Анна Малышева - Суфлер

Воронов за немалые деньги заказал две отличные копии редких картин. Эрдель участвовал из чистого любопытства. Эксперимент был поставлен в первых числах декабря. И уже спустя две недели обе картины выглядели совершенно иначе…

А самочувствие всей троицы было различным. Эрдель внезапно ощутил недомогание, впрочем, тут не было ничего удивительного, в сырую погоду он часто простужался, и осенью перенес ангину, скверно отразившуюся на состоянии его и без того истрепанного сердца. Воронов ни на что не жаловался. Зато Тихонова слегла всерьез. Она совсем недавно перенесла сильную простуду, и наступил рецидив.

К середине декабря стало ясно: заболели двое из троих. Тихонова отказывалась от помощи врачей. Эрдель был страшно подавлен и ждал худшего. Один Воронов крепился, уверяя друзей, что их «простуда» не имеет ничего общего с «суфлером». Он развивал бурную деятельность по устройству выставки, которой суждено было стать самой большой аферой в его многотрудной и отнюдь не добродетельной жизни. Тихонова и Эрдель не могли ни помогать ему, ни мешать. Да и поздно было вмешиваться. Воронов забрал обе картины, на что имел полное право, так как являлся их заказчиком и владельцем. Гаев, вновь объявившийся к тому времени в Москве, все так же остро нуждавшийся в деньгах, никому мешать и не собирался. Узнав о замысле Тихоновой, он полностью его одобрил и лишь посетовал на то, что кузина была настолько неосторожна и рисковала своим здоровьем.

– Уж будьте уверены, – со злобой присовокупил Петр, – своим здоровьем этот лис ради нее не рискнул бы! Он всегда появляется, когда черная работа сделана другими, и снимает сливки… Внешне на него похож я, это да, а вот характером он – вылитый мой братец. Да, Валера, наш благостный правильный Валера! – повторил мужчина, встретив недоуменный взгляд слушательницы. – И поверьте мне на слово, такие положительные типы – самые опасные! Думаете, они оба в этом деле остались ни при чем? При чем, да как еще!

Созывать для продажи трех подделок настоящий аукцион было рискованно. Подобное дело не терпело лишних глаз и экспертных сомнений. Воронов предложил созвать для фальшивых полотен фальшивый аукцион. Ему самому внове была эта уловка, зато Гаев знал технологию подобных афер блестяще. Именно он встретился с Эрикой, предлагая ей предоставить галерею для выставки трех картин – «Болдини», «Икинса» и «Тьеполо». Он туманно намекнул женщине, что с одной из картин неладно. Эрика отнеслась и к предложению, и к намеку с пониманием. Какую из картин он имеет в виду, Гаев намеренно не сказал. Для него было очень важно, сумеет ли галеристка определить ХОТЯ БЫ ОДНУ ПОДДЕЛКУ ИЗ ТРЕХ.

– И она… – проговорила Александра.

– Не смогла этого сделать.

– Я тоже не смогла… Они выглядели невероятно правдоподобно… – Женщина коснулась пальцами лихорадочно горящей щеки. – Этот ваш «суфлер» сделал то, чего не смог бы сделать ни один человек. И сделал это именно потому, что он не человек. Он состарил картины ЕСТЕСТВЕННО.

– И, пожалуй, только он да Эрдель сделали это бескорыстно! – Петр рассмеялся, но гневный взгляд художницы его остановил. Мужчина пожал плечами: – Да, Эрдель умер, но моей вины тут нет. Поверьте, я этому не рад. Рад кое-кто другой!

Для пущего правдоподобия и для безопасности картины были разрознены. «Болдини» Воронов отвез своей давней знакомой, владелице антикварного салона Ирине, которая с радостью согласилась на все его требования за небольшое вознаграждение. Ирина выставляла картину как «свою», пришедшую к ней на комиссию. «Икинса» представлял Гаев, игравший роль владельца редкостного шедевра. Он окутал появление полотна легендой, как всегда, не поскупившись на ложь. Сложнее всего было договориться с Верой Маякиной. Воронов желал перекупить у нее «Тьеполо», не оправдавшего ожиданий, куда за большие деньги, чем она сама за него заплатила. Но Вера не пожелала расстаться с картиной задешево и выставила ее на аукционе от себя, явно рассчитывая на большую прибыль. Впрочем, она была готова тотчас продать «Тьеполо» Воронову, если покупатели не заинтересуются «шедевром».

Так владельцы салона получили три полотна. Осторожная Эрика не поделилась информацией, полученной от Гаева, со своими компаньонами. Умная, опытная галеристка была глубоко озадачена, не сумев вычислить подделку, – одну из трех, как ей было сказано. Ни Настя, ни Влад ничего не заподозрили. Их восторженная реакция была второй серьезной проверкой, которую три «шедевра» успешно выдержали.

