настоящая смута… Олежек… Вот что его по-настоящему мучило… Олежек… И некий Абалаков, возможно, торговавший глобусами Кемеровской области, а потом не вовремя уснувший за рулем машины…

В комнате горел свет.

Шурик сбросил сандалии, носки и сразу прошел в ванную. Честно говоря, он еще не знал, как себя вести. Сказать – привет? Пройти на кухню, поставить кофейник на плитку? Сесть рядом с Симой, спросить… Что спросить?…

Ну, о тех стихах, сказал он себе.

Олежек…

Когда он пропал, Олег, Олежек, Олег Георгиевич, Олег Георгиевич Абалаков, ему было всего-то три года. Сейчас семь… Есть разница… Сима продолжает искать трехлетнего… Время для нее остановилось…