Светлана Алешина - Акула пера (сборник)

Пришлось показывать ей удостоверение, бить Маринку под столом ногой и улыбаться, улыбаться, улыбаться.

Много наулыбаться мне не дали. Секретарша, выслушав мою просьбу, покрутила морщинистыми пальцами диск телефона, сказала в трубку несколько фраз и положила трубку на место.

– Вам нужен искусствовед, – сиплым голосом недовольно и все еще настороженно проговорила она. – Пройдите в кабинет номер тридцать три. Там, увидите, сидят наши девочки. Поговорите с ними.

Мы вышли. Маринка выдержала только два шага и сразу же начала мне объяснять, какая противная тетка эта секретарша. Я молчала, думая о других тетках, с которыми нам еще предстоит встретиться в тридцать третьем кабинете.

Кабинет мы нашли довольно-таки быстро. Дверь в него была приоткрыта, и мы, заглянув туда, увидели трех дам, пьющих чай и заедающих его сушками.

– Продолжение следует, – проворчала Маринка. – Сейчас нас отфутболят еще в какой-нибудь кабинет. И будем ходить до ночи. А потом нас просто выгонят.

Я постучала в косяк и вошла. Здесь, однако, оказалось все намного проще, чем у секретаря. Во-первых, нам сразу же предложили чаю, во-вторых, у нас спросили о личной жизни и позавидовали, что мы такие молодые и не замужем. А в-третьих, услышав про фамилию Траубе, дамы сперва замерли от неожиданности, выдержали паузу и потом разразились веселым смехом.

– Ну и заинтересовались вы, однако, этим монстром! – громче всех смеялась самая полная дама.

Я не упоминала до сих пор их имен, потому что имена я как-то и не запомнила, да и оказались они все настолько похожими, что совершенно не зацепились в памяти ни за что. То ли все Марьиванны, то ли Анны Петровны. В общем, как-то так.

Все три дамы были примерно одного возраста и одной комплекции.

– Траубе – художник средний, а амбиции у него гораздо выше средних, – сказала полная Анна Петровна (или Марьиванна, не суть важно).

– Таких, как он, всегда было много и будет много, – подхватила вторая Марьиванна.

– А вот коллекция живописи у него неплохая, как обычно и бывает у средних художников, – подвела итог третья.

– Вы картину Кандинского называете неплохой? – наивно спросила Маринка, и тут все три дамы напряглись. Я буквально физически это почувствовала и тоже насторожилась. В чем же дело?

– Кандинский – это величина, – сказала первая.

– Это имя, – согласилась вторая.

– А коллекция у Траубе неплохая, – уклончиво закончила третья, и я совсем запуталась. Понимая, что дамы что-то недоговаривают и не хотят говорить, пока по крайней мере, я спросила, с кем бы можно было поговорить о коллекции Траубе поконкретней.

Дамы погрузились в многозначительное молчание, потом исподволь начали переглядываться между собою, и наконец самая толстая, Анна Петровна (или Марьиванна, все равно же я не запомнила), произнесла:

– Вы, девушки, обратитесь к Ивану Петровичу. Он у нас раньше работал сантехником.

Мы с Маринкой переглянулись.

– А сейчас кем он работает? – медленно спросила я.

– Не знаю, – Марьиванна пожала плечами, – знаю только, что у него магазин антиквариата на проспекте – «Египетский сад», знаете?

Я кивнула.

– Вот он вам как опытный… – дама хихикнула, – опытный искусствовед все и расскажет.

Мы с Маринкой выходили из музея в странном настроении. Маринка первой высказалась, будучи не в силах сдерживать переполнявшие ее эмоции:

– Это как же понять-то? – воскликнула она, ступив за порог музея. – Сантехник – и вдруг искусствовед?

– Наш народ талантлив, – уклончиво ответила я, – так во всех книжках пишут.

– Знаю, читала, – подхватила Маринка. – Но насчет сантехника что-то здесь непонятно совершенно.

Мы погрузились в «Ладу» и поехали на проспект. Салон «Египетский сад» был открыт, и директор находился в своем кабинете. Наверное, ему не было необходимости ездить в Москву за деньгами. Деньги ему привозили прямо в кабинет.

Директором магазина оказался сорокалетний джентльмен в хорошем темно-сером костюме. Короткие волосы были уложены профессионально и, кажется, даже не только с помощью фена, но и кое-каких и прочих парикмахерских ухищрений.

Сам джентльмен сидел в глубоком деревянном кресле и курил тоненькую сигару.

– Вы ко мне, девушки? – приветливо спросил он. – По какому делу? Какой у вас бизнес?

Я подала ему свое удостоверение.

Джентльмен удивленно посмотрел в него, потом перевел взгляд на меня.

– И что? – спросил он.

