Руслан Белов - Крайняя маза

- Да нет, почему негодяй, - едва заметно покачал головой Борис Михайлович. - Отнюдь. Просто обществу надо было делать из него не гангстера, а театрального артиста или кинорежиссера... Или чекиста на худой конец.

В комнате, тускло освещенной настенным светильником, воцарилась тишина. Первым ее нарушил Стылый.

- Помните те пять минут, которые Центнер отвел своему утопленнику на освобождение? - сказал он, позевывая. - А вы не подумали, что пока мы тут рассуждаем на тему особенностей психики Центнера, четыре из наших пяти минут уже истекли?

- Что вы... - испугался Борис Михайлович. - Неделю я еще проживу. Я уже освоился.

- Это ваш Женечка неделю проживет с его лишними килограммами веса, потому как подкожный жирок - это не что иное, как вода, - ласково посмотрел на начальника Стылый. - А вы, худосочный язвенник, через сорок восемь часов загнетесь на всю катушку...

- Дурак, чему ты радуешься, - недовольно скривился Смирнов. - Ты упустил из виду, что скончавшийся первым, отравит жизнь оставшимся. Отравит в прямом и переносном смыслах.

Борис Михайлович воспрянул духом. Смерть его тем или иным образом огорчит трех человек. Это радовало. На воле рассчитывать на это ему не приходилось.

Евгений Александрович смотрел на Марью Ивановну. Она смотрела на него. Они вспоминали себя, счастливых, счастливых вдвоем, счастливых там, недалеко, всего лишь за этой стеной.

***

В комнате стало тихо. Было слышно, как тикают настенные часы. Они показывали девять утра. Борис Михайлович не выдержал первым. Описавшись, он притворился, что спит. В девять пятнадцать спали все.

5. Уронить на Марью Ивановну...

Первым проснулся Смирнов. В комнате пахло мочой. Мария Ивановна, казалось, не дышала. Борис Михайлович похрапывал с присвистом. Один из свистов разбудил Стылого. Протяжно и звучно зевнув, он обернул лицо к Смирнову и спросил, отирая пальцами уголки глаз:

- Что вы, граф, предпочитаете на завтрак?

- Два яйца всмятку, тостики и кружку крепкого чая с молоком. Можно еще пару бутербродов с ветчиной, тарелку наваристого борща с косточкой побольше, пару котлет из жилистого мяса и бутылку хорошего портвейна. Потом хорошо пойти в огород, закурить "Captain Black" со сладким фильтром и посмотреть, как растут баклажаны. Но это летом, на даче. А зимой или осенью лучше оставаться в постели до обеда.

- С любимой женщиной?

- Естественно, виконт. Я сплю только с любимыми женщинами. В отличие от вас.

- Ты чего-нибудь придумал?

- Да. Во сне я увидел тот сейф.

Смирнов указал подбородком на двухкамерный несгораемый шкаф, стоявший за Марьей Ивановной.

- Гм... - задумался Стылый.

- Если его уронить на Марью Ивановну, то это так не идущее ей платье может разойтись по швам.

- А ее тебе не жалко? Хорошая женщина, сам ведь говорил...

- Я думаю, что с ней ничего не случиться, - спрятал глаза Смирнов. Тем более, что я в голову не возьму, как его уронить. Телекинез тут не поможет, он весит килограмм двести.

- Телекинез?

- Нет, шкаф.

- А что если его опутать, как лилипуты Гулливера? Надергаем волос, Стылый бросил взгляд на длинные роскошные волосы Марьи Ивановны, - накрутим прочных веревок и...

- Слушай, Шур. Сдается мне, что ты мне паяльника простить не можешь, заметив взгляд собеседника, - покачал головой Смирнов.

- Да нет, почему... Напротив, я тебе за него благодарен. На следующий день после того, как ты общался с моей задницей, я к врачу-проктологу ходил и он сказал, что в скором времени я смогу навсегда забыть о геморрое. Выжег ты мне его.

- Да, есть такой клинический метод, - покивал Смирнов. - Мне дед рассказывал. Если рецидив будет, заходи по-свойски. Со своим паяльником.

***

Они говорили, чтобы не думать о стремительно приближающейся смерти. О жажде, которая скоро станет невыносимой, о первой смерти, о том, что скоро в живых останутся трое, затем двое и один.

Борис Михайлович всхрапнул во сне.

- Смотри... - Стылый указал глазами на шкаф. - Поверху бордюрчик с прорезями. Прямо барокко.

- Не, это - рококо, но веревочка с кошкой точно зацепиться.

- А на Борисе Михайловиче гвозди лежат. Если их достать, то кошек можно понаделать...

- Волос Марьи Ивановны не хватит, - посмотрел на женщину Смирнов. Она по-прежнему беззвучно спала.

- У тебя тоже длинные... - сказал коротко подстриженный Стылый.

- Все равно не хватит.

