Мила Бояджиева - Лабиринты надежд

Софи обняла Гудвина за плечи, окутав его запахом ночной свежести и духов.

- Так же пахла твоя мать.

- Арчи, вы могли бы оказаться в перспективе маминым мужем... Если честно, мама тогда любила только Мирчо - моего отца, а с остальными флиртовала. У красивых женщин тоже есть свои слабости. Но... если позволите, я буду называть вас дядей. Да, да! И стану настоящей любящей племянницей. Ведь вы приедете к нам в поместье к Рождеству? Будет много интересного... - Она заговорщицки подмигнула.

- Постараюсь, девочка. Спасибо... Все же мне удалось урвать у судьбы хороший подарок. Кто-то стучит... Войдите.

Переступив порог, Сид развел руками:

- Я искал вас - тебя и Софи. Не смейтесь, если я похож на сумасшедшего. - Он поправил взлохмаченные волосы. - Беседовал с Али Шахом... Безумие какое-то...

- Если этот царек не подтасовал данные экспертизы, похоже, ты наследник огромного состояния... Черт! Такой финал не приходил мне в голову! Женщины ещё более легкомысленны, чем я полагал. Прости, не хочу обижать Анжелу.

- Арчи... Он ничего не подтасовал. Я, вообще, для него не подарок. Не мусульманин и не собираюсь им становиться, не склонен к политике и вообще... У меня нет сыновьих чувств, Арчи... К счастью, ему нужен не я. Сид посмотрел на Софи. Мухаммед ждет внука, который мог бы появиться у меня от брака с мусульманкой.

- Боже! - Софи рухнула в кресло.

- Нет, нет! - Сид опустился рядом и обнял её колени. - Никаких мусульманок. Только ты, ты...

- Ого, дорогие мои... - улыбнулся Арчи. - А ведь этот маневр я предвидел, посылая тебя к графине... Хорошая пара.Хотел заполучить тебя, детка, в невестки.

- Что же мне делать? - Растерянно озирался С ид.

- То, что считаешь наиболее приятным. Аскетический гедонизм - ты помнишь? Продолжишь учиться, начнешь почаще наведываться во Францию для изучения живописи. На праздники станешь посещать отца.

- У них там свои праздники. А в Рождество я приглашен во Флоренштайн. Хочу пройти по гребню крыши с завязанными глазами.

- Но это не самое главное? Вы с Софи, как я понимаю, намерены объявить нечто приятное?

- Какой же ты хитрюга, Арчи! - Сид обнял старика. - Я всегда хотел иметь такого друга.Но...На меня сегодня обвалилось слишком много всего.Ущипни меня, Софи!

- С удовольвствием! - Софи поцеловала Сиднея. - Ну как?

- Кажется, все потихоньку утрясается. - Сдерживая слезы, Гудвин высморкался. - У моей племянницы появился хороший жених, мой юный друг, между прочим. Ты ещё не в курсе, Сид: Софи признала меня своим дядей.

- О! Только не сейчас! Новой истории я не вынесу.

- Потом, потом, дорогой. Учти, я всегда буду ждать тебя в этом доме. А дом будет ждать своих молодых хозяев. Все-таки я разбогател. - Он постучал о резные подлокотники кресла. В вечер нашей первой встречи я отправился грабить злодея, обокравшего меня. Если б не твое нападение, Сид, возможно, я сейчас сидел бы в тюрьме.

- Ты все же расправился с ним?

- Скажем так, - справедливость восторжествовала, но это другая, запутанная история. Тебе надо спешить, мальчик. Полагаю, некая зеленоглазая, рыжеволосая женщина ждет тебя.

Анне частенько являлись видения. Но только во время церковной службы, когда голоса певчих возносились к куполу и, вырвавшись ввысь, к Господу. Как блоковская девочка, она пела о всех, потерявших свет, радость, веру, и видела светлую гавань, приютившую потерявшиеся корабли, очаг, согревший путников на чужбине. Вспоминая последнюю строку стихотворения, Анна не сомневалась - поэт был несчастен и одинок, когда писал ее: "И только высоко, у самых врат, причастный тайнам плакал ребенок, о том, что никто не придет назад..." Придут, обязательно придут... Добро струится на землю, подобно солнечным лучам, и озаряет душу страждущего... Разве не чудо долгожданное, вымоленное, то, что случилось сейчас с ней?!

В местной клинике снимки мозга показали скверный диагноз. Смый скверный. Анна поняла это по глазам матери. Вот отчего, оказывается, случались внезапные приступы слабости, головокружения. И сознание во время службы Анна теряла не от религиозного исступления, как полагали местные безбожники, а от опухоли.

