Джесси Келлерман - Гений

Гудрейса нельзя было выпускать из виду, поэтому мы разделились. Я сел в задних рядах, Стаки в центре зала, а Сэм устроилась внизу у левого выхода. Не лучший расклад, но тут уж ничего не поделаешь. Сойдет. Основная наша задача — дать Гудрейсу расслабиться и насладиться швепсом.

Он вошел в зал, когда свет уже погас и началась реклама. Я видел, как он тенью скользнул вправо, устроился в полностью незанятом ряду и оказался ближе всего ко мне. Гудрейс сидел немного позади меня, поэтому смотреть на него, не привлекая к себе внимания, мне было сложновато. Время от времени я на секунду оглядывался и снова поворачивался к экрану. В промежутках я воображал всякие ужасы. Старые черно-белые фотографии так и мелькали у меня перед глазами.

Фильм имел большой успех. Дети смеялись и плакали. Содержание я вам пересказать не смогу, потому что большую часть из 106 минут глядел на часы и дожидался момента, когда можно будет снова обернуться. Через какое-то время Гудрейс сполз поглубже в кресле, так что я видел только его макушку. Его черные, густо намазанные какой-то дрянью волосы так блестели, что даже отражали синие и белые вспышки экрана. Умом я понимал, что наблюдение мое бессмысленно, потому что ни лица его, ни рук я не видел. Но я все же надеялся, что мое присутствие как-то защитит семьи, сидевшие поблизости от него.

Пошли титры. Я оглянулся. Гудрейс исчез. Я подождал, пока встанет Стаки, и мы строем пошли вверх по проходу.

Как мы и надеялись, он оказался незаконопослушным гражданином и оставил на подлокотнике стаканчик, полный тающего льда, и корыто из-под попкорна. Сэм аж взвизгнула от радости. Стаки принес из машины полиэтиленовый пакет для улик, присел на корточки и принялся за работу. Неожиданно он замер и принюхался. Потер что-то платком.

— Ох ты ж ё!

— Что случилось?

— Чувствуете?

Пахло попкорном, и подсолнечным маслом, и искусственным ароматизатором. И был еще какой-то странный запах — как в давно не чищенном бассейне. Поровну хлорки и пота.

— Это сперма, — сказал Стаки.

К лету я давно махнул рукой на украденные картинки, а потому удивился и очень обрадовался, услышав в телефонной трубке голос сержанта Трега.

— Ну что ж, — сказал Трег, — поздравляю, нашли мы ваше имущество.

— Где?

— На интернет-барахолке.

Правда, оказалось, что это не совсем его заслуга. С тех пор как младший сын Трега пошел в школу, у жены образовалась масса свободного времени. От скуки она стала слоняться по аукционам в Интернете и практически поселилась в сети. Трегу надоело, что она скупает в кошмарных количествах кружки с гномиками и изделия из кашемира, и решил пристроить ее к делу. Посадил за компьютер, дал в руки снимки украденных картин и велел порыться как следует, не продается ли где нечто подобное. Строго между нами, он вовсе не надеялся, что ей повезет, потому что за три года она ничего стоящего не нашла. Трег просто хотел ее чем-нибудь занять, пока дом не превратился в гигантскую свалку. И тут, держитесь крепче, в разделе «Живопись/Современное искусство/1950 — настоящий момент» она откопала рисунки, подозрительно похожие на работы Крейка.

Идентификационный номер продавца был pps2764, и жил этот продавец в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк. В фотогалерее каждый мог насладиться пятью полноценными репродукциями и большим количеством фрагментов.

«Пять рисунков известного художника ВИКТОРА КРЕЙКА. Рисунки связаны единой композицией».

Тут прилагалась увеличенная копия, демонстрирующая, как соединяются листы.

«Сумеречные работы Виктора Крейка располагаются где-то посредине между экспрессионизмом и абстракционизмом, однако это не обычная в наши дни эксплуатация модернизма. Нет, скорее, художник намеренно использует прием бриколажа,[44] соединяя в своем творчестве самые смелые элементы поп-арта и современного фигуративизма[45]».

И эта бредятина продолжалась еще на полстраницы, заканчиваясь такими словами:

«В случае, если вы заинтересовались творчеством Виктора Крейка, могу предложить еще рисунки этого художника».

Больше всего меня обеспокоило не многословие и косноязычие этого псевдо-художественного описания. Больше всего меня обеспокоило, что написал его я. За исключением двух первых и последнего предложений, текст был полностью скопирован из брошюры, которую я подготовил к открытию выставки.

Особенно меня возмутила указанная цена. До сих пор только один покупатель продемонстрировал интерес к этому лоту. До конца аукциона оставалось всего шесть часов, и, похоже, других предложений не предвиделось. 150 долларов.

