Лиана Мориарти - Тайна моего мужа

Лиама дождь не расстроит. Вероятно, даже подогреет восторг. Она и Уилл переглянутся и засмеются, а потом поспешно отведут глаза и оба задумаются о Фелисити и о том, как им непривычно без нее. Справятся ли они? Сумеют ли все наладить ради одного чудесного шестилетнего мальчика?

Тесс закрыла глаза и перекатилась на бок, спиной к Уиллу.

«Возможно, мама была права, – подумала она смутно. – Все дело в нашем самолюбии».

Ей казалось, она вот-вот поймет нечто важное. Можно влюбляться в новых людей, а можно набраться мужества и скромности, чтобы содрать с себя какой-то жизненно важный слой, открыв друг другу совершенно иной уровень «самости», куда более глубокий, чем любимая музыка. Похоже, все на свете слишком много внимания уделяют гордости из самозащиты, чтобы по-настоящему обнажить душу перед близкими. Проще притвориться, будто больше узнавать и нечего, остановиться на беззаботном товариществе. Подлинная близость с супругом почти смущает: разве можно сначала наблюдать, как кто-то ковыряется в зубах, а потом делиться с ним глубочайшими переживаниями или зауряднейшими страхами? Такого рода вещи проще обсуждать до того, как вы начали пользоваться одной ванной и банковским счетом и спорить, куда класть сковороду в посудомоечной машине. Но теперь, когда это все же произошло, им с Уиллом не остается иного выбора – иначе они возненавидят друг друга за то, чем пожертвовали ради Лиама.

И возможно, они уже приступили к делу, когда вчера вечером обменялись рассказами о плеши и школьных викторинах. Ее в равной мере одолевали веселье и нежность при попытке вообразить, как изменился в лице Уилл, когда парикмахер показала ему в зеркале его затылок.

Компас, присланный отцом, лежал на тумбочке у кровати. Тесс задумалась, что сталось бы с браком ее родителей, если бы они решили остаться вместе ради нее. Если бы они действительно попытались из любви к ней, могло бы у них что-то получиться? Вероятно, нет. Но она была убеждена, что счастье Лиама – самая веская причина на свете для того, чтобы они с Уиллом сейчас были здесь.

Она вспомнила слова Уилла о том, что он хотел бы раздавить ее паука. Убить его.

Возможно, он здесь не только ради Лиама.

Возможно, она тоже.

Ветер выл, и стекла в окне спальни дребезжали. В комнате как будто резко похолодало, и Тесс внезапно страшно замерзла. Слава богу, Лиам лег спать в теплой пижаме, и она накрыла его вторым одеялом, иначе пришлось бы вставать и по холоду идти его проведывать. Она подкатилась к Уиллу и всем телом прижалась к его спине. Тепло принесло блаженное облегчение, и она начала соскальзывать обратно в сон, но вместе с тем случайно, машинально, прижалась губами к его загривку. Уилл заворочался и протянул назад руку, чтобы погладить ее по бедру, и вот, не принимая никаких решений, не задавая вопросов, они уже занимались любовью – тихой, сонной, семейной любовью, и каждое движение было приятным, простым и знакомым, хотя обычно они при этом не плакали.

Бабуля! Бабуля!

Рейчел медленно вынырнула из глубокого сна без сновидений. Впервые за долгие годы она спала при выключенном свете. В комнате Джейкоба окна закрывали тяжелые темные шторы, как в гостинице, и Рейчел почти сразу же заснула на диване, разложенном рядом с его кроваткой. Лорен была права: диван оказался удивительно удобным. Она и не помнила, когда в последний раз спала так крепко, – ей казалось, это умение из прошлого она утратила навсегда, так же, как разучилась делать колесо.

– Привет, – поздоровалась она.

Она едва различала очертания фигурки Джейкоба, стоящего около ее постели. Их лица оказались почти вровень, его глаза поблескивали в темноте.

– Ты здесь! – Он явно был изумлен.

– Это точно, – подтвердила она.

Рейчел тоже сама себе удивлялась. Лорен с Робом частенько предлагали ей остаться на ночь, но она всякий раз отказывалась сразу же и наотрез, как будто ей воспрещала это религия.

– Дождик, – торжественно объявил Джейкоб.

Она расслышала стук тяжелого затяжного дождя.

В комнате не было часов, но по ее ощущениям было около шести утра – вставать еще рано. С легким испугом Рейчел вспомнила, что пообещала на Пасху пообедать с родителями Лорен. Возможно, она притворится, что ей нездоровится. В конце концов, она осталась у них ночевать, и к обеду все окажутся взаимно сыты обществом друг друга по горло.

– Хочешь забраться ко мне? – спросила она у Джейкоба.

Тот хихикнул, как будто считал, что бабушка не в себе, и вскарабкался на диван. Он заполз на нее и уткнулся лицом ей в шею, теплый и тяжелый. Она прижалась губами к шелковистой коже его щеки.