– Мы, возможно, ошиблись, – сказала я, – или нас неправильно информировали. Нам нужен Иван Петрович.

– Ну да, это я, – кивнул джентльмен и взглянул на меня уже с интересом. Если вы не поняли, я поясню: с деловым интересом. До этого момента я для него почти ничего не представляла. Так по крайней мере было написано у него в глазах. У него было написано, а я прочитала.

– Вы? – переспросила Маринка. – А нам сказали, что вы, извините, работали сантехником!

Джентльмен удивленно взглянул на Маринку и рассмеялся. Лед был сломан.

– Сантехником? Да, работал! И не только им! – Иван Петрович прикрыл глаза ладонью. – Я еще, помнится, когда-то и баранов пас и… да мало ли что было.

Иван Петрович нажал кнопку на телефонном аппарате, и тут же вошла приятная молодая женщина.

– Три кофе, пожалуйста, Леночка, – сказал он, – и – немножко коньяку. Девушки сумели найти ко мне подход, – и Иван Петрович весело рассмеялся, но глаза его настороженно скользнули по мне.

Как я поняла, расслабляться он не собирался. Он хотел узнать, что нам нужно. А то, что нам от него было что-то нужно, это читалось и без очков. Однако не каждый же посетитель напоминает директору и хозяину антикварного магазина о его прошлом.

Тут было о чем подумать.

Леночка быстро принесла кофе и маленькую бутылочку коньяка.

– Спасибо, – поблагодарил ее Иван Петрович, и Леночка вышла.

– Ну что же, девушки, рассказывайте, каким ветром вас сюда занесло! – Иван Петрович жестом предложил нам коньяк. Маринка согласилась, я отказалась. Он налил и себе в чашку с кофе буквально несколько капель.

– Нам нужна ваша консультация, – сказала я и попросила разрешения закурить.

– Конечно, конечно, – Иван Петрович пододвинул ближе ко мне бронзовую пепельницу в форме жука-скарабея, – я про курение, – тут же оговорился он и протянул мне зажигалку.

Я прикурила, поблагодарила, и начался разговор.

Услышав, что мы были в музее, Иван Петрович снова рассмеялся, а когда я задала вопрос о коллекции Траубе, резко стал серьезен.

– А что это вы вдруг заинтересовались этим старым перечником? – спросил он напрямик.

– У него похитили три самые ценные картины из его коллекции, и наша газета решила немного заняться этим делом.

– Тоже похищениями? – улыбнулся Иван Петрович. – Понимаю. Слышал я, конечно, про смерть его сына. Неприятная история. Зато смерть мгновенная. Лучше уж так, чем умирать долго и нудно на больничной койке, хоть в Каннах, хоть в Нью-Йорке.

Я согласилась.

Маринка покивала и добавила:

– Но все равно неприятно.

– Без сомнения, – согласился Иван Петрович.

– Я думаю, что нас не просто так направили к вам, – сказала я. – Самое странное, что искусствоведы из музея, можно сказать, отказались с нами говорить на эту тему.

– А тема-то скользкая, – заметил Иван Петрович, – и для музея она неприятная. А вы разве не слыхали эту историю? А впрочем… – Иван Петрович снова прикрыл глаза рукой, – вы еще так молоды, девушки…

– Была какая-то некрасивая история, связанная с коллекцией Траубе? – напрямую спросила Маринка. – Нет, мы ничего не знаем.

– Она началась шумно, но потом заглохла, и я даже не знаю, чем все это кончилось. Кстати, именно из-за этой истории и из-за этого старого индюка меня уволили из старших искусствоведов отдела, и мне пришлось какое-то время проработать сантехником в музее. Ну, знаете, как бывает. Я числился по штату сантехником, потом имел полставки, кажется, дворника, какого-то рабочего, не помню уже. Старый директор сделал все, чтобы я не ушел навсегда, потому что я был специалистом. Ну, в общем, я им и остался. И в обиде на Траубе остался тоже.

Мы молчали, видя, что Ивана Петровича подгонять не имеет смысла. Он сам разговорился.

– Выставка коллекции Траубе проводилась, дай бог памяти, году в восемьдесят седьмом или в восемьдесят восьмом. С самого начала все пошло скандально. Старый дурак Аполлинарьевич требовал для своих драгоценных картин усиленную охрану, гарантии банков. Петька его тогда еще не был банкиром. Он брал дань с челноков, но не о нем разговор…

Мы с Маринкой переглянулись. Этого про Петра Федоровича мы еще не знали. Вот и узнали.

– Ну пошумел он, понабивал цену себе и собранию, а потом согласился на то, что мы ему могли дать. На милицию, сторожей и… ну и все, в общем-то. Время-то какое было! И сейчас у музеев с деньгами не густо, а тогда и вовсе провал был. Без зарплаты сидели все, а какие зарплаты были, я и вспоминать не хочу.