Павел Ганжа - Холодное блюдо

Окружающие считали это глупой прихотью, заскоком, но услугами автомобильного климат-контроля Артем практически не пользовался. Несмотря ни на какую жару. Считая дыхание кондиционера мертвым, Стрельцов позволял дуть в лицо только ветру. Хотя назвать животворным поток городского воздуха, пропитанный "чудными" индустриальными ароматами и вредными веществами, не рискнул бы и самый завзятый фанат урбанизации. Однако Артема бесчисленные пугала нарушенной экологии не впечатляли, и кондиционеру он предпочитал ветерок, пусть с химическими добавками из заводских труб, пусть с примесями выхлопных газов, лишь бы гарью сильно не пах. Все бы ничего, но вкупе с дурацкой привычкой складировать документы на заднем сиденье, а не аккуратно складывать их в портфель, как рекомендовал Райхман, опускание стекла приводило к вышеописанным безобразиям.

Сегодня посторонние ароматы обонятельные рецепторы не перегружали (наверное, норму выбросов металлургический завод и химкомбинат не выполнили), ветерок был почти по-настоящему свежим. И это невзирая на то, что осадков (наперекор народному фольклору про четверговые дождики и прогнозу Гидрометцентра) не предвиделось. Ясное безоблачное небо просто кричало, что метеорологам верить нельзя. А о том, что неделя доползла до отметки "четверг", Артем старался не думать. Четверг. Ну и что? Рыбный день в советских столовых. Не вспоминать же про завтрашнюю пятницу, на которую назначен час икс, время принятия решения.

Завтра будет… завтра. И если есть возможность отложить переживания по поводу несостоявшейся сделки и изменения отношений с друзьями-компаньонами на сутки, почему бы так и не поступить. Конечно, периодически внутренний голос будет грызть печень и капать на мозги, но мытарить себя в полный рост Артем начнет только завтра. Попытается. А сейчас он заберет Настю из дома, и они поедут отмечать…хороший день. Или по городу погуляют. Есть еще варианты: в кино заглянуть или в клуб. Хотя летом в клуб – неактуально. Утром, по крайней мере, договаривались просто прогуляться, шашлыка поесть…

Узкий стояночный карман перед подъездом, где Стрельцов обычно парковал свой экипаж, заняли два здоровенных тонированных джипа, один серебристый, второй черный. Создавалось впечатление, что джипы не парковали, а специально расставили так, чтобы больше рядом никто не поместился. Поэтому Артему пришлось заезжать на поросший чахлой травой газон и оставлять машину там. Предварительно высказавшись по поводу скудоумных хозяев жизни и их крупногабаритных сараев…

Через полчаса супруги Стрельцовы вышли из дома, сели в автомобиль и поехали в кафе. Ни Настя, ни Артем не обратили внимания, что оба джипа синхронно ожили, и их громадные туши двинулись вслед за их машиной…

В кафе Стрельцовы посидели…нормально. Вкусно, комфортно, душевно. Глава семейства даже слишком душевно.

Внутренний голос, вопреки ожиданиям, вопил чрезмерно громко и чересчур усердно терзал печень, поэтому Артему приходилось вопли заглушать, а печень, соответственно, лечить. И то и другое – посредством водочки. Услышал стенания внутреннего голоса – хлоп рюмашку. Почувствовал "угрызения" печени – залил ее стопариком. В неравной борьбе с внутренним голосом Стрельцов одержал победу, но заплатил за нее…прилично. Счет потянул на пять тысяч.

Настя, по понятным причинам воздерживающаяся от употребления алкоголя, несколько раз полушутя требовала прекратить чрезмерно частое опрокидывание тары, но поскольку Артем вел себя в целом адекватно – веселился, иронизировал, признаков депрессии не выказывал – отстала. Ну, хочет муж выпить, не выворачивать же ему руки. Меру знает, набраться не должен.

И все же Артем набрался. Долечился и…доглушился. Не до поросячьего визга, конечно, и даже не до мартышкиных ужимок, но…изрядно. Земля уже покачивалась, словно опущенный на морскую гладь надувной матрац, и "соображалка" работала со скрипом. Ощутимо слышным. Даже подсчет чаевых официанту вызвал определенные затруднения. Чтобы их устранить Стрельцов встряхнул мозги еще одной рюмашкой. В результате возлияний из-за столика Артем выбирался подчеркнуто осторожно, подражая действиям обколотого успокоительным слона в посудной лавке, при этом, опираясь на супругу и стараясь не мотать головой.

Любой кивок мог вызвать сотрясение. И не той части тела, в которую, по меткому заявлению одного маститого боксера, едят, а матушки-земли. Слишком активно она покачивалась. В проветриваемом "чертовыми" кондиционерами помещении кафе еще терпимо, но "на воздухе", куда Артем еле выбрался при помощи супруги, почва распоясалась окончательно. Она то лихорадочно тряслась, то подпрыгивала, то плясала, слава богу, что не гопака и не камаринского, а нечто более интеллигентное.

