Йон Колфер - Вокруг пальца

Но еще до того, как отель произвел фурор, он назывался просто «Ройял», а его кафе-мороженое прославилось лучшим пломбиром в окрестностях. И когда мы с мамой остановились там во время путешествия с целью заключить мир с Пэдди Костелло, Эв водила меня туда поесть мороженого что ни день. Это мой самый любимый отрезок той поездки, и с тех пор я питаю слабость к пломбиру.

Еще одна причина выбора «Тайгона» для рандеву в том, что мы с Джейсоном как-то обслуживали это заведение в неделю турнира по боксу пару лет назад, когда отель платил швейцарам за переработку вдвойне. Удивительно, сколько богатых белых пацанов воображают, что могут стать профессионалами оттого, что посмотрели поединок из первого ряда. Один парнишка даже нанес мне настоящий крюк правой, сломав себе пару пальцев. Джей хохотал до усрачки.

Так что мне известно о планировке отеля все, вплоть до расположения столиков в «Старбаксе», занявшем место кафе-мороженого.

«Ступай же мягче, ибо ты ступаешь на мои мечты», – как сказал однажды Боб Хоуп[83]. Руководство «Тайгона» не столько ступало по моим мечтам, сколько затоптало их насмерть своими подкованными ботинками.

По-моему, это был Боб Хоуп, а может, он перефразировал Бенни Хилла.

Я паркуюсь за пару кварталов от «Тайгона» на случай, если у них есть камеры, считывающие номера. Должен признать, я уже привязался к «кэдди», и всякий раз, когда думаю о старине Сломанном Орудии, на глаза мне наворачиваются слезы – слезы стараний удержаться от смеха. Я из кожи вон лез, стараясь почувствовать вину за случившееся с Руди Эл и О-Шиником, но как ни кручу события у себя в голове, а все выхожу чистым. Эти типы хотели прикончить меня за что-то известное им, к чему я не имел ни малейшего касательства. Сие есть вопиющее обсерание кармы, и космос с ними за это разобрался. Не могу дождаться узнать, что космос учинит с Пабло. Подумать только, этот хрен носит фенечки! Сожжением пары палочек благовоний ауру этого кобеля не отмоешь добела.

Вестибюль «Тайгона» набит даже в этот час утра. Уйма народу с отчаянием во взорах волокут ведра старбаксовского кофе к игральным автоматам. Я киваю швейцару в знак солидарности за фуфло, которое он наверняка вытерпит до окончания смены, а затем нахожу место лицом к дверям.

Будь кафе еще там, я бы, наверное, заказал пару порций мороженого в попытке подергать за пару-тройку ниточек ностальгии, но приходится удовлетвориться фраппучино – оно хотя бы выглядит по-летнему.

Вообще-то я не очень рассчитываю, что Эвелин появится, уж во всяком случае не в первый же день, и в двенадцать тридцать уже намечаю свой следующий шаг, когда – будь я неладен, если это не она проходит перед входом с Пабло, поддерживающим ее под локоток и делающим мелкие шажки с таким видом, будто он вовсе и не хладнокровный убийца.

Интересно, знает ли Эвелин, что за человека Эдит отправляет присматривать за ней?

Выглядит Эв хорошо. Снова другая прическа – пикси-боб с осенним мелированием (ПМ) и этими гипертрофированными золотистыми тонами, придающими ей вид очень богатого насекомого.

Едва минула неделя, как Эвелин выбралась из канавы, а уже брезгливо морщится при виде трехзвездочного «Тайгона». Она взмахом указывает на сиденье у лифта, которое Зеб назвал бы «банкеткой для бланкетки», а затем семенит ко мне, покачиваясь на высоких каблуках от джина, запахом которого она обдает меня, наклонившись для поцелуя.

– Какого черта мы тут делаем, Дэнни? – спрашивает она, садясь напротив и срывая поясок с фраппучино.

– Пломбир. Помнишь?

Выражение лица Эвелин становится еще брезгливее.

– А, ага. Супершпион Дэн.

Меня прошивает ледяная дрожь. Это не кончится слезами и объятьями.

Может, только слезами.

– Держу пари, ты гадаешь, зачем я вытащил тебя сегодня сюда. – Слова кажутся жалкими даже мне самому.

– Ага, типа того, – говорит Эвелин. – Я записалась на обертывание водорослями и даже не знаю, что это за чертовщина.

Настоящая ли это Эвелин? Я помню, она была забавной и пробивной, но со времени воссоединения в Клойстерсе я той тети как-то и не видел. Может, Эвелин уже давненько не та…

Но сюда я пришел не без причины.

Прикрыв лицо ладонью, я говорю за ней на случай, если ниндзя-Пабло умеет читать по губам.

– Эв. Тебя шантажировали? Это так?

Эв играет пальцами.

На взводе.

Хочет выпить.

Накрыв ее ладони своими, я удерживаю их неподвижно.

– Эв. Скажи же мне. Тебя заставили остаться с Эдит и подписать ее бумаги? Угрожали убить меня?

