Станислав Родионов - Преступник

— Туфли тридцать шестого размера, бежевые, новые, но один каблук треснул…

— Сколько? — чуть раздраженно поторопил Петельников.

— Починить, так опять будут новенькие. Рублей сорок.

— Так, еще что?

— Ложка столовая, серебряная. Муж подарил, стоила рублей двадцать пять, а теперь в комиссионном полсотни.

— Так…

— Вроде бы все.

Она улыбнулась виновато, что остальное все цело и что такой малой пропажей потревожила стольких людей. Ее седеющие неприбранные волосы лежали на щеках, заостряя и без того худое лицо. И капитан мысленно обругал себя за неуместное раздражение, которого против потерпевших век не бывало. Или он перенес его с непредсказуемого вора на эту женщину? Потерпевшая как потерпевшая. Зря Леденцов стесняется спросить по чашечке кофе. Или по чашке чая. Или по стакану воды.

Петельников задержался у ванной, откуда тянуло знакомым и домашним запахом — стиральным порошком, мыльной водой и свежестью белья. Он стоял, разглядывая стиральную машину, занявшую всю площадь.

— Что, товарищ капитан?

— Думаю. Вот так выстираешь белье, а его сопрут.

— Тогда уж лучше нестиранным…

Осмотр места происшествия закончился. Оперативники вышли последними. Поотстав, Леденцов спросил:

— Еще загадочка, товарищ капитан…

— Какая?

— Вор начал мелочиться. Старая кофта, туфли без каблука…

— Есть и вторая загадка.

— Очень рано залез?

— Ты смотрел на кофейник… И что увидел?

— А что?

— Закрыт. В других квартирах все кастрюли стояли без крышек.

— Надоела ему эта самодеятельность, — нашел объяснение Леденцов.

— А маленькую комнату видел? Ни одного шкафа не открыл. Почему?

— И что это значит?

— Я не знаю, что это значит, но это что-то значит.

— Понятно, товарищ капитан.

Они вышли на улицу, на уже яркий день. Их волосы просохли — у Петельникова так и лежали, блестя чернотой и лишь слегка запушась; у Леденцова, потемневшие было от воды, теперь вздыбились чистым огнем.

— Товарищ капитан, а и верно влюбленный: берет туфли, Кофты…

— Кофейку бы, — сказал Петельников сержанту Бычко, заводившему машину.

На стекло прилип лист — зеленый, зазубренный, в карих разводах. Не то чтобы он мешал работать, но отвлекал, как заглядывающая физиономия. И заглядывала — осень.

Леденцов корпел над тунеядцами, намереваясь после обеда ринуться по адресам. Он все больше склонялся к мысли, что вор — из закоренелых бездельников.

Не понимал он этих воров.

Вникая на юридическом факультете в гражданское право, Леденцов вдруг сделал открытие, которое обескуражило бы любого профессора. Поэтому открытие держал при себе…

Он соединил понятие «собственность» с понятием «потребление» и догадался, что собственности нет. Это всего лишь абстрактное представление, всего лишь иллюзия, которой тешат себя люди. Собственным может быть только то, что потребляешь. Зубная щетка, ботинки, посуда, кровать… Все тобою непотребляемое — не твое. Допустим, у человека дом в пятнадцать комнат. Но физически он бывает только в одной. Тогда как понимается владение другими комнатами? Право никого в них не пускать? Или дорогие серьги, перстни, броши, кулоны… Они на женщине, на собственнице, но любуются ими другие. Так какой же глубокий смысл во владении этими драгоценностями и кто все-таки ими владеет — хозяйка, на которой они висят, или люди, которые ими любуются? А что такое «моя картина»? Право смотреть на нее? А если и другие смотрят в равной степени, то чья картина? Выходит, словечко «моя» еще не дает человеку какую-то особую возможность потреблять эту вещь. А коли так, то в чем смысл владения? Не давать другим?

Не понимал он воров. И загребущих-завидущих не понимал.

Леденцов глянул на часы, решив добежать до ближайшей пирожковой. Он надел плащ, но сперва открыл еще не замурованное на зиму окно и отлепил лист. Тот оказался даже с черенком и походил на игрушечный веер. Привет от осени. А где лето? Когда он последний раз был в кино?

Леденцов выскочил в коридор и тут же столкнулся с Петельниковым, который ехидно полюбопытствовал:

— Листочек нюхаем?

— Осень, товарищ капитан.

— Небось, и пирожки идем кушать?

— Так точно.

— А почему не едешь на место происшествия?

— Какое место происшествия?

— Квартирная кража.

— Мы же вчера там все отработали…

— Я говорю про сегодняшнюю кражу.

— И сегодня? — не поверил Леденцов.

