Шарль Эксбрайя - Убийство девственника

– Эй, принцессочка, поспокойнее! Я здесь не ради собственного удовольствия, а по делам службы. Вы не любили этого Жерома?

– Нет.

– Почему?

– Это вас не касается.

– Очень даже касается! Отвечайте, а то я заберу вас в участок! Ну так как? Почему вы не любили Жерома?

– Потому что вообще все мужчины мне отвратительны. Однако это не повод их убивать, иначе вы давно бы уже отправились на тот свет.

– Нет, ради всего святого! За кого вы себя принимаете?!

Появление дворецкого положило конец их бесплодным пререканиям.

– Неприятности, мадам Агата?

– Да мальчишка этот пристал как банный лист! Он воображает, что может заставить меня сказать то, чего я говорить не намерена, – она пожала плечами и презрительно усмехнулась. – Сопляк еще!

Эдуард улыбнулся:

– Мадам Агата, я всегда знал, что вы очень мудрая женщина.

– Спасибо, господин Эдуард.

У Жиреля складывалось впечатление, что над ним просто-напросто издеваются, а он был не из тех, кто мог спокойно такое перенести. Он застучал ногами по полу, крича:

– Вы, оба! Прекратите вы или нет!? Я предупредил, что если будете продолжать в том же духе, то наживете серьезные неприятности!

Дворецкий, посмотрев на полицейского с плохо скрываемой неприязнью, высокомерно у него спросил:

– Это вы мне говорите?

– Вам и этой женщине, принимающей себя за королеву.

– Она в своем деле и есть королева.

Сердце Агаты растаяло.

– Спасибо, господин Эдуард.

Выведенный из себя, Леон продолжил еще грубее:

– Если вы надеетесь меня таким образом довести до ручки, то вы дали маху!

Эдуард заметил:

– Прошу меня извинить, но господин употребляет выражения, которые режут нам слух. Не правда ли, мадам Агата?

– Совершенно верно.

Жирель встал перед распорядителем.

– Что вы думаете об убийстве Жерома Маниго?

– Очень печальное событие.

– Ну а помимо этого, у вас имеются еще какие-нибудь соображения?

– Нет.

– Значит, одного из ваших хозяев убили, а вам все равно?

– Человек в моем положении не думает, он смотрит и молчит.

– Вы не имеете права молчать, когда речь идет о преступлении!

– Я сам себе судья в вопросах, что я имею право делать, а что нет. Смерть господина Жерома – несчастье, но она не может заставить меня нарушить мой долг слуги дома, слуги, который имеет перед другими преимущество – все видеть, но и обязательно – ничего не говорить.

– Значит, вы отказываетесь говорить?

– Я к этому не расположен.

– Ну, это мы еще посмотрим! А пока назовите мне вашу фамилию, имя и должность, и кухарка тоже. Или вы и к этому не расположены?

Когда Генриетта Нантье замолчала, Жозеф Плишанкур подытожил:

– Если я правильно все понял, то ваш муж – счастливый деловой человек, чья порядочность может быть примером для других. Мадемуазель Маниго принадлежит к разряду пожилых дам, которые в хороших семьях являются хранительницами традиций. Вашей дочерью могла бы гордиться любая мать. Ваш сын – Жан-Жак – личность прямолинейная, немного избалованная, чем объясняется то, что он до сих пор не решился начать серьезно работать, в чем ему подражает сестрин муж – Патрик Гюнье. Последний – тем не менее зять, о котором мечтает каждая теща. Ваш брат Жером был философом, тихим и мирным, ни о чем не подозревающим и ни с кем не общающимся. Добавлю, что дворецкий давно уже у вас на службе и вне всяких подозрений, как и кухарка. Вы можете поручиться за честность домработниц и утверждаете, что амбиции шофера не выходят за пределы гаража.

– Вы прекрасно все поняли.

– Я не сомневаюсь, только…

– Что только?

– Имеется одно «но»!

– Одно «но»? Какое «но»?

– Вы ошибаетесь в одном из тех, кого только что расхвалили.

– Правда? И почему же?

– Потому что Жером Маниго был убит, мотивом преступления явилась кража, и преступник – кто-то из домочадцев.

Закончив с Эдуардом и Агатой, Жирель попросил их выйти и приказал дворецкому прислать к нему первую горничную. Агата не без скрипа выполнила требование полицейского.

– Никогда не думала, что доживу до такого! Какой-то сопливый мальчишка выгоняет меня из моей кухни! Мир и в самом деле перевернулся! Господин Эдуард, по-вашему, он имеет на это право?

– Боюсь, что да, мадам Агата.

