Дмитрий Вересов - Скитания ворона

— Вера Ильинична, а нельзя ли посмотреть комнату, где жила Лиза.

— Да чего смотреть-то? Комната как комната, хорошая... Да и жильца нового беспокоить ни к чему...

Вторую бутылку, лежащую в сумке рядом с жестянкой конфет от «Максима» и флаконом «Синержи», — он не знал, что будет за хозяйка, а промахнуться со взяткой не имел права, — он так и не вынул. Не за что...

Спускаясь по мерзкой лестнице, он услышал за спиной торопливые шаги и гнусавый молодой голос:

— Эй, чувак, притормози, разговор есть.

Нил, не оборачиваясь, прибавил шагу. Разборки с местным хулиганьем в его планы не входили.

— Насчет Лизы... — продолжил голос.

Нил остановился. Обернулся.

В облике сбегавшего по ступенькам молодого человека ничего угрожающего не было. Длинный, очкастый, страшно сутулый, всклокоченный, в поношенных трениках, в тапках на босу ногу.

— Ты кто? Сосед?

— Ну... Жилец новый. Сижу на тачке, файло через энурез вытягиваю, чат ваш за стенкой слушаю...

— Чего? — Нил не понял почти ни слова.

— Короче, есть инфа. По негативу.

— По какому негативу?

— Ну, по негру этому. И еще по кой-кому. Интересно?

— Интересно.

— А на сколько?

— Очень... А, понял...

Нил достал из сумки водку, протянул очкарику. Тот поморщился.

— Водяру спрячь. Не употребляю. Только кэш.

— Хэш? Гашиш, что ли?

— Кэш. Мани-мани-маии. Сам посуди, писюха красной сборки, винт глючит как ненормальный. Вчера всю ночь с мамой протрахался, утром десять метров битых мозгов на помойку... А тут еще дрюккер предложили, импортный.

— Простите, вы — маньяк?

— Я сисоп! — гордо сказал очкарик.

— Сисоп — это кто?

— Систем-оперейтор. Компьютерный программист.

— А, теперь понятно. И что вы хотите за информацию?

— Сто картавых или десять вашингтонов.

Это Нил понял без переводчика. Даром, что ли, в юности на Галере сшивался?

— Молодой человек, товар перед продажей принято демонстрировать.

— А... Ну, короче, негатива звать Эрик. Эрик Макомба, третий курс ЛИСИ.

Нил полез в карман, достал бумажник, расстегнул. Показал пятидесятку.

— Он за нее на почте деньги получает, и посылки. По доверенности.

— Как по доверенности? А что ж она сама?

— Сама ничего.

— Что значит — ничего?

— Торчит. На игле. Давно уже, несколько лет. Мы раньше по этому делу вместе ту совались, я-то соскочил, а она...

— Светку Сапунову знаешь?

— СС? А то! Центровая герла, тоже ширнуться не дура. Давно не видал, пропала куда-то, говорят, за бугор свинтила.

— А Элизабет давно видел?

Очкарик выразительно посмотрел на бумажник в руках Нила. Нил отсчитал две пятидесятки, подумал, прибавил третью. Приняв деньги, очкарик ухмыльнулся, спрятал в карман тренировочных штанов.

— Лизка исчезла примерно, когда и Светка. Сам не видел, врать не буду, но говорят, ее Фармацевт пасет. Наверное, у него где-нибудь и отлеживается. Если вообще живая...

Нил достал сотенную. Долларов.

— Фамилия, адрес!

— Грины-то спрячь, разбежался! Не знаю. Я его один раз в «Сайгоне» видел, и то мельком. Бангладеш с ним кентовался, он и показал.

— А Бангладеша этого найти сможешь?

— На том свете? Копыта отбросил Бангладеш. Передозировка.

Нил вжал сто долларов в потную ладонь очкарика.

— Держи. Аванс. Разузнай мне все про Фармацевта, получишь на новый комп.

— На «экс-ти»?

— На «эй-ти». Обещаю. Только быстро, времени у меня неделя максимум. Информацию сбросишь в почтовый ящик по этому адресу.

Нил вырвал из записной книжки листочек и на грязном подоконнике записал адрес референта Оли.

— Конверт как подписать, чтоб к тебе попал? Или один живешь?

— Не один. А подпиши просто: «Филу»...

Нил вышел на улицу, сразу сгорбился, поднял воротник. Ветер с Залива пробирал до костей, с оловянного неба сыпало мокрое, рыхлое нечто, бывшие соотечественники, нахохлившись как воробьи, хлюпали по бурой слякоти или толпились на остановках, и выражения лиц были такие, будто каждый сегодня похоронил одновременно всех своих близких. Около полуподвала с красно-белой вывеской «Водка — Крепкие напитки» бушевала плотная толпа отвратительно одетых мужчин и женщин, ближе ко входу двое милиционеров, орудуя дубинками и матерными окриками, вытаскивали из орущей человеческой икры подавленных и потоптанных, складировали прямо на мокрую землю между грудой ломаной тары и переполненными мусорными баками. Из дверей молочного тянулся длинный хвост очереди, суровой и молчаливой, как в мавзолей. Пропуская женщину с коляской, Нил замешкался в непосредственной близости от ступенек магазина и был немедленно уличен в преступном намерении пролезть внутрь.

