Мила Бояджиева - Лабиринты надежд

Она усмехнулась:

- Помнишь, у Пушкина стихи, обращенные к няне: "Выпьем, дряхлая старушка..."? Так вот - Арине Родионовне было сорок два. Как мне... А ты все же стал знаменит?

- Стал. И знаменит, и богат, и свободен. Но вот со счастьем - не вышло. Конечно, было всякое. - Он улыбнулся. - Покуролесил. Но горя было больше... Я женился в тридцать пять. Клара напоминала мне тебя. Нежный, прекрасный цветок... У неё было слабое сердце...

- Не удалось вылечить?

- Я потерял жену и неродившегося ребенка... Странно, словно прошел по той же тропинке испытаний вслед за тобой... Выходит, я потерял двоих детишек... Больше у меня не было. Печальный день. Вернее, ночь... Пожалуй, я выпью что-нибудь покрепче.

- Мне очень жаль... - Лара покрыла своей ладонью его смуглую руку и заглянула в глаза. - Мы оба - не слишком удачливы в этой жизни. Хотя, кажется, имели все, чтобы быть счастливыми. Странно... Ты встречался со Снежиной?

- Очень давно. Она бросила сцену, стала графиней и вполне благополучна. У неё дочь и сын..

- Я знаю. Сидней недавно навестил их. И ещё ту русскую девушку, что пела в ансамбле. Теперь она поет в церковном хоре.

- Анжела, кажется? Удивительно...Такая была отчаянная крошка.Помню, как отбивал её от поклонников.

- Теперь она не окружена роскошью и вниманием мужчин. Живет со старенькой мамой. Одевается в темное. Сидней даже не решился подарить ей яркий шарф от Версаче, который передал Арчи... - Лара перевернула чашку, вглядываясь в рисунок на донышке.

- Ты умеешь гадать? - Пламен перевернул и свою чашку.

- Эй, не правильно, надо от себя.

Он перевернул вокруг оси блюдце.

- Теперь так?

- Хитрый.

- Ну и что там у тебя?

- Вполне реалистическая картинка. Дорога. Смотри - общее темное поле разделено белой полосой. - Объяснила Лара.

- А что за точка посередине?

- Это я. Одинокая понурая фигура.

- Слишком большая и толстая. Похоже на целую компанию. А что у меня ны донышке? - Он удивленно присмотрелся. - Кажется, Эрнст Хемингуэй. Борода, мужественное лицо... Понял! Я же снимал рекламную серию к парфюмерии "Прощай, оружие"!

- Ты живешь в Америке?

- Теперь в Милане. Мы с Кларой сбежали сюда от нью-йоркского смога. И ещё потому, что мне предложили хорошую работу. У меня своя студия, дом... Только в нем немного... Немного чересчур свободно. Хочу купить квартиру в Милане.

- Обожаю этот город... Так её звали Клара?

- Да. Почти совпадение. - Пламен поспешил переменить тему. А где ты живешь?

- В хорошем старом районе, в центре Москвы. И вообще, у меня вполне устроенная жизнь... Завтра уеду домой.

- Позволь отвезти тебя? Мой автомобильчик прямо как самолет.

- Позволяю... - Ларе все время казалось, что они говорят не о том, упорно избегая главного, важного. Возможно, это последняя встреча, и сколько раз потом, вспоминая разговор, она будет укорять себя за то, что не сказала самого нужного.

Пламен думал о том же. Отлично, что у Лары хороший муж, дочь, дай Бог ей счастья... Именно об этом он и молил всегда высшие силы... Но это не вся правда. Не вся.

- Лара, ты помнишь наряд рабыни?

Она с усмешкой кивнула: - Я все помню.

- Я тоже...Ну, например, как нас схватили бандиты в ресторане.

- А как ты вытащил меня из объятий "султана"? Кстати, он стал премьер-министром Фаруха и предполагает, что является отцом дочери Снежины.

- Вот это да! А я и не заметил, что у них было нечто этакое.

- Я тоже... Я вообще ничего не замечала, кроме тебя, кроме своей влюбленности... Боже, до чего же я была счастлива!.. Но как быстро прошло все...И каким призрачным оказалось счастье.

- Быстро... Жизнь прокатила, грохоча вагонами, словно скорый поезд, я остался на перроне, так и не решившись впрыгнуть в вагон... Черт! Я должен, должен был разыскать тебя! Убрать с дороги этого шахматиста, пусть он хоть трижды знаменит и заботлив. Ты не можешь любить его!

- Мы давно развелись с Зиновием. Он, кажется, живет в Израиле. Моя дочь от другого мужа...

- Ну и что?! Да какая разница! Я не должен был отдавать тебя другому... Вцепиться в поручни несущегося состава и карабкаться на лязгающие ступеньки... До крови, до разрыва сердца!

- Может, и мне следовало сделать попытку забыть обиду, найти тебя и узнать о случившемся... Как много ошибок мне бы удалось избежать.

- Эх, если б можно было начать все сначала! Частенько я уничтожаю негативы, рву распечатки и начинаю все заново... А вот с собственной судьбой деликатничаю, позволяя ей растоптать себя...

- Прекрати. Ты молод, ты признанный мастер. Поезд ещё не промчался. Есть шанс вскочить в последний вагон.

Глаза Пламена блеснули огнем и погасли.

