Руслан Белов - Крайняя маза

- К сожалению, я вынужден немедленно вас покинуть. Боюсь, в этой жизни мы больше не увидимся. Будьте здоровы!

И вышел, забыв, что в левой руке держит молоток. Вышел, напевая: "Ну, что ж, иди, жалеть не стану, я таких милльон достану..."

Тайная дверь закрылась за ним. Смирнов в поисках ее следов, забегал по стене глазами, но безрезультатно.

Стена выглядела монолитной.

4. Шанс что-то вроде божества.

После ухода Центнера Стылый пошмыгал, пошмыгал носом и сказал, обращаясь к Смирнову:

- Надо как-то отсюда выбираться,

Евгений Александрович ответил изучающим взглядом. Он понимал: ему предлагают умирать, не предаваясь отчаянию, а в трудах и заботах.

- На Марью Ивановну раствора не хватило, - пояснил Стылый. - У нее спина почти голая.

- Ну и что? - прохрипел Борис Михайлович. У него пересохли горло и роговица. Минуту назад он ясно понял, что умрет первым.

- Да так... Я подумал, может она сможет...

- Нет, ничего я не смогу... - вымолвила Марья Ивановна, не отрывая головы от ковра.

- Давайте сначала определимся с предысторией и положением, - сказал Смирнов, желая словами подавить уныние, передавшееся ему от женщины. - Меня, вот, живо интересует, как мы дошли до жизни такой. Вам слово, уважаемый Борис Михайлович.

- Это ты во всем виноват, пьянь болотная, - опередил начальника Стылый. Голос его дрожал от негодования. - Основательнее надо было Пашу хоронить. Затылок проломить, меж ребер и в животе ножиком поковыряться. А ты, интеллигент долбанный, нажрался ханки и выпендриваться начал. Вот он полежал, полежал в теплом пледе, что твой йог, согрелся, подумал маленько, собрался с силами да и вылез на свет божий. Вон он, мужик какой. Центнер, он и есть центнер. Как не вылезти? По твоей речи сообразил, какого поля ты ягодка, вот и вылез. Отсиделся у племянницы в Свиблово, понял, что ты тень на плетень с черной меткой наводил, и в контору свою нарисовался. А там Борис Михайлович с Евнукидзе сидели, ситуацию проясняли... Паша, естественно, им помог, и в результате мой глубокоуважаемый шеф сыграл в ящик.

- Да-с, Женечка, подвели вы нас, - посетовал Борис Михайлович, растирая усталое лицо ладонью. - Хуже нет, когда в серьезные дела научные сотрудники вмешиваются. Из-за вас, милейший, мы стоим теперь, извините, на карачках с обнаженными, извините, задницами... А вот ваша любезная Джульетта наверняка сейчас сидит в офисе, сидит в моем весьма удобном и приятно пахнущем кожаном кресле ... Да-с, сидит и беседует с Евнукидзе, Пашей Центнером и Василием Васильевичем о перспективах дальнейшего развития "Северного Ветра" в условиях изменившейся кадровой ситуации. А вы, вне всякого сомнения, на нее рассчитываете... Рассчитываете, что она вас освобождать прибежит...

- Конечно, прибежит, - усмехнулся Смирнов. - С милиционерами, бактерицидным пластырем и новым бельем в фирменной упаковке.

- Остроградская не прибежит, - уверенно сказал Стылый. Ему удалось взять себя в руки, и голос его стал ровным. - Она, наверное, уже все знает. И все, что она может сделать, так это сына нашей Женечки подключить. Если, конечно, на нее гуманизм найдет. Но это вряд ли. Он сейчас в других странах ошивается.

- Шакалы, - прошептал Борис Михайлович. - Кругом шакалы.

- Валька уехал на Алтай к матери, - поморщился Смирнов. Ему хотелось помочиться, но он не хотел это делать первым. - Юлия может пожарников или милицию навести...

- Глупый ты, - покачал головой Стылый. - Ну, зачем мы ей? Убрали нас с шахматной доски. Она убрала. И воскрешения не будет. Тебе, что, о ней не рассказывали?

И посмотрел на Марию Ивановну. Та ответила умоляющим взглядом.

- Шакалы, - едва слышно выдохнул Борис Михайлович. - Кругом.

- Вижу, что рассказывали, - усмехнулся Шура, обернув лицо к Евгению Александровичу. - Но не все рассказывали...

Смирнов вдавился глазами в Марью Ивановну.

- Не все!?

- Конечно, не все, - зло усмехнулся Стылый. - Догадайся, кто мне Пашу Центнера заказал?

- Маша!? - догадался Евгений Александрович. - "Господи, как это очевидно!"

- Шакалы, - выразили глаза Бориса Михайловича.

- Она самая, - протянул Стылый. Злости на Смирнова и его любовницу у него было еще много. - Маша, Машенька, Машута... Она ведь тебе рассказывала, каким таким образом Остроградская с тобой познакомилась? Рассказывала! Так вот, после первой нашей с тобой встречи, во всех отношениях памятной, меня в подъезде остановила уборщица, Рая, если не ошибаюсь, ее зовут. Я еще в возвышенном состоянии по поводу реминисценций с мадемуазель Остроградской находился. Остановила и сказала, что меня нетерпеливо ждут в десятой квартире. И что за передачу этой весточки ей дадено цельных пятьсот рублей.