— А вас, молодой человек, здесь не стояло!

— Вы за кем занимали?

— Какой ваш номер?

— Мой номер шестнадцатый! — ответил он общественным обвинителям и побрел дальше.

В угловом гастрономе, где они когда-то отоваривались с Линдой, было, наоборот, пусто, ни покупателей, ни продавцов, ни товаров, не считая выставленных во всех отделах ржавых бутылок «Полюстрово». Впрочем, одна продавщица все же имелась. Она тихо посапывала в уголочке, прямо под красным вымпелом «Отличник советской торговли». По ее засаленному халату ползали жирные черные мухи, несвоевременные в начале апреля, но при этом удивительно закономерные.

Немноголюдно было и в кафе, куда он завернул, сам не понимая зачем. Раньше он не бывал здесь, должно быть, заведение открылось после его отъезда. Тихо звучала инструментальная версия «Странников в ночи», неяркий розовый свет скрадывал все изъяны интерьера. Островок грустного, щемящего юта посреди серого кошмара беспросветности...

— Спиртного нет, — окликнула буфетчица, по-своему истолковав выражение его лица. Нил поднялся, подошел к стойке.

— Да мне и не надо спиртного. Чашечку кофе. Если есть...

— Есть, есть, — с гордостью заверила буфетчица. — У нас хороший, в песочке варим. Еще полоски есть, с повидлом, свежие, с утра завезли.

Она была вполне привлекательна, даже несмотря на жуткую химзавивку и отливающие медью золотые зубы.

— Давайте.

— С вас тридцать четыре копейки.

Получив заказ, Нил сел за столик у окошка. На душе было муторно, родина, как большая, так и малая, ничего, кроме тошноты, не пробуждала. Бежать, бежать отсюда, из холодного ада, куда, если верить Данте, попадают после смерти предатели. Найти Лиз и бежать...

— Привет, акула империализма! Не помешаю? — Стряхнув с головы мокрый капюшон, напротив села референт Оля. — Что тебя так удивило? Не узнаешь?

— Узнаю, конечно, только так странно видеть тебя здесь.

— Видеть здесь тебя еще страннее. Иностранцы нечасто сюда забредают. Тем более, в такую погоду.

— О-кей, берем такси, и ты отвезешь меня в такое место, куда иностранцы забредают.

— Да ладно! — Оля раскрыла сумочку, достала вчетверо сложенную бумажку. — Это тебе.

— Что это?

— То, что ты просил.

— А я что-то просил?

Нил развернул листок и прочитал:

«Сапунова Светлана Игоревна, 1963, 6-й психоневрологический стационар, отделение №2».

— Нехороший стационар, нехорошее отделение, — сказала Оля. — Для неизлечимых хроников...

— Но я...

Оля наклонилась к нему и страстно зашептала:

— Может, все-таки, перейдем на русский? Обоим легче будет...

— I don't understand... — по инерции продолжил Нил по-английски.

Оля невесело усмехнулась. Потом резко поднялась и пошла к выходу.

Нил проводил ее взглядом.

У дверей Оля остановилась и пристально посмотрела на него. Он понял, что должен пойти с ней.

Она молчала, переходя улицу, молчала, шагая вдоль чугунной ограды сквера, молчала, войдя в воротца. Лишь прибавляла шага, и Нил не без труда поспевал за ней.

По щиколотку утопая в раскисшем снегу, Оля вышла на неосвещенную, мрачную детскую площадку, зашла в стоящую посередине беседку, села на дощечку.

Здесь, по крайней мере, не капало сверху.

Нил пристроился рядом.

Оля порылась в сумочке, достала пачку «БТ».

— Дай огоньку.

Нил послушно щелкнул зажигалкой. Оля всхлипнула.

— А говоришь, не андестэнд, да все ты андестэнд, конспиратор хренов... Ты позавчера после подвигов своих ресторанных, да после коньячка, что у меня дома добавил, на полный автопилот перешел и все мне выложил. И про стерву-жену, и про бомжа-благодетеля, под чьим именем ты сюда прикатил Лизоньку свою ненаглядную вызволять, и про муки неприкаянного сердца. Бедный богатенький Буратино! Сам-то потом вырубился, как шланг, а я полночи на кухне проплакала...

— Ну извини... — растерянно пробормотал Нил. — Было бы из-за кого плакать...

— Молчи, ты ничего не понимаешь... Явился, как мечта любой советской бабы — молодой, свободный миллионер-красавец, прекрасный голливудский принц, который возьмет за руку и умчит в далекую сказочную страну, подальше от всякого краснознаменного дерьма! Тогда, в ресторане, когда ты вдруг предложил мне сбежать от наших уродов и вдвоем покататься по городу на такси, я почувствовала, что такой шанс больше не повторится, и решила во что бы то ни стало воспользоваться им. Нагло, цинично, по-блядски. И вдруг оказывается, что заграничный принц — никакой не принц, а заурядный русский Вася, аферист и к тому же алкаш...