- Невозможно... Разве ты не поняла - я снова прыгнул мимо. Моя удача это ты. Мне никогда не угнаться за ней...

Лара проспала всего два часа - в восемь утра под её окнами сигналил автомобиль. Она выглянула: у желтого "порше" стоял Пламен, а рядом с ним Сид. Накинув халат, Лара сбежала в холл.

- Доброе утро. Прими поскорее душ, мы едем. - Объявил бодрый и по-прежнему веселый Пламен.Когда они расставались, он был мрачнее тучи.

- Куда? Мы договорились выехать через два часа, чтобы успеть к московскому рейсу.

- Все объясню по пути. Надо подбросить парня.

Лара беспорядочно засунула в чемодан вещи и быстро оделась. В дверь тихо постучали:

- К тебе можно? - На пороге стояла одетая в вечернее платье Рона. Сейчас возвращалась со свидания и увидела в холле двух потрясающих джентльменов. Они к тебе! Поздравляю, - вот это темп!

- Сама удивляюсь. - Лара кивнула на чемодан. - Мы уезжаем. Счастливого отдыха, дорогая.

В машине Сид молчал. В отличие от Пламена он выглядел сонным и мрачным. Курорт остался позади, шоссе поднялось на холм, откуда открывался вид на синее озеро и дремлющие в густой зелени особняки. Солнце уже поднялось, но повсюду ещё блестела роса - алмазная россыпь, украсившая праздничный убор земли.

- Чудесные здесь все же места, - вздохнула Лара. - Интересно, чей указующий перст послал меня сюда, и кто из высших затейников организовал нашу встречу?

- Серж Бонован, - в один голос откликнулись мужчины.

- Пока его не канонизируют в святые, я поставлю свечу Деве Марии. В Домском соборе. Ради таких редких праздников, таких ослепительных вспышек и крутится лента серенького, вроде как бы бессмысленного бытия.

- Меня тоже преследует странное чувство - будто происходит что-то очень важное, - сказал Сид. - Мне не удалось уснуть, и когда я увидел Пламена, то почувствовал облегчение... Понимаете? Ну не должны мы были расстаться просто так! Не может быть у длинной, запутанной истории простенький конец.

- И я подумал то же! Вскочил, схватился за голову: нельзя же так! Съездил вчера парню в ухо, получил от него зуботычину и гуд бай! Он родился и вырос за те годы, пока мы медленно шли навстречу друг другу. Мы все-таки шли, Лара! Мы поняли, что больше тянуть нельзя.

- Это ты понял, а я слепо неслась куда-то на привязи у интуиции. Она волокла меня, словно хозяйка за ошейник упирающуюся собачонку... Отлично, что ты прихватил Сиднея. Мы успеем посидеть в ресторанчике. Или...

- Именно. Или, - согласно кивнул Пламен. - Все уже решено, синьора Решетова. Позвольте вашей интуиции и дальше волочить вас за ошейник. Только теперь поводок из рук этой не очень надежной дамы перехватил я.

В открытые окна салона врывались потоки воздуха, взлохмачивая волосы, овевая упругой волной лица, надувая парусом рубашку Пламена и взметая флагом лазурный шарф Лары. У всех троих было такое выражение лица и такой вид, словно они спрыгнули с парашютами и теперь летели навстречу земле. Чудесной, загадочной, полной открытий - той, на которую они ещё не ступали.

*Глава 18

Анжела хворала. Через неделю после Пасхи она почувствовала себя слабой, разбитой, отлежиывалась, пила корвалол, слушая музыку. А потом потеряла сознание. Врачи в местной больнице промыкались десять дней, собирая анализы, делая снимки. При этом значительно переглядывались и обменивались латинскими терминами. Больную показали прибывшему на консультацию из Краснодара профессору. У того, кажется, мнение сложилось определенное, и он поделился им с матерью больной, поскольку других близких у неё не было.

Анжелу выписали. Марья Андреевна сходила в церковь, заказав службу за здравие дочери и расставив свечи всем святым угодникам, в том числе и целителю Пантелеймону. После проделала дальнюю поездку в селенье к знахарке и вернулась с мешочками трав, из которых аккуратно готовила настои.

Июль подходил к концу, стояла страшная жара, в открытые окна влетали огромные зеленые мухи. Анжела лежала на высоких подушках и смотрела на бледное, словно выгоревшее, море, высоко поднимавшееся к горизонту. Слушала Рахманинова и Толкунову, вперемешку. А ещё - мечтала. Думала о том, как здорово спуститься на пляж, тайный, дикий, где частенько за валунами обнимались они с Сашкой, разбежаться, разбрызгивая ногами прохладную упругую воду, и кинуться в неё грудью... Плыть, плыть, плыть, чувствуя, как возвращаются силы, как легко дышит грудь... Плыть к диску заходящего солнца и раствориться в нем... А ещё она вспоминала о писателе Александре Грине, придумавшем чудесную сказку про Алые паруса. Он тоже лежал у окна, одинокий, больной, да к тому же и бедный. Глядел на море и сочинял про дальние края и увлекательные приключения..Жила на берегу моря странная девочка.Все время глядела в море и ждала, что явиться за ней шхуна под Алыми парусами. Сойдет на берег прекрасный юноша, протянет руку, узнав в толпе, и скажет: - Я искал тебя, Ассоль.