- Шакалы, - прошептал Борис Михайлович.

Стылый недоуменно посмотрел на него и продолжил:

- Ну, я понял, что дело серьезное, и пошел, встречу важную отменив. И узнал, что эта зоркая дама, я Марью Ивановну имею в виду, заметила, что я ее приятеля сердечного пасу, или Рая сказала за сотню, и в свою очередь меня пасла. И без всяких обиняков и даже чашечки кофе сказала, что заплатит за устранение Паши триста пятьдесят тысяч зелеными. Я, честно говоря, удивился. У моего руководства, вот, Борис Михайлович свидетель, и в мыслях ничего такого в то время не было...

- Да... Не было, - чуть ожил Борис Михайлович.

- Но это еще не все, - продолжил добивать Смирнова Стылый. - Эта приятная во всех отношениях женщина выразила настоятельное пожелание, чтобы в этом деле участвовал ты... И чтобы, в конце концов, в роли заказчицы, проявилась мисс Остроградская. Сечешь масть, Склифосовский? Она хотела тебя со всеми потрохами в свой кулачок сграбастать.

Евгений Александрович смеялся сардонически. Куда не кинь - один клин. Кругом волки! И Маша среди них волчица.

- Я просто хотела освободиться от Паши... Я же рассказывала, каким зверем он был, - жалобно посмотрела Мария Ивановна в глаза любовнику. - И с тобой хотела поближе познакомиться... Хороший ты мужик, домашний, с сердцем... Ну разве плохо тебе со мной было?

Смирнов почувствовал себя черепахой. Тело его уже привыкло к бетонному панцирю. Осталось приучить сознание. Трансформировать его в сознание черепахи. А это просто. Надо представить себя уставшим от жизни пресмыкающимся, приползшим в самый центр пустыни, чтобы умереть и перейти в другое тело, в другую жизнь, в которой, может быть, живут по-другому, не так гадко живут.

***

Стылый выпустил пар, но настроение у него не улучшилось. Может быть, потому, что назвать сказанное им правдой можно было лишь с одной стороны...

***

Операция, шутливо названная Юлией "Северный ветер меняет направление", имела целью поэтапно перевести фирму из теневой части экономики в полутеневую, а затем и в более-менее солнечную. Поняв, что никакими уговорами эту задачу не решишь, Остроградская взяла на вооружение методы своих оппонентов.

Первым делом она пошла к Евнукидзе и без обиняков сказала, что его сын - молодой и неглупый парень с московско-оксфордским образованием - был бы на месте директора "Северного Ветра" гораздо более подходящей фигурой, чем уставший от жизни Борис Михайлович. Был бы, если бы не Паша Центнер, консерватор, традиционалист и к тому же откровенный уголовник...

Потребив это заявление внутрь, Евнукидзе минут пять ходил по кабинету, затем уселся в кресло, поправил монитор, папку для бумаг, подвинул мышь на середину коврика, и, выравнивая клавиатуру относительно краев стола, сказал, что с интересом будет следить за прогрессивными начинаниями мадемуазель Остроградской.

Через сорок минут после, того, как Евнукидзе поправил мышь, Стылый получил задание начать разработку Паши Центнера и Бориса Михайловича. Заскучав, Шура сказал, что "маловато его будет для такой кардинальной задачи". В это время Юлии позвонил Смирнов. Он начал ныть, что скучает, и вообще прочитал в мужском журнале "Андрей", что простата требует регулярного употребления, а не то чахнет и загибается оперативной болезнью. Последнее время любовник все более и более доставал Юлию своей душевной простотой, и она, пообещав ему заехать вечером, положила трубку и сказала Стылому в сердцах:

- Ты вот его утилизируй. Мозгов много, а дурью мается.

И Стылый утилизировал. Так же как и Мария Ивановна. Потому что в жизни так - либо ты используешь себя, либо это делает кто-нибудь другой.

***

- Ну скажи, разве плохо тебе со мной было? - повторила Мария Ивановна, с трудом удерживая голову.

Выглядела она хуже некуда. Темные круги под глазами. Пожелтевшая кожа. Синие сухие губы.

У Смирнова комок подступил к горлу, глаза повлажнели.

- Очень хорошо было... - смягчился он. - Я на тебя совсем не сержусь. Тем более, что у меня на тебя виды по-прежнему. На будущий твой женский интерес, пироги с капустой и в меру мягкую постель. Кстати, я несколько дней назад купил тебе голубенький пеньюар... Мне кажется, он тебе понравится.

Борис Михайлович поморщился. Он не ревновал, нет. Просто все связанное с гетеросексуальными отношениями, точнее, с женщинами, у него вызывало омерзение. Мать, избивавшая его по ночам, появлялась в изысканном пеньюаре. Или в тонком кружевном белье.