– А по-моему, это превышение власти.

– Время такое, мадам Агата. Не требуется хороших манер, чтобы поступить на службу в правоохранительные органы.

– А мое рагу?

– Простите?

– У меня на плите рагу! И если я его выключу, то все испорчу.

– Тем хуже для рагу, мадам Агата. Кажется, правосудию не угодно, чтобы у вас сегодня удалось рагу.

Кухарка обругала полицию последними словами, после чего сняла кастрюлю с огня и удалилась в сопровождении дворецкого.

Жирель не успел толком переварить все оскорбления, которые ему пришлось выслушать в свой адрес, но настроение его резко улучшилось, когда он увидел Монику. Он тут же решил, что она девушка красивая и не без блеска в глазах.

– Мадемуазель, прежде всего вы должны мне ответить на следующий вопрос: у вас такой же гнусный характер, как у дворецкого и кухарки?

Она рассмеялась.

– Это вам судить.

– Вы готовы к сотрудничеству?

Моника схитрила:

– Смотря что вы под этим подразумеваете.

Полицейский, как известно, был юноша увлекающийся и тут же воспылал:

– Как вас зовут, зайка?

– Моника.

– Моника! Прелестное имя! Моника?…

– Люзене.

– А сколько же вам лет, очаровательная Моника?

– Двадцать девять.

– Чудесный возраст!

– Вы так думаете?

– Глядя на вас, я в этом уверен. Возраст, когда женщина расцветает, как бутон, обещающий цветок…

– А вы поэт.

Инспектор выгнул грудь колесом и разгладил галстук. Очередная покорная жертва была у него в руках.

– Солнце мое, у такой умницы, как вы, непременно должно быть хоть маленькое соображение по поводу убийства.

– Да нет же. Я только считаю, что все это отвратительно.

– Да ну! А что вы думаете о Жероме Маниго?

– Невозможный скряга. И к тому же руки загребущие, – вы понимаете, что я хочу сказать?

– Объяснять не надо.

– Тем более при таком богатстве, какое имел он со своими бриллиантами, уж и подавно стыдно жадничать!

– А вы их видели?

– Да… Он даже хотел мне подарить один из них, если бы я согласилась… Вы понимаете?

– И вы, разумеется, не согласились?

– Я люблю бриллианты, но не такой ценой.

– Это делает вам честь, малышка. Когда вы видели Жерома Маниго в последний раз?

– Вчера вечером, во время приема, я принесла ему чашку чая.

– Он не показался вам странным?

– Нет.

– А нож?

– Бумагорсз, которым он обычно пользовался.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Единственное, в чем я уверена, что убийца не из наших.

– Почему вы так считаете?

– Потому что… потому что это невозможно!

– К несчастью, это вполне вероятно. Вам уже говорили, что вы красивы?

– И не один раз.

– Вы свободны сегодня вечером?

– Да.

– Хотите пойти в кино?

– Думаю, да.

– Я вас приглашаю.

– Нужно только у Поля спросить.

– Кто такой Поль?

– Мой жених.

– А?… Ну ладно, не будем тратить время на болтовню.

– Но вы же сами…

– Достаточно, Люзене. Попрошу вас выйти и позвать ко мне вашу коллегу.

Генриетта Нантье разочаровалась в Жозефе Плишанкуре после того, как последний попытался убедить ее, что преступник – кто-то из домашних. Она спросила:

– Я думаю, у вас больше нет вопросов?

– Пока нет. Кто из ваших родственников сейчас дома?

– Моя дочь и кузина.

– Я могу их увидеть?

– Конечно, только не понимаю, что нового вы сможете у них узнать.

– Мне виднее.

Теперь Генриетта уже ругала себя за то, что приняла за светского человека этого мужлана, намеревающегося вести следствие у Нантье так, словно он имел дело с какими-нибудь Дюпонами. Она решила намекнуть на это префекту, а пока вызвала распорядителя.

– Эдуард, спросите у мадемуазель Армандины, может ли она принять инспектора.

Моника вышла из офиса, виляя задом, а Жирель был очень чувствителен к такого рода телодвижениям. Настроение его испортилось донельзя. Он ощущал себя полным идиотом среди этих людей, где каждый словно из кожи вон готов был вылезти, лишь бы доказать ему его неполноценность. Но при появлении Деборы злость его растаяла, как снег на солнце. Красота девушки потрясла его, а ее строгий вид – парализовал. Настоящая женщина! Леон задрожал. Дебора не походила ни на одну из тех, над кем он до сих пор одерживал слишком легкие победы. Он оробел.

– Здравствуйте, мадемуазель.