Павел Ганжа - Холодное блюдо

– Сидеть не может, в натуре – ляжет!- мрачно пообещал Величев, вполне в духе кладбищенских опасений Чалдона. – Что же вы, ублюдки, наделали, такую тему накрыли! Надо было мне кого посмышленее послать, того же Химика… И как мне теперь перед папой отмазываться?…

Ничего не ответил Чалдон, только поник плечами. Демонстративно, чтобы бригадир видел неподдельное раскаяние.

– Одно утешает: если меня на куски рвать будут, вас, недоделки, в натуре, на гуляш пустят…

Чалдон покорно вздохнул, конклюдентно выражая согласие с любым наказанием. Величев оглядел его согбенную фигуру и обреченно махнул рукой:

– Вали отсюда, пока я добрый.

Испарение попавшей на раскаленную поверхность утюга капли воды занимает гораздо больше времени, чем потребовалось Чалдону, чтобы исчезнуть из "Королевской охоты".

Серега сел за столик, наполнил звенящую пустоту рюмки прозрачной сорокаградусной жидкостью и опрокинул хрустальную тару в рот. Дабы заполнить или хотя бы разбавить ледяную пустоту в душе. Зажевал дозу крепеньким пупырчатым огурчиком. Зажевал механически, без обычного удовольствия, словно выполняя обязательную нудную процедуру, вроде ежедневного бриться или чистки обуви. Оглядел кафе остекленевшим взглядом, пробежав глазами по стенам, увешанным оленьими и волчьими головами, заячьими и глухариными чучелами, по добротным дубовым столам, по тяжелым стульям с затейливой резьбой на спинках, по украшенной бронзовым медведем стойке бара…Прислушался к тому, что происходит внутри, помолчал, и обреченно выдохнул в сторону примостившегося рядом Митяя:

– Заводи мерина.

– Домой?

– Размечтался…на именины…

– Куда?…

– К шефу. Сношать меня там будут!- Величев схватил друга за ворот рубахи, притянул к себе и процедил.- Сно-о-шать! Понял! А может, и тебе заодно… перепадет. Так что – бери вазелин.

Бездонное кресло в кабинете Туманова с каждой новой выволочкой приобретало в глазах Величева статус своеобразной скамьи подсудимых. Если усадили в мягкое ложе, значит, жестко стелить будут. Хотя сегодня обошлось без ора, угроз и оскорблений. После того как Серега в ответ на вопрос о результатах порученной миссии покаялся в полном провале и вывалил на Туманова кучу оправданий и объяснений, справедливости ради, жалких и неконструктивных, его не по столу мордой не размазали. И не стали плевался в лицо красочными характеристиками, однозначно раскрывающими уровень умственной неполноценности Величева и его торпед. Алексей Михайлович воспринял известие о неудаче в духе своего исторического тезки из правящего дома Романовых, который был известен необычной для царей кротостью и заслуженно получил прозвище Тишайший. Лишь слегка попенял:

– Что же ты, милый мой, облажался? Я на тебя надеялся, серьезное дело поручил, а ты?…

– Алексей Михайлович, виноват! Не уследил, подвели…уроды…Сами, знаете с кем приходится…

– Не скули. Обгадился, так не ищи крайних,- мягко укорил бригадира Туманов.

– Может, поправить дело? Наташу эту из больницы того?…

– Чего того?…

– Типа, выкрасть…или там порешить. А перо рядом положить…

– Я тебя самого за такие идеи скоро положу. В отдельную квартиру, – голос Туманова не повысился ни на йоту, но по спине Величева побежали мурашки. Крупные, казалось, размером с таракана. В нижней части живота возникла сосущая пустота, а конечности стали непослушными. Ватными. И все от спокойного невозмутимого тона. Лучше бы Туманов визжал от злости и бригадирское рыло кулаками разравнивал; сбросил бы пар, глядишь, и полегчало. Как Велик на Кривом; сплясал румбу и простил… почти. А то, не приведи бог, разочаруется окончательно шеф в Сереге и выпишет "увольнительную". Синяки, шишки, уязвленное самолюбие и даже сломанные ребра пережить можно, а вот "увольнение" или прописку "в отдельной квартире"- едва ли. Знаем мы эти отдельные апартаменты: из натурального дерева, размером метр на два и на изрядной глубине.

– Шеф, я искуплю!…

– Искупишь, куда денешься,- согласился Алексей Михайлович.- Ножик-то хоть не потерял?

– Да Вы что?!

– И на том спасибо. Последнее китайское тебе, еще раз накосячишь – до свидания! Уразумел?

– Да.

– Молодец…- шеф снисходительно покачал лысиной.- Исправлять косяк сам будешь. Поскольку пятница на носу, и Паровоз уже на чемоданах, времени мало. Такой шанс больше не появится, надо до пятницы управиться. До отлета…-Туманов замолчал, подошел к окну, оперся кулаками о подоконник и вперился взглядом в застекольное пространство.