Эвелин содрогается от старания удержать себя в руках, но не отвечает.

Я пробую иной подход.

– Ты не помнишь свою сестру? Мою мать? Насколько близки мы все были?

Эв трясущейся рукой снимает очки.

– Да пошел ты, Дэнни. Дешевые потуги. Конечно, я помню, какими мы были. Те дни в Ирландии, нас троих вместе. Это были счастливейшие дни в моей жизни. Я думаю о тех днях все время. В моей голове все это окружено сиянием. Будто волшебство.

Это именно то, что я хотел слышать, но, услышав, чувствую себя ничуть не лучше.

– Так что за чертовщина творится? Я спас тебя.

Глаза Эв – единственная часть ее лица, кажущаяся честной. В их уголках затаились боль и бесчисленные мили пути.

– Спас? Ты доставил меня к Эдит.

– Я думал, что поступаю правильно.

Эвелин закрывает половину лица громадными очками.

– Правильно? Дэнни, правильное и неправильное существуют для людей, имеющих выбор. Я уже за пределами этого. Я думала, через год помру, так что могу не обращать внимания на некоторый избыток энтузиазма со стороны Эдит, если могу спать в чистой постели и иметь под рукой девицу, делающую мне прически.

Звучит ужасно. Чудовищно. Как последний гвоздь в гроб надежды.

– Она пыталась убить меня, Эв. Эти копы собирались меня пытать.

Уголок рта Эв дергается. Она что, вдруг прониклась чванством?

– Ага? И где эти копы сейчас, Дэнни?

И вдруг меня отрывает и несет прочь от последнего кровного родственника. Эвелин знает, что Кригер и Фортц мертвы. Это было условием.

Это круто.

– Тетя Эвелин. Эв. Я могу о тебе позаботиться. Эдит опасна.

Эвелин подкрашивает губы. Почти невозможно увидеть в ней зловонную пьяньчужку, которую я в буквальном смысле грузил в свой автомобиль на прошлой неделе. Новый образ попирает прошлый.

– Слушай, Дэнни. Я сбежала из дому, пустилась бродяжничать, повернулась спиной к семье. Я думала, это то, что надо. Папуля лишил бы меня наследства, в точности как с Маргарет. Еще пару месяцев назад я думала, что брошена. Ты не поверишь, что я вытворяла за несколько баксов. Я ранила людей. Воровала. Забиралась с мужиками в туалетные кабинки, Дэнни. За стопку бурбона. Так что пошло оно все в звезду, знаешь ли. В звезду. Я завязала с такой жизнью навсегда. А если ради этого мне надо опасаться за свою жизнь – к черту, все едино. – Она похлопывает меня по руке. – Ты жив, и я жива, и это хорошо. Так что хватит названивать мне со своими бойскаутскими планами. Я уже спасена, Дэнни. Я спасла себя. – Она выдерживает паузу, чтобы придать значения следующему заявлению: – И спасла тебя.

Наверное, это правда.

– Плохие парни мертвы, а хорошие живы, чтобы пропьянствовать еще денек.

Не все плохие парни мертвы.

– Я вижу, ты привела с собой Пабло.

Эв смеется, и даже в этом смехе теперь чувствуются Манхэттен и частные школы.

– Пабло – просто кошмар. Заставляет меня делать зарядку. Да я едва сесть могу. А последняя новость, что пить я могу только шампанское – очевидно, в нем очень мало калорий.

– Вот же жопа!

– Это для моего же блага. Я хочу этим летом выйти в бикини. А еще он меня возит, у меня нет прав, да и будь они, я бы практически постоянно превышала скорость.

Я блекло усмехаюсь:

– Такой Пабло нужен каждому.

– Что ж, тогда ладно, – соглашается Эв, и я понимаю, что встреча окончена. – Если я смогу что-нибудь для тебя сделать, Дэн. В любое время. Пожалуйста, звони без колебаний. – Она озабоченно наклоняет голову. – Как у тебя дела с тем местным дебоширом, Ирландцем Майком?

Дебошир? Даже родная мать звала его хуже.

– С Майком порядок. Я это уладил.

– Замечательно, хорошо, классно, – говорит Эвелин Костелло, поднимаясь на свои дорого обутые ноги. – Значит, мы повидались с глазу на глаз, милый? Мы оба в порядке, так что займемся своими делами.

Эв наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, нанося слой губной помады.

– Мы с Эдит собираемся в Хэмптонс на пару-тройку недель. Мы решили, что было бы недурно интегрировать меня в тусовку бранчей-ланчей.

– Просто улыбайся и будь собой, – советую я, но теперь это лишь пустые слова. Туфта и времяпрепровождение. Наверное, больше мы не увидимся.

– Ты моя родня, Дэнни. Никогда об этом не забывай.

Ага, родня. Будьте покойны.

Я могу лишь кивнуть.

Я в такой депрессии, будто только что проснулся и обнаружил, что мне ампутировали ногу.