– Я вот думаю, не…

Рейчел едва успела остановиться, не договорив:

«…не побывал ли тут пасхальный кролик». Джейкоб обязательно спрыгнул бы с дивана и побежал по дому в поисках яиц, разбудив Роба и Лорен, и Рейчел оказалась бы в роли надоедливой гостьи и свекрови, не вовремя напомнившей ребенку про Пасху.

– Я вот думаю, не поспать ли нам еще, – закончила она вместо этого, подозревая, впрочем, что им это вряд ли удастся.

– Не-а, – отказался он.

Его дрогнувшие ресницы мягко пощекотали ей шею.

– Знаешь, как сильно я стану по тебе скучать, пока ты будешь в Нью-Йорке? – шепнула она ему на ушко.

Для Джейкоба это, конечно, не имело никакого смысла. Он не обратил внимания на вопрос и, покрутившись, устроился на ней поудобнее.

– Бабуля, – довольно объявил он.

– Уф, – охнула она, когда он ткнул ее коленом в живот.

Дождь пошел сильнее, и в комнате внезапно похолодало. Рейчел поплотнее закутала их обоих в одеяла и крепче обняла Джейкоба.

– Вот дождик идет, все льет он и льет, и тихо храпит старичок, – запела она ему на ушко. – Он шишку набил, остался без сил, а утром подняться не смог.

– Еще, – потребовал Джейкоб.

Рейчел запела песенку сначала.

Маленькая Полли Фицпатрик проснется сегодня с телом, которое никогда уже не станет прежним. И это вина Рейчел. Джону Полу и Сесилии трудно будет с этим смириться. Потрясение останется с ними на месяцы, прежде чем они наконец, как сама Рейчел, поймут, что немыслимое произошло, а мир не остановился, и люди по-прежнему обстоятельно беседуют о погоде, и по-прежнему бывают уличные пробки и счета за электричество, скандалы со знаменитостями и политические перевороты.

Однажды, когда Полли уже вернется домой из больницы, Рейчел пригласит Джона Пола к себе и попросит описать ей последние мгновения жизни Джейни. Она уже представляла, как именно все пройдет. Его напряженное, испуганное лицо, когда она откроет дверь. Она приготовит для убийцы своей дочери чашку чая, а он сядет за ее кухонный стол и заговорит. Она не отпустит ему грехов, но заварит чай. Она никогда не простит его, но, возможно, и не сдаст полиции, и не потребует от него сознаться. После его ухода она сядет на диван и будет раскачиваться, причитать и выть. В последний раз. Она никогда не перестанет оплакивать Джейни, но это будет в последний раз, когда она станет плакать по ней так.

Затем она заварит в чайнике свежий чай и решит. Примет окончательное решение, что еще нужно сделать, какую цену заплатить – или же на самом деле все уже оплачено.

– Шишку набил, остался без сил, а утром подняться не смог…

Джейкоб заснул. Рейчел бережно сдвинула его с себя и переложила головку на подушку. Во вторник она сообщит Труди, что увольняется из школы. Она не вернется на работу, где может встретиться с малышкой Полли или ее отцом. Это невозможно. Пришло время продать дом, вместе с памятью и болью.

Ее мысли вернулись к Коннору Уитби. Не встретились ли они взглядами на какой-то миг, пока он бежал через дорогу? На миг, когда он угадал ее убийственные намерения и побежал, спасая свою жизнь? Или она это придумала? Этого мальчика Джейни предпочла Джону Полу Фицпатрику.

«Ты выбрала не того мальчика, милая».

Выбери она Джона Пола – и осталась бы жива.

Рейчел задумалась, любила ли Джейни Коннора на самом деле. Предназначался ли Коннор ей в зятья в той выдуманной параллельной жизни, которую ей не довелось прожить? И не обязана ли в связи с этим Рейчел сделать для Коннора что-нибудь приятное в память о Джейни? Например, пригласить на ужин? Она содрогнулась от одной мысли. Нет, только не это. Она не может выключить чувства так же просто и быстро, как закрутить кран. Рейчел по-прежнему видела ярость на лице Коннора на той записи и то, как Джейни отшатнулась от него. Она сознавала – по крайней мере разумом, – что в этой сцене не было ничего особенного: просто обычный мальчик-подросток, жаждущий добиться от девочки прямого ответа. Но это не означало, что она его простила.

Она подумала о том, как Коннор улыбался Джейни в той записи, прежде чем вышел из себя, – искренней улыбкой влюбленного. И вспомнила фотографию из альбома Джейни, ту, где Коннор так тепло смеялся над какой-то ее шуткой.

Возможно, однажды она пришлет Коннору копию этой фотокарточки с запиской. «Я подумала, что вам, возможно, будет приятно иметь этот снимок». Это станет неявным извинением за то, как она обращалась с ним все эти годы. И еще за попытку его убить. Давайте не забывать и об этом. Рейчел поморщилась в темноте, повернула голову и утешения ради прижалась губами к волосам Джейкоба.