Николай Шебуев - Дьяволица

Автор действительно, чересчур сурово отнесся к Лидии Львовне.

Правда, у него были на это свои соображения.

Так, между прочим, он осуждает ее отношения к мужу.

Ну с какой стати она отдалась этому фату Теремовскому?

Правда, и тут у мадам Невзоровой есть серьезное возражение: она отдалась адвокату не добровольно.

Он воспользовался ее слабостью, напоил ее и воздействовал на ее потрясенную происшествием психику.

Девять десятых дам не устояли бы, очутившись в тех условиях, в которые автор поставил беззащитную соломенную вдовушку.

Разве не искренне раскаялась она, твердя: «я убила мужа».

Разве не терпеливо перенесла она такое испытание, как разлука с горячо любимыми детьми, безвестное и бессовестное отсутствие мужа и это сознание ничтожности в герое ее романа — Теремовском?

Автор может засвидетельствовать, что Лидия Львовна держала себя, как настоящая героиня. Как настоящая героиня романа, она получила возмездие свыше меры содеянного и за преступление вовсе не уголовного характера (измена мужу под влиянием аффекта).

Свыше меры содеянного потерпел наказание и прис. пов. Теремовский.

Ну за что, в самом деле, он посажен автором в тюрьму?

За то, что, воспользовавшись исключительно блогоприятными обстоятельствами, чуточку подпоил жену друга своего и овладел ею…

Но, во-первых, он давно и страстно был влюблен в нее, во-вторых, Лидия Львовна сама в тот вечер вела себя вызывающе…

Ну разве девять десятых мужчин утерпели бы, очутившись в положении, близком к его положению!

Да разве сам автор, очутившись на месте Теремовского, повел бы себя иначе!

Быть может, он спросил бы в отдельном кабинете вино не той марки, какую спросил Теремовский, но в марке любви и он бы не дал спуску!

Скажут:

— Ну и дружба!

Но ведь еще со времен Шекспира это-то и считается чуть ли не самым убедительным доказательством дружбы!

«Будь другом мужу и верным его жене!» — гласит китайская пословица.

Да, наконец, сам-то Петр Николаевич Невзоров хорош!

Стоит ли за такого заступаться, когда он, едва попал в Варшаву, позабыл и о жене, и о детях и дал повиснуть у себя на шее тоже жене друга — Топилиной!

Правда, Мария Александровна Топилина сама кинулась на шею Невзорову, чтобы наказать мужа, открыто изменив-шого ей с Тиной.

Но все-таки со стороны автора было большой жестокостью наказывать Теремовского именно тюремным заключением.

Автор не имеет основания быть недовольным и Теремов-ским: в тюрьме он вел себя джентльменом: старался выгородить Лидию Львовну и, если в самом деле своими выгораживаниями только еще больше запутывал Лидию Львовну в эту скверную историю, так в этом виноват автор, так неудачно подтасовавший обстоятельства.

Автор вообще взял себе за правило играть в руку судебному следователю.

За что, например, попали в тюрьму Петр Николаевич Невзоров и Марья Александровна Топилина, — веселая, радостная парочка?

Только за то, что Невзоров выдал Марью Александровну за свою законную жену.

Но разве мало кто из нас своих беззаконных жен выдает за законных!

Не хватило бы тюрем, чтобы сажать всех таких преступников!

И как ведь коварно, играя опять-таки в руку полиции, автор заставил Петра Николаевича в самую критическую минуту назвать номер телефона 717-17, — номер… Теремовского!..

Коварна со стороны автора и ссылка на Пржездецкого:

Топилин по долгу журналиста принимал все меры, чтобы засадить Пржездецкого в тюрьму и… его жена засажена в тюрьму под видом жены Пржездецкого.

Это ужасно! Конечно, автор хотел наказать и ее за измену мужу?

Но Василий Топилин сам ведь смотрит на институт брака, как на институт, который давно пора сдать в брак!

После скандала в участке он тоже попал в тюрьму и томится там совершенно безвинно.

Там он встретился с… Манькой-Ковбойкой.

Бедную девушку, перенесшую такое потрясение, надо было бы лечить, а ее томят в одиночной тюрьме.

То, что испытала она, не приходится испытывать каждый день: она оказалась в чужом гробу с чужой мертвой головой в ногах.

— Брр!..

Автору даже вспомнить этот ультрауголовный эпизод неприятно!

И между тем, автор снимает с себя ответственность и за него!