Вечерняя прохлада не освежила. И не протрезвила. Даже затуманенного алкоголем сознания Стрельцова данное нехитрое умозаключение достигло. Он еще высказался насчет подлых рестораторов, которые добавляют в водку честным гражданам, разную дрянь, не иначе химию, от чего означенные честные граждане плохо держатся на ногах. Брякнул, и тут же понял, что спорол чушь. Откуда-то издалека, словно из-за перегородки донесся переливчатый смех Насти.

– Ну, ты и набрался!

– Ничего я не наб-р-рался! – попробовал возразить Артем и сам ужаснулся. Тому насколько он пьян. И чем дальше, тем сильнее его разбирает. Уже и взгляд удавалось с превеликим трудом сосредоточить на каком-либо предмете.

Что за водку черти подают?!

По итогам короткого импровизированного совещания семейный совет определил, что за руль сядет Настя, а Артема транспортируют в качестве ценного груза. Иначе они до дома вряд ли доберутся, а если и доберутся, то очень не скоро. И тогда не выгулянная на ночь Чапа им такой привет в прихожей оставит, что впору лопатой разбрасывать. Большой и теплый привет…

Дальнейшее Стрельцов помнил обрывочно. Куски калейдоскопа: вот он садится на пассажирское сиденье, подталкиваемый в спину супругой и настаивающий на том, чтобы его "не кантовали, поскольку он груз действительно ценный, хрупкий и бьющийся"; вот по бокам мелькают всполохи неоновой рекламы и огоньки окон; вот они тормозят у какого-то магазина, куда ни кинь взор, тянутся ряды бутылок, банок, разноцветных пакетов и жестянок; вот подъезжают к родному дому, выходят из машины (кое-кто вываливается мешком с картошкой), и навстречу прет незнакомый мордастый мужик. И все.

Затем наступила темнота.

Боль.

Она растеклась по телу. Распространилась. Во вселенной не существовало ничего кроме боли. Только темнота и боль. Всеобъемлющие и всепроникающие. Вечные основы вселенной. Затем боль стала истончаться. Не уменьшаться, а именно истончаться, делиться, из одной огромной глыбы превращаться во множество мелких камушков. Камушков, которые…невыносимо громко стучали по темени. По обнаженному беззащитному мозгу.

Тук-тук-тук.

Стук разносился грохотом по черепной коробке, отдаваясь эхом в ушах. Темнота тоже истончалась. Коготки света царапали веки. Стрельцов понял, что уже ощущает собственное тело, но великой радости это не принесло. Океан боли расплескался морями, озерами и прочими водоемами. Теперь он ощущал чудовищный дискомфорт в разных местах. То в голове разряд боли взорвется, то приступ тошноты к горлу подкатит, то веки заломит так, будто они состоят лишь из нервных волокон. Еще почему-то ныла спина, правая скула и запястья.

Артем попытался собраться с силами и мыслями – получилось не очень. Особенно с мыслями. В голове можно было бешбармак готовить, настолько она напоминала пустое железное ведро – внутри один грохот. Сил тоже не хватало, и шевелиться не то что не хотелось – казалось, при любом движении тело просто разорвется от боли.

В воспаленных мозгах родилась первая связная идея – для затравки открыть глаза.

Попробовал.

Тяжелые – впору домкратом орудовать – створки век медленно поползли вверх, сетчатку ожгло светом. Когда глаза привыкли к колющей остроте освещения, выяснилось, что с ориентировкой на местности дело обстоит не ахти. Видимость ограничена, осмотреться – никакой возможности. Все поле стрельцовского зрения занимал кусок (простите за скудость слога) пола, покрытый "чудным" – в светло-бежевую крапинку – дырявым линолеумом. А разглядывать этот дивный пейзаж приходится по той простой причине, что Артем лежит мордой вниз.

Мозги постепенно заработали, вернулась способность делать примитивные умозаключения. Не минуло и столетия, как Стрельцов догадался, что лежит тут давно, поскольку правая сторона лица, которая и покоится на полу, частично онемела, частично ноет. Рисунок на линолеуме был Артему незнаком, отчего явно напрашивался вывод, что он не дома и не в гостях у родственников и близких друзей. Хотя качество напольного покрытия и его расцветку во всех "дружественных" квартирах Стрельцов, естественно, не помнил, но твердо знал, что подобной дешевой безвкусицей уважающий себя хозяин портить жилище не станет. Разве что человек "опустившийся" или к интерьеру собственного гнезда безразличный настолько, что ленится залатать режущие глаз дыры.