Наталья Никольская - Газетная утка

Черт меня побери! Все это было очень даже похоже на правду. Завеса тайны над нашим «мистером Икс» приоткрылась, и его роль во всей этой запутанной истории предстала мне в новом свете.

– Уткин не сказал вам, что было на этой самой кассете? – уточнила я.

– Он даже не намекнул, что речь идет о видеокассете, хотя я, конечно, мог предполагать. Стас сказал лишь о «бомбочке», которая спрятана в надежном месте. Он-то знал ей настоящую цену! Поэтому не пошел ни к ментам, ни в ФСБ, ни в свою демократическую шарашку «Вольное перо», а позвонил «красно-коричневому» Женьке Кольцову… А о кассете впервые брякнул Бабанский в своей статейке. Я думаю, ему сам Стас проболтался, кто ж еще? Ну, а когда беднягу Уткина убрали, этот дурак – Господи, прости! – вылез со своей «сенсацией». Подставил башку, по-глупому подставил… Ну что, убедил я вас, нет? Сообразили, почему для вас обеих было бы спокойнее, если б вы оставили «бомбочку» Барабанщика лежать там, где она лежала: за грядкой с хризантемами. А теперь…

– Черт побери, вы следили за нами?!

– А почему вас это так возмущает? – усмехнулся журналист. – Или вы решили, что слежка – ваша прерогатива? А если серьезно, то следить за вами, девочки, я, конечно, не собирался: все вышло случайно. Просто методом исключений и сопоставлений я пришел к мысли, что та штуковина, о которой Стас мне рассказал, должна быть спрятана у него на даче, и явился сюда. Я рассчитывал, что после смерти бедняги Уткина про эту дачку все забыли, и мне удастся спокойно здесь покопаться, не привлекая к себе внимания… И нечего прожигать на мне дырки глазами, Полина! Можно подумать, вам никогда не приходилось посещать чужие дома без ведома их хозяев!

– Ладно, проехали! Никто на вас дырки не прожигает – подумаешь, какой ценный экземпляр… И давно вы здесь торчите, позвольте узнать?

– Часа три. Можете себе представить мое удивление, когда я обнаружил на даче двух особ, которые имели явное намерение остаться здесь на ночлег! С одной стороны, это был для меня приятный сюрприз, – говорящий обменялся с моей сестрой красноречивыми взглядами. – Но с другой… В общем, мне пришлось выбирать: либо убраться восвояси и похоронить всякую надежду раздобыть кассету и распутать это дело, и… И познакомиться поближе с очаровательной незнакомкой, которая вот уже больше суток держит в плену мою творческую натуру! Либо остаться – и ждать, держа наготове глаза, уши и пару рук. Я выбрал второе. И очень скоро сделал еще одно потрясающее открытие: оказывается, вас тоже, как и меня, интересует тайна этой дачи!

– Но как вы догадались? – Я была смущена, обескуражена, раздосадована, однако старалась не подать виду.

– Проще простого. Однажды мне удалось подобраться совсем близко к окошку уткинского кабинета, за которым вы, Полина, шуровали в столе моего бедного приятеля. Я видел, как вы пристально изучаете какую-то бумажку… Вы чуть меня не засекли – помните? Мне даже пришлось прикинуться для убедительности котом. Кстати, их тут бродит великое множество, и по-моему, я стал у них своим парнем, пока сидел сегодня в «секрете»!

На этот раз Кольцов подарил обезоруживающую улыбку нам обеим, и она попала в цель на удивление точно. Я больше не чувствовала раздражения к этому красавчику, наоборот: то, что я к нему чувствовала теперь, было очень похоже на симпатию.

Оставался еще один, последний вопрос, который требовал ясности. И задать его лучше напрямую, без обиняков. Взглянув на сестру, я поняла, что из моего психолога сейчас плохой советчик: в сияющих Оленькиных глазах, обращенных на Кольцова, были одни ответы – и никаких вопросов…

– Евгений, вчера вечером, в квартире Артема Бабанского… Ведь это были вы, правда?

Я думала, это неожиданное разоблачение повергнет парня в шок, но он лишь слегка приподнял свои выразительные брови.

– Да, это был я. Но как, черт побери, вы догадались? Ведь меня никто там не видел, это точно!

Я снова переглянулась с Олей, весь вид которой молил о пощаде.

– Секрет фирмы! И зачем вы туда приходили?

– А вы?

– Ну… Мы хотели надавить на него, чтоб рассказал, что ему известно о кассете, и вообще…

– Вот и я за тем же! Как и ваша прелестная сестренка, Полина, вчера днем в кабинете Артемия я понял, что бедняге явно что-то известно. Я надеялся на его откровенность…

Кольцов старался говорить спокойно, но едва заметное подрагиванье губ выдавало его боль.

