Элизабет Питерс - Седьмой грешник

— Добрый вечер, — сказала Жаклин Кирби. — Вы похожи на непропеченный бисквит. Как вы?

— Прекрасно. — Вырвавшееся слово прозвучало хрипло и неубедительно, и Джин откашлялась. — Просто хочу есть. Я ведь проработала... Кстати, какой сегодня день?

— Пятница. Я знаю, что вы заработались; я наблюдала за вами. — В голосе Жаклин звучала скорее зависть, чем сострадание. — В вашем возрасте я тоже могла так работать. А теперь это, как и многое другое, мне недоступно... Поедете домой? Или прямо к Энди?

— Я чувствую себя прекрасно, — машинально повторила Джин. Она думала о последнем параграфе, который записала в тетрадь. С некоторым запозданием, вынырнув из еще нерассеявшегося тумана учености, она поняла, о чем говорит Жаклин.

— К Энди? Ах да... вечеринка у Энди! В честь его отца... А он уже ушел?

— Кто? Куда?

— Энди. Он весь день был здесь.

— Он ушел в пять, готовиться к вечеринке.

— Ну да, к вечеринке. — Джин потрясла головой. — Боже... хоть застрелись! Надо спешить. Черт возьми! Я в таком виде... Который час?

— Успокойтесь. Вечеринка начинается не раньше девяти, а это значит, что часов до десяти ничего интересного не будет. У вас уйма времени, успеете устранить следы тяжких трудов.

— А вы? — Джин снова затрясла головой. — Что-то я сегодня говорю всякие глупости. Я хочу сказать, что вы выглядите прекрасно. Вам не нужно...

— В моем возрасте я мало чем могу себе помочь, — грустно заметила Жаклин. — И все-таки намерена постараться... Так хотите, я вас подвезу, или не надо?

Джин посмотрела на Жаклин, увидела, как у той весело блестят глаза, и сразу успокоилась.

— Спасибо. Хочу, если это вам по пути. Не знала, что у вас есть машина.

— Вы многое пропустили за последние дни. Пока вы корпели над книгами, моя приятельница фрау Хильман уехала в отпуск и оставила мне свой автомобиль и квартиру.

— Как хорошо иметь друзей!

— А еще она оставила мне свою персидскую кошку, розового пуделя и целый аквариум экзотических рыбок. Когда я извлекла кошку из аквариума и приготовила отбивные для пуделя-гурмана — он питается ими ежедневно, — я задумалась, так ли уж удачно устроилась.

Они вышли из здания и очутились в душистых сумерках римского вечера. Джин глубоко втянула в себя освежающий воздух.

— Машина вон там, внизу, — показала Жаклин. Она заколебалась, потом, как бы неохотно, добавила: — Может быть, поедем ко мне, я накормлю вас омлетом или еще чем-нибудь? И душ у меня есть. Не хочу уподобляться телевизионной рекламе мыла, но я сама жила в студенческих общежитиях, и мне знакомы эти тесные душевые кабинки в углу комнаты с двумя кранами — и оба холодные.

— Очень мило с вашей стороны.

— "Мило" — слово как раз для меня, — саркастически ответила Жаклин. Она повернула ключ зажигания, и машина вознаградила ее специфическим скрежещущим звуком. Польщенная, она сделала какое-то движение ногами, и скрежет перешел в глухое рычание.

— Ненавижу эту машину, — пробормотала она. — И крайне не люблю ездить по Риму.

— Так чего ж ездите?

— Мазохизм. В Новой Англии мы называем это самодисциплиной, но это одно и то же. — Автомобиль дернулся и влился в поток машин, Жаклин немного успокоилась. — У счастью, и Институт, и квартира на одном берегу реки. Если бы пришлось пробивать себе путь через лабиринт улиц в старом городе, я превратилась бы в мокрую курицу.

— Вы действительно хотите, чтобы я зашла к вам? — спросила Джин.

— Почему бы и нет?

Ответ мог бы показаться не слишком любезным, но тон, которым он был произнесен, успокоил Джин.

— А можно остановиться у моего дома, я захвачу кое-что из одежды? Я живу сразу за Виа ди Сан-Панкрацио.

