Александр Бондарь - На развалинах Старой Крепости

Она и сама не могла понять, что именно её так поразило. Ей почему-то казалось, что эта странная книжка — о самой Алике. Да, именно Алику представляла она здесь с самого начала. Представляла, как та сперва провожает на войну отца и старшего брата, а потом уходит сама, как с наганом в руке отбивается Алика от многочисленных врагов, как её берут в плен, жестоко пытают; гордая и неприступная стоит она, скованная цепями; кровь течёт по лицу, но Алика только смеётся, превозмогая нечеловеческую боль, смеётся, слушая угрозы своих палачей… Да, это она — «немодная и несовременная» девочка Алика; яркий цветок, неясно откуда вдруг появившийся среди зловония, среди непроходимой и непролазной грязи.

Закрыв книгу, Натка сидела и смотрела на воду. Волны с силою бились о каменистый берег, словно бы хотели досказать ещё что-то такое, чего не было в этой книжке про храбрую испанскую девочку, но что-то правильное и очень важное — что-то такое, что было хорошо известно волнам, и во что они давно уже горячо верили.

Натка поднялась с места и быстро прошлась вдоль берега. Она шла, размахивая книгой в руке и думала, думала, думала.

Она пыталась понять эту «несовременную» девочку Алику. Неужели же это возможно, — спрашивала себя Натка, чтобы и в наше время, такое гнусное и отвратительное, кто-то сумел пронести внутри себя то чистое и светлое, ничем не запятнанное начало — то самое начало, которое и отличает в конце концов человека от тупого, бессмысленного скота?

Неужели возможно?.. Но каким же образом? Как?..

Гоша появился, вынырнув откуда-то из темноты. Он подошёл к лавочке и тут же сел рядом.

— Ну? — сказал он. — Чего хотел? Спрашивай. Времени у меня — не до фига. Уже поздно. Мне спать пора.

Сергей быстро протер глаза и повернулся к нему.

— Взрыв в «Южном» — чьих рук дело? Чеченов?

— Да.

— Местные? Кто именно? Султан? Махмуд?..

— Этого не знаю.

— Почему тогда говоришь, что чечены?

— Наводка есть. Диму Грузина знаешь?

— Нет.

— Записывай телефон.

Гоша продиктовал. Сергей достал блокнот и авторучку, быстро набросал номер.

— Он много знает про этот случай. Дима в одной частной конторе работает. Он там занимался каким-то другим своим делом и случайно вышел на этот взрыв. Поговори с ним. На меня сошлись. За бабки он много тебе расскажет.

— За бабки?..

— Да он не жадный, не бойся. Много не попросит. Поторгуешься там с ним. Просто для него информация, любая информация — это хлеб насущный. По другому он не может.

— Хорошо. Я с ним свяжусь. Теперь дальше. У тебя есть что-нибудь насчёт убийства хозяина кафе «Прохлада»?

— Тоже чечены. Но подробностей не знаю.

— А что ты знаешь про ресторан «Магнолия» и про его хозяина?

— Про Аслана? Он — чечен, и его их диаспора хорошо прикрывает. Приехал из Грозного лет восемь назад. Занимался когда-то стволами и наркотой, потом слил бабки в легальный бизнес. Если хочешь, я могу разузнать больше.

— А «Тигры Кавказа» — что ты про них знаешь?

— Это — типа такого треста, типа объединения предпринимателей.

— А чем они там занимаются, эти предприниматели?

— Понятия не имею.

— Разузнай.

— Хорошо, попробую.

— Попробуй.

Сергей поднялся.

— Давай, действуй. Как что-нибудь будет — звони.

— Обязательно, — ответил Гоша, зевнув и медленно потянувшись.

И Сергей, спрятав руки в карманах брюк, быстро пошёл прочь.

На следующий день, после обеда, Гоша отирался у ресторана «Магнолия». Он успел уже пропустить сто грамм водки и сейчас его разморило. Гоша решил сходить на пляж, устроиться там и вздремнуть часок-другой.

Он свернул с большой шумной улицы в переулочек, где было прохладно и пахло цветами.

Неожиданно резко выросла перед ним маленькая фигурка смуглой темноволосой девочки в соломенной шляпке. «Чеченка», почему-то подумал Гоша.

— Дядя, у вас сигаретки не найдётся? — быстро и нараспев спросила девочка.

— Чего? — удивился Гоша.

И тут же машинально полез в карман. Больше он не успел ничего сделать. Из-за спины у маленькой девочки как-то проворно и неожиданно вынырнул длинный сверкающий кавказский нож. Он ярко блеснул на солнце и по самую рукоятку вошёл Гоше в живот.

Гоша вскрикнул — не от боли даже, а от удивления. Вскрикнул и как мешок повалился на пыльный асфальт.