– Я рассчитывал, что, возможно, смерть Стаса сделала Бабанского умнее, открыла ему глаза на истинное лицо тех, кому все они служат. Но нет: он даже слушать меня не захотел! Пораскинув мозгами, я решил, что будет лучше сходить к Артемию еще разок вечером, домой: пусть успокоится, остынет маленько. Я пришел к нему минут на пять-семь раньше вас – вы даже не дали мне толком осмотреть место преступления. Но опять я пришел слишком поздно! Вот тогда я решил окончательно и бесповоротно, что раздобуду эту проклятую кассету – хотя бы мне пришлось лезть за ней в логово к самому дьяволу!

– Но ведь раздобыли-то ее мы с Ольгой! – не удержалась я от похвальбы.

– По чистой случайности, Полиночка, по чистой случайности! Вы же видите: со вчерашнего дня мы с вами все время идем след в след, то я вас чуть-чуть обойду, то вы меня… А час назад, когда вы отправились вызволять Ольгу из лап этого отвратительного старикашки соседа, у меня была прекрасная возможность выпотрошить тайничок в саду, который вы сами мне показали! И только мое врожденное чувство порядочности помешало мне обвести вас вокруг пальца. Да еще – соседи, которым приспичило на ночь глядя поливать свою малину у самого забора…

Я живо представила себе, как мы с Ольгой раскопали бы пустую ямку за хризантемами, и мне сразу расхотелось улыбаться.

– Ах, Женечка, – пропела моя сестренка, – неужели вы и в самом деле смогли бы так бессовестно обмануть бедных девушек, увести кассету у них из-под носа?

– Оля, своим вопросом вы ставите меня в неловкое положение… – начал было Кольцов. И внезапно, вспомнив о главном, уставился на меня.

– Что же мы сидим-то?! Где кассета?

– Хороший вопрос, парень! – раздался где-то сбоку голос, похожий на чириканье простуженного воробья.

Я подскочила так, словно меня подбросило пружиной, вторая пружина подбросила Кольцова. Один беглый взгляд на непрошенных гостей – и я поняла: мы влипли по-крупному.

Я увидела, как все вокруг – Полина и Евгений, застывшие в позе «не ждали», гостиная уткинской дачи и уродливые фигуры бандитов с огромными пушками, мгновенно наполнившие ее, – все это завертелось у меня перед глазами и подернулось какой-то дымкой. Мысленно я уже возблагодарила судьбу за то, что сейчас снова потеряю сознание и не увижу свою смерть, но оказалось – преждевременно… Мозг не отключился: он только вошел в состояние ступора. Ноги тоже стали как мозг – ватные и какие-то вовсе чужие. Слава Богу, что они мне сейчас не требовались: неведомая сила вдавила меня в мягкий диван, по которому я растеклась как амеба.

Тот, который был впереди всех – плюгавый малый лет сорока, с лоснящейся крысиной харей и лысиной на макушке, в которой сквозь бесцветный пушок отсвечивала большая люстра гостиной, – расплылся в улыбке, как будто увидел старого доброго знакомого.

– Ба! Какие люди – и без охраны… Привет, Женик! Как говорили у нас на зоне, сколько лет, сколько зим…

На лице Кольцова не дрогнул ни один мускул.

– Привет, привет, Леник. Не знаю, как там у вас на зоне – не сидел, а у нас на улице Беговой говорили: дерьмо не тонет.

Крысомордый заржал, выставив мелкие острые зубы.

– А ты все такой же, парень, ей-бо! Совсем не изменился с той ночки, когда мы с тобой так славно закорешились в той малине за вокзалом – помнишь, в девяносто шестом? Глянулся ты мне тогда, браток: потому и не пустил тебя в расход. Долго потом жалел, что не продолжил такое приятное знакомство, ей-бо…

– Да как же тебе было его продолжать, Леник? Ты ж тогда так улепетывал от собровцев, что даже старых своих корешей растерял! Жмурика, Колю Муху – не забыл, небось? А ты говоришь – «в расход»…

Улыбка слетела с физиономии Леника.

– Значит, это ты «мусоров» навел, сучий потрох?! Чуяло мое сердце… Надо было тебя, гаденыша краснопузого, еще тогда шлепнуть, ей-бо! Ну да ладно: самое приятное впереди.

«Леник… Да ведь это же сам Леня Крыса!» – вяло прошуршало в моем ватном мозгу. С этого момента я намеренно опускаю в своем рассказе все эмоции, оставляя одни голые факты. В самом деле: в ту минуту, сделав это любопытное открытие, я была абсолютно уверена, что эмоции мне больше никогда не понадобятся.

– Что же это ты сегодня так лажанулся, ей-бо? – продолжал Крыса, по-прежнему обращаясь к Евгению. – Привел нас прямо к пленке, что твой дружок – царство ему небесное! – сховал. Да еще и девах вот этих подставил! Нехорошо, браток, нехорошо… Сам подохнешь – туда тебе и дорога, а им-то за что? Девки молодые, красивые – жить бы да жить, ей-бо…