Правда, любой желающий мог «приобрести лот немедленно» за 500 долларов.

Я решил, что Холлистеру об этом сообщать не стоит. Он расстроится.

— Для начала надо организовать контрольную закупку. На предмет подлинности, — сказал Трег.

— Да, хорошо бы знать, что их не Кристиана рисовала.

— Вот-вот, и я об этом. Хотя вряд ли она до сих пор делает копии. Это как-то уж совсем тупо. Мы ведь ее в тот раз здорово припугнули.

Я ответил, что Кристиана слишком высокого о себе мнения, чтобы опускаться до интернет-аукционов.

Трег заржал.

— Не забывайте, это ведь может быть кто-то другой. Как думаете, есть кто-нибудь, с кем еще нам надо встретиться?

Я чуть не назвал Джоко Стейнбергера. Нет, все-таки это не в его стиле. Он слишком себя любит и жалеет, нет ему дела до других художников. Конечно, на свете найдется масса людей, на меня разобиженных, и многие из них умеют рисовать. Не так хорошо, как Кристиана, но теперь уже ни в чем нельзя быть уверенным.

— Вы правда думаете, есть еще один копиист?

— А вы предполагали, что найдется первый?

Тут я не мог с ним не согласиться.

— Ладно, давайте проверим. Если решим, что рисунки вроде как подлинные, попробуем познакомиться с продавцом поближе. Свяжемся с ним, сделаем вид, что хотим купить еще, и таким способом до него доберемся. А если не получится, проверим его банковские данные. Угрохаем, конечно, уйму времени, но тут уж ничего не попишешь, все равно придется всякие постановления оформлять. — Он помолчал. — Я надеюсь, вы понимаете, какая это удача. Большую часть того, что объявляется в розыск, мы никогда не находим. Бога благодарите, уж не знаю, в какого вы верите, за то, что этот парень оказался таким дебилом.

Я предложил «приобрести лот немедленно».

— Не парьтесь, — ответил Трег. — Покупатель за 150 баксов — это я.

Жарким майским днем у дверей квартиры Фредди Гудрейса собралась большая компания. Двое полицейских из отделения Стейтен-Айленда, Сэм, сержант Ричард Сото, а за их спинами еще и я. Мне разрешили поехать с ними, хотя для этого пришлось долго качать права. Кому надо, чтобы в такой момент под ногами путался галерист? Даже Сэм была против.

— Это опасно, — сказала она.

— Что опасно?

— Мы не знаем, что может случиться.

— Я не понял, чего именно ты опасаешься?

Сэм не ответила. Надо было мне обратить внимание на ее молчание, потому что оно обозначало грань, когда расследование входило в новую стадию. Однако мне так хотелось присутствовать при аресте, что я как-то не осознал этого нового положения дел. В игру вступали профессионалы, а мне оставалось только отойти в сторонку и помалкивать.

Щелкнул замок, взвизгнули петли, и на пороге показался он. Высокий тощий старик в жеваной рубахе. Небритые ввалившиеся щеки. Вздутые вены на руках. Одной рукой он придерживал дверь, а другой опирался на косяк. На большом пальце ногтя почти не было, вместо него розовел шрам. Вблизи Гудрейс уже не казался хорошо сохранившимся. Он оглядел нас с ног до головы. Улыбнулся, и его лицо вдруг разительно изменилось. Он заговорил с нами, точно мы были его давними друзьями. Ну, скажем, раньше вместе на рыбалку ездили или в боулинг играли.

— Куртку брать? — спросил он.

— Смотря насколько вы мерзлявый, — ответил Сото.

Полицейские прошли в квартиру вслед за Гудрейсом. Там было темно и жарко. Мы с Сэм и Сото перешагнули порог и остались в коридоре, как будто боялись отравиться этим воздухом. Перед складным стулом стоял телевизор, на полу поднос, на нем кружка с отбитым краем и разводами от кофе. Невеселое местечко.

Когда его выводили, Гудрейс сказал:

— Я, наверное, до конца срока не доживу. Вы об этом не подумали?

— Я обязательно выпью за твое крепкое здоровье, Фредди, — ответила Сэм.

Мэрилин вернулась из Европы, и мы с ней несколько месяцев не разговаривали. Она с таким рвением окунулась в дела, что до нее нельзя было дозвониться. Во всяком случае, у меня не получилось. Уверен, что со всеми нужными людьми Мэрилин соединяли. Письма я ей тоже не писал, не считая тех двух. Я решил, что сделаю только хуже, настаивая на встрече. Мэрилин никогда не стеснялась требовать, и если бы она и в самом деле захотела услышать мои извинения, я бы об этом узнал.