Наталья Александрова - Охота на газетную утку

Я съела салат с помидорами и аккуратно подобрала с тарелки ломтики жареной картошки.

— Не обращай внимания, — ответила я на безмолвный Никитин вопрос, — я не ем мяса.

Он оглянулся на дверь, за которой скрылась Алла, потом на соседние столики. Никому не было до нас никакого дела, тогда я, улыбаясь, поменяла наши тарелки. Никита покраснел и с размаху вонзил нож в духовое мясо.

Он всегда голодный, поняла я. Дома его никто не ждет, поесть нормально может только здесь, потому что на работе его престарелая грымза даже кофе нормальный начальнику сварить не может!

Никита наелся, подобрел, крикнул Алле что-то насчет кофе, дал мне прикурить и даже подмигнул при этом.

— У нас на комбинате… — начал он, но я не дала ему договорить.

— Послушай, если ты еще раз начнешь про свой комбинат, то я вылью кофе тебе на голову!

— Что, надоел уже я тебе со своей работой? — усмехнулся Никита, ничуть не испугавшись перспективы быть обваренным кофе. — Думаешь, вот каким занудой стал…

— Да и был-то… — поддакнула я.

— Думаешь небось, что я неудачник. Вместо того, чтобы найти хорошо оплачиваемую работу, я кисну на этом комбинате, воюю с Сидоровым и так далее.

Мне ли насмехаться над Никитой, да я сама полная неудачница! Но я спросила о другом:

— А почему же ты так против банкротства комбината? Если купит какой-нибудь серьезный богатый человек, он заплатит долги, и специализация ведь не изменится… Если сейчас так нужен ультрамарин, или как там его, то не станет же хозяин переоборудовать комбинат в фабрику игрушек или в завод по производству презервативов! Ну выгонят, конечно, всяких Сидоровых, но уж тебя-то точно оставят! Без тебя они будут как без рук!

— Вот, в этом все дело, — произнес Никита каким-то странным тоном. — Конечно, работяг выгонят, да и Бог с ними, которые захотят работать — останутся. И я работу не потеряю, и производство наладится. Да только работать-то я тогда буду на чужого дядю.

Он будет богатеть, а я всю жизнь просижу на зарплате. И даже не в деньгах дело! — Никита отставил пустую чашку. — Я хочу сам, понимаешь, сам, создать все. Сделать образцовое, приносящее большие доходы предприятие, понемногу выкупать акции и стать владельцем. Я знаю, что смогу это сделать, если бы только были кредиты!

— Вот как? Стало быть, ты хочешь разбогатеть? — Я смотрела на него во все глаза.

— Какой дурак в наше время не хочет разбогатеть? Да только я хочу не просто разбогатеть, а создать все своими руками! — Никита смешался и сказал тихо и смущенно:

— Никому про это не рассказывал, а тебе вот…

Вот какие мы, оказывается. Он хочет, видите ли, не ждать милости ни от кого, а сделать все своим умением. В то время как за несчастный комбинат бьются в высших сферах и убивают людей, этот тип, сидящий напротив меня, хочет поднять комбинат из руин честным трудом, да еще и самому разбогатеть при этом. И стать молодым перспективным владельцем крупного предприятия. Всего-то…

— Ах ты, мой умница, — умилилась я и погладила Никитушку по руке.

За этим и застала нас официантка Аллочка.

— Еще кофе будете? — угрюмо спросила она.

— Будем! — весело ответила я. — Да я бы, пожалуй, и коньячку выпила для настроения…

— Я тоже, — согласился Никита.

— Ты — тоже? — изумилась Алла.

— Неси, — строго приказал он, — и не обсуждай.

У них произошел активный обмен взглядами, после чего Алла удалилась, позабыв при ходьбе повилять бедрами.

От коньяка мне стало тепло и спокойно.

Мы сидели в уголке, отгороженные от остального зала, играла тихая музыка, Никита смотрел на меня в полумраке блестящими глазами — в общем, «Спрут-четыре»? Или — пять?

Ситуация очень напоминала сцену из итальянского сериала. Мне бы только скромное вечернее платьице с вырезом и блестками. Комиссар Каттани и его очередная дама, пока еще живая — насколько я помню, всех его любимых женщин постепенно угрохали.

Посидев так некоторое время, Никита поднялся с места. Вместо Аллы появилась другая официантка, которая принесла счет.

На улице до меня дошло, что Никита вроде бы за рулем.

— Как же мы поедем, ведь ты пил коньяк? — пролепетала я.

— А мы никуда не поедем, — ответил он. — Мы пойдем ко мне. Я живу вон там, в соседнем доме, а машину можно оставить здесь, у кафе, никто не тронет.

Как интересно, отстранение подумала я, ну к нему — так к нему, мне, в общем-то, все равно, лишь бы не домой.