— Они стали ежедневными, дорогой, а потом будут две на дню, потом три…

Петельников говорил с веселым сарказмом, и Леденцов никак не мог уловить, против кого он направлен — против него или против обнаглевшего вора.

— Машина ждет, адрес у водителя.

— А вы не поедете, товарищ капитан?

— Я с утра мечусь по скупочным и комиссионным, ищу дубленку дамскую, часы золотые, кофту синюю, туфли бежевые и ложку серебряную. А другие дела стоят!

Почему-то новая кража Леденцова поразила. Видимо, сознание, числившее до сих пор этого домушника в мелких птицах, все переоценило в момент. Леденцов стоял и не мог сообразить, что хотел сделать и куда бежал. Поесть пирожков. Пятая кража…

— И я не имею морального права искать этого вора, — чуть таинственно поделился Петельников.

— Почему?

— Если поймаю, то убью его на месте.

— Бывали преступники и покрупнее, товарищ капитан.

— Но мне понятные!

Леденцов застегнул куртку, намереваясь идти в машину. Но Петельников вдруг отчеканил звонко:

— Лейтенант, вы мой подчиненный?

— Так точно, товарищ капитан.

— Приказываю! Выехать на место происшествия, кражу раскрыть и преступника задержать.

— Есть, товарищ капитан.

Лейтенант улыбнулся. Любил он Петельникова, прежде всего, за веселость, без которой в уголовном розыске что в море без пресной воды. Шутит, когда за серию нераскрытых краж, того и гляди, потащат на ковер…

Леденцов позвонил в квартиру. Кругленькая старушка открыла дверь не спрашивая и улыбнулась молодыми ямочками на щеках. Обворованные редко встречали улыбками. Но удивила тишина.

— Никого нет?

— А кто должен быть?

Он опередил следователя и всю бригаду. Без эксперта ходить по квартире не полагалось, и Леденцов остался в передней.

— Что случилось, бабушка? — не решился он на официальную «гражданку».

— Вышла я в булочную да за кефиром. С часик отсутствовала. Прихожу — господи помилуй, все растворено, как бес какой ходил. Ну, с перепугу-то я и навертела «ноль два».

— Ничего в квартире не трогали?

— Все уже позакрывала и прибрала.

— Бабушка, неужели вы не смотрите телевизор? До прихода милиции ничего нельзя трогать!

Леденцов прошелся по однокомнатной квартирке. Чистота и порядок. Что же тут делать следователю с экспертом?

— Вы не волнуйтесь, все цело, — успокоила она.

— То есть как цело?

— Да ты присядь, — велела она заинтригованному Леденцову.

Он сел на диван. Старушка тоже примостилась на каком-то, вроде бы детском, стульчике. В круглых и больших очках, в клеенчатом фартуке, с седыми волосами, прихваченными тесемкой, она походила на камнереза.

— И деньги целы, и вещи. Зря я органы потревожила. Видать, вор передумал, а то и совесть пробудилась.

— Скорее всего его спугнули.

— Нет, не спугнули.

— Откуда вы знаете?

— По одной махонькой пропаже.

— Вы же сказали, что все цело…

— Да такая пропажа, что бог с ней.

— Бабушка, не бог с ней. Для вас пустяк, а для нас улика.

— Варенье пропало.

— «Варенье» в смысле… То есть как варенье?

— Натуральное, сама варила.

Леденцов умолк. Он знал, что нужно задать следующий вопрос, точный и умный, но это варенье сбило своей неуместностью. Для чего домушнику варенье? После дубленок, золотых часов… Опять для женщины?

— Из каких плодов? — попробовал он вернуться на путь криминалистики.

— Из клубники.

— Сколько банок украдено?

— Полбанки.

— Взял уже начатую банку?

— Нет, взял-то он целую, но отполовинил.

— Ничего не понимаю… Взял банку клубничного варенья, отложил полбанки и унес?

— Нет же, молодой человек… Полбанки варенья унес, да только не в банке, а в желудке.

Леденцов оторопел. Не разыгрывает ли его эта старушка-каменотес?

— Хотите сказать, что варенье он съел?

— Ага, на кухне, ложечкой.

Разыгрывает. Или скормила внуку да позабыла. Что же, вор подобрал отмычки, открыл замок, проник в квартиру, съел полбанки варенья и ушел? И его ущипнула злость против этой пожилой гражданки, городящей несуразицу. Он тут же поймал себя на том, что злобится против вора, но без той веселости, которая была у капитана. А злоба в их деле не помощник. Да и круглые глазки с очками, круглые щеки с ямочками обескураживали. И вора она не придумала; иначе откуда бы она узнала про его манеру все открывать и распахивать?