Виноват во всем Неберучев. Ах, уж эти инженеры. Вот кого автор должен был бы посадить в тюрьму!

Почему не сделал этого? Неужели только потому, что инженеры вышли из моды?

Поставщика Дормидонтова, этого старого ветхого добродушного старца, автор не только безжалостно уморил, но даже надругался над прахом его, положив в его гроб Мань-ку-Ковбойку!

Автор коварно поступил с этой легкомысленной, но милой особой, заставив ее принять в презент перстень Дорми-донтова.

В глазах судебного следователя такая косвенная улика указала прямую дорогу в тюрьму!

В сущности говоря, во всем романе ни один герой не совершает ни одного преступления, но все запутались в сети «косвенных улик» и очутились в тюрьме!

Так дело обстояло в Петрограде.

В Варшаве — не лучше.

В одно прекрасное утро очаровательная Тина и Эмма очутились, по воле судебного следователя, в тюрьме!

В тюрьму же был посажен и Грондэ-Пржездецкий.

Последнего, действительно, давно надо было посадить в тюрьму, потому что это именно он и его товарищ-шофер ограбили зимой квартиру генерала Чибисова.

Автор безжалостно подсунул в карман англичанке Эммы Коутс часть самых ценных из этих вещей.

Часть вещей будто бы очутилась в ридикюле Тины, хотя читатели этого не заметили из романа.

Эти «косвенные улики» запутали девушек и их посадили в Варшавскую тюрьму.

Остальные варшавские герои этого романа продолжают лежать на одре болезни.

Не может оправиться сам генерал, его супруга и милый мальчик Виктор.

Автору особенно жаль этого подающего надежды гимназиста.

Безнадежно полюбить одну девушку — уже громадное несчастие, которое впору самому взрослому бородатому мужу, но безнадежно полюбить двух! — о, это такой ужас, перед которым муки дантова ада кажутся бирюльками!

Между тем, Виктор очутился в этом аду любви как раз в то время, когда душевное спокойствие его организму было всего необходимее.

Он боролся между жизнью и смертью, и между Эммой и Тиной.

Автору чрезвычайно неприятно, что в силу сцепления непредвиденных обстоятельств пострадавшим в этой истории является милый хрупкий мальчик.

Автор не может не сознаться, что у него был большой соблазн покончить с романом этого мальчика и романами варшавских героинь одним эффектным, но в высшей степени жестоким концом.

Он хотел довести до сумасшествия Тину, мятущуюся в страстевороте тоски по Василию и Грондэ, и заставить ее в припадке безумия поджечь дачу Чибисовых.

Как уголовному романисту это было бы автору очень на руку: ведь в романе есть и убийства, и самоубийства, и грабежи (тачечник, «Пржездецкий»), и подлоги (Пржез-децкий живет по подложному паспорту), и осквернение трупа, и разные другие уголовные деяния (например, поступок Ландезена с мертвой ногой) и искалечение младенца крышкой гроба Дормидонтова (автор отдавил ногу мальчику прачки; пришлось ведь ногу отрезать!), — не было только поджога!..

Конечно, могут упрекнуть роман в отсутствии в нем кровосмесительных тем.

Но автор не так воспитан, чтобы касаться столь неприличных тем.

Он знает, что его роман с удовольствием будет читаться в долгие зимние вечера в кругу самых добродетельных семей.

Он мог бы бросить детей Невзорова, в особенности девочку, в руки какого-нибудь мережковствующего дяди.

Но такт и желание не выходить из границ семейных идеалов заставили автора отослать девочку не к сатиру-дя-де, а к весьма почтенной и добродетельной вдове-тетке.

Поджог и вообще пожар, конечно, не был бы лишним в вышеозначенном романе, — в огне эффектно мог бы сгореть и Виктор, и генерал, и генеральша, и Тина, и Эмма, и вообще весь Чибисовский лазарет, за исключением, конечно, милых девочек, которых мог бы спасти какой-нибудь дачник — князь, или граф, или барон, или сын банкира, или даже, в крайнем случае, пожарный, впоследствии получающий большое наследство, — и сочетаться с одной из спасенных девочек законным браком.

Другая девочка могла бы пойти в монастырь или поступить в знаменитые кинематографические артистки.

Поджог можно было бы поручить и Эмме; никому не показалось бы странным, что она, узнав, в чем ее подозревают и не имея возможности оправдаться, сошла с ума и подожгла дом своих бывших благодетелей.