Квартирка была маленькая и ужасно запущенная. Беспорядок там был примерно месячной давности.

— Сестра иногда приходит, — пояснил Никита смущенно, — но сейчас племянник болеет.

А самому ему порядок наводить некогда, небось и в воскресенье на своем комбинате пропадает. Никита, видно, посмотрел на окружающее нас безобразие моими глазами и расстроился. Я видела, что он смущен, растерян и уже жалеет о том, что привел меня к себе.

Я видела его насквозь, я все про него знала.

Я сбросила осточертевшие за долгий день ботинки и забралась с ногами на диван. Поскольку больше сесть было некуда, Никита робко пристроился рядом.

— Хочешь, я расскажу, как была в девятом классе в тебя влюблена? — спросила я.

— Не может быть! Правда? — обрадовался Никита. — Ну-ка, ну-ка, расскажи.

И я рассказала, как из-за него попала в общество Леонардо да Винчи, как с замиранием сердца ждала еженедельных общих собраний, и его вежливо-равнодушного «Здравствуй, Саша!» при нечастых встречах. Как в раздевалке старалась повесить свое пальто рядом с его курткой. Как, обмирая от счастья, рисовала плакаты к его докладу.

— Плакаты были очень хорошие, — тихо сказал Никита, — просто замечательные…

— Я три раза их переделывала, — призналась я.

Я добилась, чего хотела, Никита наконец забыл про свой комбинат и про неудачную жизнь с женой, про то, что впереди у него куча неприятностей, вплоть до увольнения с работы.

Под диваном валялась расческа. Я причесала Никиту так, чтобы он стал еще больше похож на комиссара Каттани. Он мягко отнял у меня расческу, взял за плечи и привлек к себе.

Не знаю, как там целуется настоящий комиссар Каттани, наверное, он все делает отлично, но мой поддельный целоваться совершенно не умел.

А дальше я ничего не буду рассказывать, можете считать, что цензура вырезала из очередной серии «Спрута» все постельные сцены.

* * *

Я проснулась поздним утром и долго соображала, не открывая глаз, где же я, собственно, нахожусь. Потом села на диване и огляделась. В квартире никого не было, даже духом человеческим не пахло. На столе белела записка:

«Саша, будешь уходить, просто захлопни; дверь. Н.»

Вот так: просто захлопни дверь. И все.

Правда, в самом углу было еще нацарапано слово «Позвони», но не стоило обращать на него внимание, Никита написал его просто так, из вежливости.

«А чего же ты ожидала? — спросила я себя. Да ничего особенного», — тут же ответила самой себе. Все, как и должно быть. Ну и ладно, откровенно говоря, мне сейчас не до запоздалых сожалений. Тем более что я ни о чем не жалею. , Я вспомнила все, что я узнала вчера про Петра Ильича, про комбинат и про то, что меня использовали, как последнюю дуру, и окончательно расстроилась. Однако нужно было уходить из этой квартиры и просто захлопнуть дверь.

Так я и сделала. Дома никого не было — хоть тут-то повезло. Я приняла душ, заглянула в холодильник, но один вид еды навел на меня еще большую тоску. Тогда я завернулась в плед и включила телевизор в гостиной.

Передачи по утреннему времени были неинтересные. Маленькие девочки танцевали на сцене, размахивая огромными искусственными цветами. Я тупо пялилась на экран. В голове было пусто, как в кошельке после отпуска. Делать было совершенно нечего, да я и не смогла бы ничего сделать. Ведь у меня нет никаких доказательств того, что Петр Ильич причастен ко всем убийствам. Да если я только начну рассказывать Ираидиному подполковнику такую историю, он просто вызовет санитаров из психушки!

А как на это отреагирует Главный? Я посчитала, что точно так же. К тому же совершенно не хотелось вмешивать в дело мамулю.

Кажется, я впала в легкую дрему от безысходности. Разбудил меня телефонный звонок.

Я взяла трубку и только потом сообразила, что лучше бы этого не делать — не хочу разговаривать с мамулей.

— Сашка, это ты? — раздался в трубке голос запыхавшегося Никиты. — Ты почему не позвонила?

— А разве ты просил меня это сделать? — хрипло осведомилась я.

— Конечно, просил! Ты что, записки моей не читала?

— Читала…

— А я с трудом твой телефон нашел! Маме звонил, она в старой записной книжке откопала, еще школьной!

Никита страшно орал, потому что в трубке слышны были гулкие удары кувалды о железо, очевидно, Сидоров снова принялся за свое.

— Понимаешь, я утром очень торопился, потому что проспал! Ты только не пропадай, а? — Несмотря на крик, в голосе его я услышала просительные нотки. — Давай встретимся вечером, я хочу многое тебе сказать…