Анна Ольховская - Танцующая саламандра

Но отец не колебался ни секунды. И потом все делал для того, чтобы побыстрее ввести сына в нормальную жизнь. Документы, права на наследство, лучшие врачи…

Но самое главное — искренняя, теплая привязанность к сыну, которую Павел очень хорошо «слышал».

В отличие от холодного отвращения и брезгливости, излучаемых маменькой. Поэтому Магдалена и общалась с ним только через скайп, а он-то, дурак…

Интересно, а как змеюки собирались организовать встречу в реальности с Магдой? Обещанную со дня на день? Ладно, поживем — увидим.

В общем, не мог Павел уйти, не мог. Сначала следовало отыскать и вывести на волю отца, а потом уже все вместе подумаем, что делать с расой змеюк, окопавшихся в заброшенном метро.

— О чем задумался, Павел? Ты как-то странно затих.

— Скорее, засмотрелся, Аскольд Викторович. Я же говорил вам — я никогда раньше не был в Москве. И теперь даже голова кружится от увиденного.

— Нравится?

— Не то слово!

— Ничего, скоро мы станем полноправными членами общества, а потом и доминирующей расой, подчинив себе людишек. Вернее, не столько мы, сколько такие, как ты. Кстати, а ты молодец, прошел испытание.

— Какое еще испытание? — совершенно искренне удивился Павел.

— Негласное. У меня ведь в машине установлены индикаторы ментального воздействия, которые четко реагируют на малейшую попытку применить силу.

— В смысле? Зачем мне применять силу?

— Ну, если бы ты вдруг решил сбежать, к примеру.

— Сбежать? — Павел криво усмехнулся, через зеркало заднего вида поймав испытующий взгляд Ламина. — И куда, интересно? Но самое главное — зачем? Чтобы стать пугалом для людишек? Чтобы они меня в какую-нибудь клинику для опытов забрали?

— Это да, это печальная действительность. Но ничего, скоро все изменится.

— Не может не измениться!

Семейное гнездо Ламиных… нет, учитывая биологический вид хозяев, более подходящим названием будет «логово». Ну, или нора.

Все же логово. Потому что роскошный коттедж, расположенный в элитном, тщательно охраняемом поселке по Новорижскому шоссе, норой назвать можно было с большим натягом.

Огороженный высоким, отделанным вставками из необработанного камня забором, трехэтажный «домишко» господина депутата казался особенно огромным по сравнению с теснотой подземелья. И вряд ли обитающие в крохотных каменных мешках рядовые рептилоиды пришли бы в восторг, увидев, как живут отдельные представители их племени.

Но они не увидят — кто же им позволит! А те, кто работал в доме Ламина — персонал, как успел заметить Павел, пока автомобиль медленно въезжал в ворота и катил к гаражу, был набран исключительно из своих, — тоже никому не расскажут. Потому что не захотят возвращаться под землю в тесноту.

А сейчас они все жили здесь же, в отдельно стоящем домике для прислуги. В комнатах которых имелись как минимум окна. Да и по площади, скорее всего, эти комнаты все же были побольше подземных коробок.

Так что за такое место работы рептилии будут держаться когтями, зубами и языком, если понадобится.

Поэтому, вероятно, участок перед домом Ламина выглядел идеально: чистота, порядок, над ландшафтным дизайном потрудился очень талантливый специалист, все ухоженно и красиво.

— Ну, вот мы и дома, — улыбнулся Аскольд Викторович, когда автомобиль остановился у въезда в гараж. — Милости прошу к нашему шалашу.

— Ну да, ну да, — усмехнулся Павел, выбираясь из машины и осматриваясь, — шалашик вы себе сложили неслабый.

— Допустим, по сравнению с твоим родовым поместьем это действительно шалашик, да и деревни крепостных у меня нет…

— А эти, — Павел кивнул на охранников и садовника, с любопытством рассматривавших хозяйского гостя, — разве не крепостные?

— Это — нанятые работники, они в любой момент могут уволиться.

— Ага, и вернуться в крысиные норы!

— Не надо так называть наш город, — поморщился Ламин.

— Ну почему же? Зачем приукрашивать действительность? Чтобы мириться с ней и дальше? Крысиные норы — они и есть крысиные норы. И ради того, чтобы выйти наружу, перестать прятаться, жить свободно и спокойно, дышать свежим воздухом, мне кажется, мы должны не сидеть на задницах, а действовать!

— Ну-ну, разбушевался! — Ламин одобрительно похлопал Павла по плечу. — Прямо революционер, мартышкин Че Гевара! Но мне больше всего нравится твое «мы» по отношению к нашему народу.

