Светлана Алешина - Акула пера (сборник)

– Мышьяка нет, да?

Варя молча качнула головой.

– Ну, поверю, поверю. – Федор Аполлинарьевич осторожно откушал кашки и мелко зажевал губами. – Мышьяк, он должен быть горьковатым. Я знаю, я читал.

Аркадий ел молча и жадно. Глядя, как он ест, можно было подумать, что человек голодал годами, а глядя на его фигуру, понимаешь, что у него просто такая привычка. Выработанная тоже годами.

– Вообще-то мышьяк – это уже старинушка-матушка, – благодушно продолжал Траубе, словно не у него вчера погиб сын с внуками. Казалось, что старый мэтр просто наслаждается завтраком и занимает гостей своей приятной беседой.

– Сейчас много есть других ядов, – поддержал разговор Дмитрий. В отличие от Аркадия, он почти не ел и был единственным, кто слушал Траубе подчеркнуто внимательно. Я сразу же вспомнила: биограф!

– Да, верно, – кивнул ему Траубе, – а также много других средств, самых доступных в том числе. Взрывпакеты, например, правильно, Аркаша?

Аркадий остановил ложку во рту и поднял жалобные глаза на папу.

– Кушай, малыш, кушай, – поощрил его Федор Аполлинарьевич, – а то еще похудеешь. Вы не поверите… как вас… – Траубе обратился ко мне и защелкал пальцами, – Ольга, кажется… – Я кивнула. – Ну да, Ольга и Марина, помню, помню. Память хорошая, и до маразма мне еще далеко, – продолжил Траубе, – а иногда, между прочим, хочется впасть в глубочайший маразм и полностью выйти из круговорота реальности.

Федор Аполлинарьевич задумчиво повозил ложкой по тарелке.

– Вот, смотрите, Ольга и Марина, до чего я дожил на старости лет! Для чего я всю жизнь развивал свой талант? Один мальчишка, который должен быть счастлив просто от того, что растет рядом со мною, стал бандитом и погиб как бандит. Другой – головкой скорбен, прости господи. Ну, дочка… Что дочка, – Федор Аполлинарьевич вздохнул.

Я посмотрела на Варвару. Она спокойно завтракала, словно разговор и не коснулся ее. Дмитрий продолжал смотреть своему герою в рот, Аркадий тоже продолжал кушать, но уже медленнее. Зато зачерпывать ложкой стал больше. Компенсировал, так сказать, потерю в темпе.

Над столом повисла пауза, только немного нарушаемая постукиванием ложки Аркадия о тарелку.

– Федор Аполлинарьевич, – подала я голос, – я хотела поблагодарить вас за гостеприимство, мне вчера стало нехорошо…

– Ах, Оля, Оля, – Траубе махнул рукой и едва не задел своего Аркадия по голове, – мне стало нехорошо, как только я увидел, в какой стране мне получилось родиться. И живу, как видите, с грехом пополам. Если вы себя сейчас чувствуете нормально, то я за вас рад.

Я не знала, что и сказать, но Федор Аполлинарьевич и не ждал ответа.

– Я и за себя рад. Случаются, Оленька, случаются в жизни интересные моменты такие. Вот сейчас начну рассказывать, вы не поверите, но расскажу, потому что надеюсь. Эти, – Федор Аполлинарьевич показал рукой на сына и дочь, помедлил и захватил в эту компанию и Дмитрия, – эти не поймут точно. Дима не поймет, но запишет. Тоже точно. А на вас я надеюсь. Одним словом, минувшей ночью ко мне приходила жена.

Стало совсем тихо. Аркадий даже перестал дышать, как мне показалось. У него округлились глаза и все лицо вытянулось, словно он увидел у себя под ногами все свои петарды с зажженными фитилями. Варвара тоже выглядела удивленной, но сдерживалась.

– А где ваша жена? – спросила Маринка у Федора Аполлинарьевича.

– В раю, надо думать. Или в аду, – равнодушно ответил Траубе. – Она не сказала, как, впрочем, и всегда не отвечала на мои вопросы. Она умерла двадцать пять лет назад. И вот вчера пришла. Впервые за все это время.

Я посмотрела на Маринку. Маринка сидела, как говорится, уронив челюсть, и по ее глазам было непонятно, то ли она сейчас грохнется в обморок, то ли вскочит, опрокинет на нас стол и убежит.

К чертовой матери.

– Как это приходила? – неуверенно спросила я. Я за вчерашний день уже привыкла немного, что Федор Аполлинарьевич, как бы это сказать попроще, немного не в себе, но его сегодняшнее заявление было перебором. Хотя вчера мы же с Маринкой видели, как он действительно с кем-то разговаривал. Или по крайней мере ему так казалось.

– Ну как приходят покойники! – удивился Федор Аполлинарьевич. – Холодом повеяло, потом раздался…

А вот в это мгновение раздался звонок телефона. Все присутствующие здесь, включая и самого Траубе, невольно вздрогнули. Все-таки сумел навести жути дедуля, ничего не скажешь.