"Странный он какой-то сегодня",- удивился Величев и сам же себя одернул,- "и хорошо, а не то…".

Нафантазировать кошмарные варианты "а не то" не успел – Туманов оторвался от красот "застеколья" и повернулся к бригадиру:

– Тема с Наташей отпадает. Окончательно. Перо придется использовать для другого…хм…объекта. Сейчас я одного человека приглашу, ты его не знаешь, он на меня недавно работает, познакомишься. И поступишь в его распоряжение. Будешь слушаться его как…меня. Понял?

– Чего не понять, понял.

Туманов плюхнулся на собственное кресло во главе необъятного – практически генеральского – стола и ткнул пальцем кнопку телефона.

– Костя, найди Гареева, пусть ко мне поднимется.

Едва Туманов отпустил клавишу, в приемной послышалось невнятное бормотание, и буквально через десяток секунд на пороге нарисовался мрачного вида долговязый худосочный тип в потрепанных джинсах и мятой футболке, из которой руки торчали…штакетинами. Тип был похож на детский рисунок в духе: "палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек", только вместо огуречка, прообразом его тела, должно быть, являлось нечто менее округлое и более вытянутое – стручок, например.

Из-за острого плеча долговязого высовывалась довольная рожа Кости Масальского.

– Вот, привел…

– Исчезни!

Масальский исполнил приказание, тихонько прикрыв двери.

– Знакомьтесь.

– Александр, можно, просто Саша,- выдвинул правую штакетину вперед долговязый.

– Серега,- стиснул предложенную узкую ладонь Величев, чудом приподнявшись над коварным креслом.

"Просто Саша" с непроницаемым лицом кивнул, разорвал рукопожатие и уселся напротив. В кресло гораздо более жесткое и удобное.

– Саша – спец по слежке и оперативной работе,- пояснил Туманов.- А ты у нас,- шеф воззрился на Величева,- собаку съел на…операциях…хм…деликатного характера, правильно? Значит, общий язык найдете, сработаетесь.

И Саша и Величев согласно кивнули. А куда деваться?

– Биографические справки давать не буду, сами перетрете. Только учти,- толстый волосатый палец Тумана пистолетным стволом уставился на Велика,- Саша опером в райотделе и в главке десять лет отпахал, поэтому ты без…вывертов! Амбиции можешь засунуть…сам знаешь куда. Саша сказал – ты сделал, усек?

Голова Велика вновь мотнулась вниз – вверх. Как у китайского болванчика. "Вот, сука, под мента меня положил! Дожили, Серега Величев у мусора на побегушках",- в груди закипела обида, но наружу не прорвалась. Только лицо чуть заметно скривилось, приобретя весьма кислое выражение. Ничего, потом сочтемся, если карта выпадет.

– Теперь о деле: работаете по Наташиному дружку. С ним не срастется – тогда подойдет любой лох, лишь бы с Паровозом где-нибудь когда-нибудь пересекался. Главное, чтобы перо до пятницы в ход пошло и всплыло…под вспышки фотокамер. Детали разработаете и обсудите самостоятельно, у меня и без того голова болит. Вопросы есть? Нет! Все, валите!

Инструктируемые встали, вернее, Гареев поднялся сразу, а Величев принялся совершать сложные телодвижения, чтобы вывалиться из бездонного кресла. Где-то в конце процесса, когда Серега уже почти принял вертикальное положение, Туманов приголубил его добрым прощальным напутствием:

– Помни, последнее китайское!

Пока они спускались с Гареевым по лестнице, расплавленные от злости мозги Величева посетила одна интересная идея. Как совместить полезное с приятным. Он преодолел острый сиюминутный позыв перебросить долговязого Сашу через перила, чтобы тот рухнул вниз головой, расплескав ошметки окровавленной плоти по стенам, попутно задавил желание отвесить худосочной костлявой заднице полновесный пинок и довольно миролюбиво спросил:

– Слышь, если хахаля не отыщем, кого, типа, на перо поставим? Шеф, что-нибудь приказывал?

– Нет. А что?

– Да так, есть пара кандидатур на примете…

Сквознячок свободно гулял по салону, струился по лицу, взъерошивал волосы, шелестел документами и изредка – когда автомобиль увеличивал скорость на поворотах – хулиганил, разбрасывая по заднему сиденью разнообразные бумажки и даже кидая их на пол. Такое вопиющие безобразие Стрельцов сносил терпеливо – на стоянке смиренно поднимал и раскладывал документы по файловым папкам, вытаскивал из-под сидений бумажный мусор. И едва садился за руль и трогался с места, снова опускал стекло в автомобиле. Только ради того, чтобы чувствовать кожей прохладное дыхание ветра.