– Покупателей, как вы уже поняли, – улыбнулся Петр, предлагая оценить пикантность ситуации, – было всего трое – маклеры из Питера. Рисковать и звать толпу народу не хотели. В случае провала и шума было бы больше. Питерцы, едва появившись на пороге, сразу набросились на «Икинса». Предложили столько, что решили все наши проблемы. Воронов должен был инсценировать покупку двух прочих шедевров, для правдоподобия. Внезапно ему стало плохо, и он в одночасье скончался. Остальное вы видели и поняли сами.

– Остальное?! – едва переведя дух, Александра поднялась со стула. – Это ваше «остальное», якобы вдруг ставшее понятным, представляет теперь еще большую загадку! Чего от меня хотели, когда позвали на этот фальшивый аукцион? Чтобы я взяла на реставрацию картины? Из рук Эрики я бы взяла их в любом случае!

– Ваша лютая принципиальность в вопросе о подделках известна всей Москве, – улыбнулся Петр. – Вы были там просто необходимы, для ублаготворения питерцев. Одно ваше имя действует на покупателя как антидепрессант. Человек успокаивается: его тут не обманут.

– Кому в голову пришла идея использовать меня в качестве успокоительного?!

– Гаеву. Он очень лестно о вас отзывался!

Александра закусила губу:

– К черту такие лестные отзывы! А почему он битый час врал мне в кафе, рассказывая байки об Икинсе, умоляя скрыться и ни с кем из вашей компании не иметь дела? Чего боялся? Уж не того, наверное, что я заражусь, когда займусь реставрацией? И зачем вообще была задумана эта реставрация, ведь никто же не был заинтересован в том, чтобы картины выглядели лучше! Зачем их было тогда старить?!

– Вы правы, правы во всем, Гаеву дорога только своя собственная шкура, – сочувственно кивнул Петр. На его лице обозначилось такое довольное выражение, словно он был рад услышать эти вопросы. – Все просто. После смерти Воронова дело приобрело уж очень серьезный оборот. Гаев хитрец, он-то решил втянуть вас в аферу, сперва навязав картины на реставрацию, затем исподволь посвятив в суть дела. Он был убежден, что, будучи уже вовлеченной в процесс, вы согласитесь сотрудничать с ним. Но он к тому же отъявленный трус. Когда Воронов умер, Гаев испугался, что при реставрации вы обнаружите истину и тогда не станете молчать.

– Я и не стала бы!

– А я им говорил! – Мужчина, ничуть не смутившись, улыбнулся. – Но ваше молчание и сотрудничество надеялись купить.

– Кто?!

– Гаев и Валерий. Да, да, и Валерий, он – глаза и уши Гаева, когда его самого тут нет. Он еще больший трус, чем дядюшка, и вечно прячется за его спиной, но хочет того же, чего все остальные, – денег. Поверьте, я – самое незаинтересованное лицо во всей этой компании! И не ради меня мать решилась продать оставшиеся жемчужины, где был запечатан «суфлер»! Я больше ни о чем ее не просил, с тех самых пор как она заболела! Я ее не торопил! Мать боялась Эрделя, тот пригрозил оглаской, если она продаст грибок. Я знаю, что все ждали его смерти, чтобы провернуть эту сделку. Мать – с ужасом, остальные – с нетерпением. И с кем-то она договорилась… Вот я и спрашиваю, кто вам звонил? Гаев?

– Маякина, – отрывисто бросила Александра.

– Вера… Все-таки раскошелилась! – Петр спрыгнул с подоконника и остановился перед женщиной. – Что ж, мы живем в мире подделок и фальшивок. Мать это понимает.

Петр сцепил руки в замок, хрустнули стиснутые пальцы.

Глядя Александре в глаза, цепко и неотступно, он внезапно севшим голосом проговорил:

– А я предлагаю задвинуть Веру, Гаева и всех прочих. «Суфлер» здесь, у нас. Мы его не отдадим, даже если мать уже взяла аванс. Это не наше дело. Сейчас вы возьмете коробку и уйдете. Потом встретимся и все обсудим. Видите, я вам абсолютно доверяю. Мы с вами можем сделать такое, что им всем не снилось! Такой шанс выпадает раз в жизни. Вам всякий поверит, у вас репутация, а я…

Он не договорил, вдруг запнувшись и тревожно повернув голову к двери. Александра машинально взглянула в ту же сторону. Теперь и она услышала, как в замке с наружной стороны поворачивается ключ.

Дверь открылась. Внезапно художнице померещилось, что она наяву попала в сон, который видела, ночуя в этой комнате. За спиной у стоявшего на пороге Валерия, на фоне стены коридора, показалась еще одна фигура. Готовый вырваться у женщины крик тут же сдавило в перехваченном судорогой горле.

В коридоре стоял Эрдель.