- Хватит, не хватит, все равно надо что-то делать. Мы же резвимся, что тут таить, резвимся, чтобы не скулить. На шесть дней никаких слез не напасешься. А если еще Мария Ивановна захлюпает, я затылок об свой пиджак разобью. Терпеть ненавижу женские слезы.

- Слушай, я, кажется, что-то придумал, - уставился в пол Смирнов. Смотри, это же ковролин. Классный импортный ковролин. Его верхний слой запросто можно на нити распустить. Классные, крепкие капроновые нити.

Они начали ковырять покрытие ногтями. У Стылого, дуайена по сроку пребывания в бетоне, они были длиннее и жестче, и он первым добыл нить.

Длина комнаты составляла что-то около пяти метров, такой же длины получилась и надежда.

- Нить Ариадны, - изрек Смирнов.

- Соломинка для утопленников в бетон, - поправил его Стылый. - Фиг выдержит.

- Скрутим втрое, вчетверо,- приоткрыл глаза Борис Михайлович.

- А что, ты тоже жить хочешь? - делано удивился Смирнов. На него накатывала эйфория. Он начинал верить, что эта дикая и неправдоподобная "бетонная" история закончится вполне благополучно.

- Хочу, - ответил Борис Михайлович. - Понимаете, я привык. На этом свете хоть и не очень, но все свое. А там, за смертью, одни загадки. То ли рай, то ли лягушкой станешь...

- Ад тебе, дорогой, светит, ад, - так же, как и Смирнов, перешел на "ты" Стылый.

- Ад тоже весьма непонятная штука, - поджал губы Евгений Александрович. - Вот когда я в аспирантуре учился, посылали нас весной на овощехранилище в Коломну, гнилую капусту разбирать. Так я три дня думал, что околею от запаха. А потом привык и не замечал вовсе. Так, наверное, и в аду. Сначала жарят, потом, когда привыкнешь, в кипятильный цех отправляют, потом еще куда-нибудь, например, в колбасный цех через мясорубку. Перебьемся, короче, не первый раз.

- Ну, ладно, скрутили мы веревки, и что потом? - вернул Борис Михайлович разговор в первоначальное русло. - Удушим друг друга?

- Нет, первой из них я попытаюсь зацепить гвозди, на вас лежащие.

Стылый не договорил: очнулась Мария Ивановна. По ее застывшим глазам было понятно, что она не спала, а была в беспамятстве.

- А мы придумали, как не умереть, - сказал ей Смирнов полным оптимизма голосом.

- Он придумал на вас несгораемый шкаф уронить, - мерзко улыбаясь, разъяснил Борис Михайлович. - Правда, не сказал, как вы из-под него выбираться будете.

- Пусть роняет, выберусь, - прошептала Мария Ивановна, с трудом удерживая голову.

- Нет, вы не понимаете, мадам! Ведь шкаф, если, конечно, он упадет, не сможет превратить в прах всю вашу каменную одежду. По всем видимостям, вокруг ваших рук и ног останутся ее весомые фрагменты. Я сомневаюсь, что с ними вам удастся выбраться и что-нибудь сделать.

Борис Михайлович говорил, надеясь, что у его товарищей по несчастью найдутся контраргументы.

- Пусть роняет... - повторила Мария Ивановна. И заметив, что Смирнов на нее пристально смотрит, склонила голову. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо. Синяки под глазами, разбитый нос, губы.

- Они еще хотят ваши бесподобные волосы выщипать, - не отставал Борис Михайлович. Он знал, что может говорить, что угодно - никто не смог бы поставить его на место.

- Будешь измываться, я харкну тебе в личность, - сказал Смирнов, с ненавистью разглядывая иссохшее лицо главы "Северного Ветра". - Я далеко харкаю.

- А что я такого сказал? - обиделся Борис Михайлович. - Вы же сами хотели ее волосы использовать.

- Понимаешь, подлый ты человек, - спокойно сказал ему Стылый. - И потому все, что ты говоришь и делаешь, получается с подленьким таким душком, даже если говоришь ты и делаешь без всякой подлой задней мысли.

- Я буду работать над собой, - сказал Борис Михайлович и принялся выдергивать нити из коврового покрытия.

- Так-то оно лучше, - похвалил его Стылый. Глаза его ощупывали коробку гвоздей, стоявшую на бетонной конуре Бориса Михайловича.

- Ты запросто сможешь ее сбросить, - подсказал ему Смирнов. - С помощью нити из ковра.

Не ответив, Стылый начал складывать нить вдвое. Сложив, взял за оба конца и попытался закинуть ее за коробочку. Полтора десятка попыток окончились безрезультатно.

- Вы попробуйте лассо сделать, - посоветовал Борис Михайлович. - Может быть, с ним получится.

Лассо было сделано за несколько минут.

С восьмого раза оно накинулось на коробочку.

Сделав паузу для успокоения, Стылый потащил.

Тишину нарушало лишь шуршание двигавшейся к краю надежды.

6. Кто знает жизнь - не торопится.

Тишину нарушало лишь шуршание картона, пока коробочка звучно не упала на затылок Бориса Михайловича, омертвевшего от напряжения.