Перед тем, как вернуть книжку Алике, Натка показала её своему старому знакомому — Алёше Николаеву, про которого она знала, что тот пользуется уважением и авторитетом, как чрезвычайно начитанный, развитый юноша. Алёша Николаев снисходительно повертел книжку в руках. Просмотрел выходные данные, и в глазах у него появилось некоторое уважение. Но как только он пробежал глазами текст, уважение сразу пропало.

— Про испанскую войну. — Алёша Николаев кивнул. — Это сто лет назад было. Неактуально.

И он протянул книжку Натке.

Натка обиделась.

— Как это может быть неактуально? Ведь это про подвиг и про измену, про подлость и про благородство — как это может быть неактуально? Ты вот послушай… — Натка раскрыла книжку наугад. — «Заковали Анну-Франческу в тяжёлые цепи. Посадили её в подвал ЧК. И помчались спрашивать: что же с пленной девчонкой прикажет теперь Главный Коммунист делать?..»

— Хрен знает что, Натка! — перебил её Алёша. — Какой ещё Главный Коммунист? Кого заковали?.. Коммунистов свергли давно! Мы с тобой в двадцать первом веке живём… И потом, это же — фашистская пропаганда, проповедь человеконенавистничества. Генерал Франко был фашистом. Ему Гитлер и Муссолини помогали. Ты знаешь, сколько фашисты невинных людей замучили?.. Вот!.. Ты лучше правильные книжки читай, а не это…

Алёша Николаев махнул рукой в сторону Наткиной брошюрки.

— Ты Пелевина всего прочитала? А Довлатова давно перечитывала?..

— Вообще не читала. Ни того, ни другого.

— Вот видишь, какая ты тёмная, — и Алёша Николаев огорчённо, с осуждением, покачал головой. — А рассуждаешь. Сорокина, ты, конечно же, тоже не читала?.. И Илью Стогова? И Ирину Денежкину?.. Да о чём с тобой вообще говорить, если ты только фашистские брошюрки читаешь — и ничего больше?!.. А я, вот, сейчас Бродского перечитываю. Такая глубина открывается! — и Алёша Николаев зажмурил глаза от удовольствия. — Чем больше раз перечитываю, тем больше всякого там открывается в глубине!..

— Не знаю, — Натка помолчала и после качнула головой. — Я бы хотела, чтобы моих детей вот на таких книжках воспитывали, а не на историях про суперменов, про бетменов и про разных других менов и вуменов.

— Ну-ну, — Алёша Николаев кивнул. — Давай, пропагандируй, пропагандируй. А потом этих твоих детей, воспитанных вот на таких книжках, построят в шеренгу и поведут громить инородцев! Тебе этого хочется?

— Не хочется. Но мне не хочется также, чтобы из них бандитов, наркоманов и проституток сделали. И это гораздо раньше произойдёт, чем те погромы инородцев, которыми ты пугаешь.

— Ладно. — Алёша Николаев кивнул. — Давай прекратим спорить. А то мы из-за какой-то дурацкой книжки ещё с тобой поругаемся.

Натка нахмурилась — ей не понравилось, на какой ноте Алёша Николаев закончил спор, но и ругаться с ним ей совершенно не хотелось.

Натка оставила книжку у себя в комнате — положила прямо на Аликины вещи. И вовремя — тихий час закончился. Натку опять закрутила работа: ей пришлось сопровождать шумную и говорливую толпу в столовую, где всех ожидал полдник.

Как только Натка их рассадила, сразу же начались разборки: одному из мальчишек кто-то плюнул в тарелку, и тот отказался есть свою порцию, а требовал другую. У толстой и некрасивой девочки Светы в стакане обнаружилась большая, жирная муха. Покойная муха не подавала никаких признаков жизни, и видно было, что плавает она там уже давно. Судя по всему, в стакане муха очутилась по своей собственной глупости и по недосмотру работников кухни — в любом случае, проводить тщательное расследование случившегося у Натки никакого желания не было.

Пока она ходила на кухню и объясняла повару, что произошло, за одним из столов уже началась драка. Двое мальчишек, сцепившись, отчаянно катались по полу. Рядом валялись останки сразу нескольких стаканов, пол был забрызган.

— Давай! — подбадривали дерущихся зрители. — Давай, Васька! Выбей ему все зубы!

— Валера, башкой его! Башкой! Кровянку ему пусти!

…Вечером, когда солнце, уже не такое яркое, всё ниже и ниже опускалось к черте далёкого горизонта, и когда последние тускнеющие лучи его, играя, отбрасывали искры и огоньки вдоль по бескрайней равнине моря, Натка, усталая и обессилевшая, двигалась знакомой тропинкой по направлению к морскому берегу.

Чтобы не возвращаться круговой дорогой, она прошла напрямик. Но вышло это не совсем удачно. Кустарник вскоре сомкнулся так плотно, что Натке приходилось поминутно останавливаться, а бесчисленные случайные тропки петляли и разбегались совсем не туда, куда надо было.