Варвара встала из-за стола, подошла к телефонному аппарату, стоящему на маленьком столике у окна, и сняла трубку.

– Алло! – сказала она.

Прослушав, что ей сказали, она произнесла еще несколько слов и положила трубку.

– За вами приехали ваши сотрудники, девушки, – сказала Варвара самым простым тоном, но было ясно, что мы ее очень обяжем, если удалимся без промедления.

Я немного еще сомневалась, но Маринка уже вскочила на ноги.

– Да-да-да, – затараторила она, – нам пора! Нам очень пора! – Она потянула меня за рукав. – Оля! Нам пора! – с истеричными интонациями проговорила Маринка. – Пора!

Делать было нечего. Пора – так пора.

– Ну молодость, молодость, – усмехнулся Федор Аполлинарьевич, – когда я был в вашем возрасте, то тоже думал, что личные дела важнее духовных. Ладно, удачи вам, девушки.

Мы с Маринкой вышли из кабинета.

Варвара нас провожала до дверей, и, когда мы с Маринкой оделись, она грустно вздохнула и проговорила:

– Все-таки у папы несчастье, нужно понимать. Он пожилой человек.

– Мы все понимаем. – Маринка усиленно тащила меня наружу.

– А наша мама была артисткой и очень неплохо пела, – задумчиво произнесла Варвара, отвернулась, быстро проговорила «до свидания» и ушла.

Маринка вытащила меня на улицу так резко, что я не успела даже толком прикрыть за собою дверь, так, только толкнула.

Не отпуская, Маринка поволокла меня к воротам.

– Да успокойся ты, куда так спешишь? – Я попыталась освободиться, но куда там! Маринка, похоже, совсем слетела с катушек.

– Ты ничего не понимаешь! – бормотала Маринка. – Ты не понимаешь! Ты разве не видишь, что они здесь все психи? А если они извращенцы? Или некрофилы?

– А это не одно и то же? Или ты имела в виду негрофилов? – впопыхах не очень удачно пошутила я.

– Что-что? – Маринка довела меня до ворот и только сейчас остановилась. Она оглянулась на дом.

– Блин, такое ощущение, что он сейчас взорвется, – пробормотала она, и я, честное слово, зажмурилась. Однако взрыва не последовало. Наверное, Аркаша уже перебрал свою норму. На неделю вперед.

Маринка распахнула калитку в воротах и радостно завопила:

– Виктор! Ромка!

Я тоже вышла.

Моя «ладушка» стояла перед воротами и сияла свежей умытостью. Я поздоровалась и с Виктором, и с Ромкой и придирчиво осмотрела машину снаружи. Никаких следов вчерашнего взрыва на ней не оказалось. Я, было, даже подумала, что мне приснилось все, что произошло вчера, но тут как раз глаз скользнул по тому месту, где стояла «БМВ» Петра, и, увидев черное пятно на асфальте, я поняла, что ничего мне не приснилось. Все – было.

Я села в машину на переднее сиденье рядом с Виктором, севшим, разумеется, за руль. Маринка с Ромкой устроились сзади. Виктор тихо развернул «ладушку» и помчался в город.

– Ольга Юрьевна, ну как? – для затравки спросил Ромка.

– Никак, – отрезала Маринка. – Жутко и глупо ужасно. Как там Сергей Иванович?

– А его сегодня в милицию вызвали, – доложил Ромка, – наверное, будут спрашивать, кому он рассказывал про картины.

– Что за картины, кстати? – спросила я, оглядываясь. – Ну, про Кандинского я слыхала, а еще кто там? Леонардо да Винчи?

Виктор молча вынул из кармана свернутую бумажку и протянул мне. Я развернула и увидела, что это справка, отпечатанная на компьютере. Наверное, Сергей Иванович сделал ее или для меня, или для себя.

– Что там такое? – Маринка наклонилась вперед и постаралась заглянуть мне через плечо.

Я решила пошутить.

– Сергей Иванович тут анонимку написал про тебя, – сказала я, – вот ознакомлюсь и приму решение.

– Какое еще решение? – заорала Маринка. – Да я в жизни больше никуда с тобой не попрусь! Ни к каким художникам! Ни в какие оранжереи! Кстати, мы их не посмотрели, – не меняя интонации, выкрикнула Маринка. – Да я лучше буду сидеть тихо-мирно в редакции и кофе заваривать! И собой заниматься! В гробу я видала ваши расследования, когда кругом одни маньяки! Что там в бумажке?!

Виктор скупо улыбнулся одними глазами, я повернула лист так, чтобы Маринка смогла прочитать, что там написано.

– Опять Кандинский, – разочарованно проговорила Маринка, – Бурлюк еще. Это на жаргоне означает артиста Бурляева? Шучу, я знаю, что был такой художник.

Пока Маринка говорила, я прочитала справку. В ней упоминалась одна картина Василия Кандинского, одна – Давида Бурлюка и одна – Казимира Малевича. Эти картины и были хитростью выманены у Траубе. Из-за них все и началось.