— А как же иначе? Мы — это мы, а они — это они. Людишки. Обезьяны.

Главное, не переусердствовать с пафосом и огнем в глазах. Но пока вроде все получается естественно, господин депутат настроен более чем благодушно. И мыслит позитивно.

— Ну, пойдем в дом, посмотрим, что там моя женушка на ужин приготовила.

— А она разве сама готовит? Кухарки у вас нет?

— Есть, конечно, но моя Сесилия предпочитает сама становиться у плиты, когда я ужинаю дома. О, а вот, кстати, и она!

Павел едва удержал на лице попытавшееся зловредно сбежать вежливо-приветливое выражение лица, увидев вышедшую на крыльцо хозяйку дома.

Ну да, реакция на имя этой змеюки у него подростковая, с легкой примесью дебильного «гы-гы», но это, скорее всего, от полного несоответствия внешности дамочки ее имени.

Вернее, с тем самым подростковым вариантом, Сисилией. Потому как с этим у всех самок рептилоидов дела обстояли неважнецки. Там не то что пышных форм, там вообще никаких форм не наблюдалось, так, пара несчастных кочек.

И Сесилия Ламина в этом смысле ничем не отличалась от остальных особей женского пола. Да и во всех остальных смыслах тоже: высокая, тонкая, узкогубая, с приплюснутым черепом.

Правда, дама, как и большинство остальных самок рептилоидов, постоянно носила парик, клеила ресницы и вытатуировала брови. И с помощью макияжа и правильно нанесенного тона сделала свое лицо более человеческим. Пусть и некрасивым, но человеческим.

И в целом смотрелась, в общем-то, гармонично. Может, потому, что парик ее — роскошные длинные волосы золотистого оттенка — был явно натуральным.

— Познакомься, дорогая, это — Павел. Он сегодня пропустил обед и ужин, и я решил пригласить его к нам.

— Добрый вечер, госпожа Ламина, — Павел галантно поклонился и поцеловал лапку хозяйки, мысленно пнув в копчик сравнение с жабьей лапой — он жаб не целовал, к счастью, так что сравнение неуместно. — Надеюсь, мой визит не стал неприятной неожиданностью?

— Ну что вы, Павел! — улыбнулась Сесилия. — Наоборот, я очень рада! Мы с Ксенией давно просили Аскольда познакомить нас с вами. С нашим лучиком надежды!

Не ржать, скотина, не ржать!

— Надеюсь, вам понравится ужин! — продолжала между тем щебетать — если бывают, конечно, шепелявые птички — госпожа Ламина. — Идемте же в дом, чего мы на пороге стоим! Я вас с дочерью познакомлю!

Собственно, для этого и приволокли, понимаю. Ну что же, Павел, приготовься. Не забывай, что сам Ламин обладает серьезными ментальными способностями, что и помогло ему стать депутатом. И вполне возможна передача этих способностей по наследству.

А, собственно, чего напрягаться? Как раз бурный восторг и восхищенное закатывание глаз при виде Ксении Ламиной выглядели бы неестественными. Потому что и сами рептилоиды прекрасно понимают — красавцами их не назовешь. При всей их высокомерной нелюбви к «людишкам» не признать внешнее превосходство этой расы мог только безумный фанатик. Поэтому и тянуло змеюк к человеческому противоположному полу, и старательно гримировались они не столько в целях маскировки, сколько из желания выглядеть более привлекательно.

И Ксения Ламина тоже явно потратила много сил на приукрашивание действительности. Но действительность была уж слишком печальна, замаскировать ее оказалось сложно. Да что там сложно — практически невозможно.

Каким-то невероятным образом конкретно этот детеныш-змееныш получился в два раза гаже, чем родители. Павел уже научился более-менее различать казавшиеся поначалу одинаковыми лица рептилий. И у них, как и у представителей любой расы, были образцовые экземпляры, по их стандартам — красавцы, середняки с обычной внешностью и страшилки. Причем страшилок было откровенно больше — явный признак вырождения. А пластические операции по исправлению недостатков внешности у рептилоидов не проводились, эта отрасль медицины считалась бесполезной. Из-за малочисленности народа даже самому уродливому змею найдется пара. Но, как и у людей, красивые (по их стандартам) предпочитали красивых. Или хотя бы середнячков.

Сам Ламин был классическим середнячком. Его жена в молодости явно считалась красавицей. А их дочь почему-то получилась…

Скорее, не получилась. Ни дорогущий парик из роскошных иссиня-черных вьющихся волос, ни макияж, ни наклеенные брови с ресницами не могли скрыть уродства девушки.