- В Москву надо ехать, в Центр. Одна теперь надежда. - Мать отвернулась от висевшей в красном углу иконы. Боялась, что заметят темные, всевидящие глаза её сомнения. - Как же так, Анжела, ты к Богу, а он от тебя отвернулся?

- Не надо, мама. Так, наверно, лучше. Ни в какую Москву я не поеду. И денег таких нет, и зачем? - Обе умолкли, оставив при себе боль.

Марья Андреевна страдала за дочь. О её несложившейся жизни были и слезы, и мольбы. И отчего же вышло все так - ни мужа у девочки, ни детей... Ошибки, ох, ошибки... Куда ни глянешь - кругом ошибки...

Анна об ошибках Анжелы не думала. Другая женщина, другие страдания. И все попусту. Появился вдруг на Пасху откуда-то из той, другой жизни паренек американец. Много могла бы рассказать ему о себе Анна, но не рассказала. Сын Арчи Гудвина. Эх, и наломала дров Анжела в то лето. Словно с цепи сорвалась. Очень хотелось из города вырваться, от Паламарчука ускользнуть, от Сашки... И вышло же... Да только по-другому...

В больнице Иллинойса её звали мисс Анжела. Самый главный врач, огромный негр, сказал: "Я буду вас лечить. О'кей?"

Выплывая из сна, Анжела вспоминала случившееся и не торопилась открыть глаза. Визит смуглого господина к Градовым, его обеспокоенность болезнью, хлопоты и перелет в Америку совершился, словно помимо Анжелы. Ее несла куда-то теплая волна, теплая и синяя, как здесь, в бухточке, в июле. Кто-то жалостливый и всемогущий укачивал её в своих огромных, добрых ладонях.

Однажды, открыв глаза, Анжела увидела сидящего возле её кровати человека и сразу узнала его, хотя не было теперь на голове Мухаммеда белого платка, а виски стали серебряными. Он внимательно посмотрел на Анжелу сквозь поблескивающие очки и слегка улыбнулся, заметив её радость.

- Здравствуй. Не беспокойся ни о чем, здесь хорошие врачи. Оплачиваю лечение я.

- Спасибо. Я узнала тебя. Но почему...

- Мудрые люди говорят, что ни одна жизнь не исчезает бесследно. Не остаются без плодов ни деревья и травы, ни деяния человеческие. А то, что по неразумию своему мы называем случаем - есть воля Всевышнего.

Анжела согласно кивнула. Теперь-то она целиком чувствовала себя в его воле.

- Грешила я много.

- Но ведь покаялась.

- Нет, я не о связях своих, о другом... Столько лет в душе камень носила, но рассказала человеку одному, совсем чужому арабу, который обо мне позаботился. И о том, как бегала к тебе, и как родила мертвого мальчика.

- Это был мой верный слуга, Хасан. - Мухаммед осторожно взял руку больной, лежащую на одеяле. - Не волнуйся, Анжела, я должен сообщить тебе очень хорошие известия. Наш сын - это был наш с тобой ребенок - не умер... Ты понимаешь меня?

Анжела молча кивнула. Она улыбалась и плакала, а всем существом своим - пела!

Мухаммед рассказал Анжеле, как остался в живых её сын.

- У меня хорошая болезнь. Ее не надо лечить, - сказала Анжела, жалобно заглядывая в его глаза. Она не была уверена, что достаточно понятно произносит оставшиеся в её памяти слова. - Я вижу хорошие сны. Понимаешь?

- Это не сон. Врачи сделали исследования. У нас с тобой есть взрослый сын. Он думает, что сирота.

- Бедный мальчик... - Анжела приподнялась на высоких подушках. Нет... ему уже двадцать шесть? - Ярко вспыхнуло в памяти пасхальное утро и пришедший к Градовым американец. - Он живет в Америке? Я знала, знала... Благая весть... Благая...

- Сегодня мы должны встретиться и Сидней узнает правду.

- Извини... - Анжела устало опустила веки - Мне надо немного передохнуть.

Мухаммед неслышно покинул палату. Сестра сделала больной укол. Тихо и торжественно взлетая к куполу, зазвучали голоса...

- Уже полдень. - Медсестра распахнула жалюзи и подала Анжеле расческу и зеркало. - Вы должны привести себя в порядок, мисс Анжла. В холле уже давно дожидается очень симпатичный юноша. Он пришел к вам, мэм.