— Конечно.

Джин потребовалось всего три минуты, чтобы подняться наверх и вернуться. Жаклин поглядела на нее с уважением:

— Быстро вы.

— Я только взяла чистое платье.

Они продолжили свой путь и всего один раз свернули не туда. Обнаружив это, Жаклин высказалась так красноречиво, что теперь уже Джин посмотрела на нее с уважением.

— Но я же в отпуске, — рассмеялась Жаклин. — Что ж, может, это еще одно мое обличье, верно? Знаете, стереотипы часто вводят в заблуждение. Есть типичные библиотекари, но не все библиотекари типичны. Так обстоит и с любой другой профессией.

— Например, в археологии, — согласилась Джин. — Судя по тому, что я слышала о профессоре Сковиле, его не отнесешь к типичным.

— Вы так считаете? Жизнелюбивый антрополог — это просто подвид общего стереотипа. Многих ученых раздражает образ затворника в башне из слоновой кости; вот они и стараются доказать, что они такие же, как все остальные, что они столь же блестяще разбираются в современной жизни, как и в своей специальности.

— Не думаю, что профессор Сковил старается что-то доказать.

— О Боже! Я покусилась на одного из ваших героев! — сладким голосом воскликнула Жаклин. — На первый взгляд, кажется, у него есть все — и сексуальное обаяние, и мужественность, престиж ученого и популярность. Но может быть, его истинной сущностью является то, что его тошнит, когда он ест лук, и что ему приходится втягивать живот, когда он смотрит на себя в зеркало. Возможно, этим и объясняется его безрассудство, которое, вы не можете с этим не согласиться, иногда граничит с эксгибиционизмом.

Джин с изумлением поглядела на спокойный профиль своей спутницы.

— По-моему, я никогда в жизни не слышала ничего более циничного.

— Ну, вы еще слишком молоды.

Жаклин направила автомобиль в темную узкую улочку, по обеим сторонам которой тянулись глухие высокие стены. Она включила фары — на современных, хорошо освещенных улицах у нее горели только подфарники, как и предписывают римские правила.

— По-моему, я никогда не была здесь, — заметила Джин.

— Это старинная Виа Аурелия, — ответила Жаклин.

Обе вздрогнули, когда мимо них с ревом пронеслась встречная машина, не оставив, к их обоюдному удивлению, ни одной царапины на крыле их автомобиля.

— Мне трудно здесь ездить, — пожаловалась Жаклин. — При встрече с другой машиной мне всегда хочется взобраться на правую стену. Но само название улицы приводит меня в восторг.

— Рада узнать, что вы не закоренелый циник.

— Цинично я отношусь только к людям. А от пейзажей и вообще от всего вещественного раскисаю, как желе на пышке. Если хотите, это признак среднего возраста.

Стены остались позади, теперь они ехали мимо новых жилых домов, улица стала шире, и романтика кончилась. Жаклин еще несколько раз повернула в лабиринте переулков и, наконец, въехала в узкий проезд, отмеченный табличкой «Частное владение». Из маленькой сторожки вышел привратник, узнал машину и вернулся к своему обеду.

— Ничего себе! — изумилась Джин. — Я и не знала, что работа библиотекаря так хорошо оплачивается.

Подъездная аллея вела к целому комплексу частных домов, возникшему в результате новой планировки города. Единственный въезд для машин, через который они и попали сюда, охранялся от торговцев и незваных гостей. В отличие от более дешевых больших домов, в этом комплексе каждый блок состоял всего из четырех квартир, причем все здания были красиво рассеяны в живописном ландшафтном парке. Даже в самой бедной римской квартире всегда есть хотя бы один балкон; в этих же домах их было по пять, а то и по шесть. Пока они ехали по аллее мимо вечнозеленых кустарников и азалий, Джин увидела большой плавательный бассейн — под мягким светом затененных огней мерцала его сине-зеленая вода.

— Ничего себе! — снова вырвалось у Джин.

— Действительно, ничего себе. — Жаклин старалась втиснуть машину в щель между низко сидящим европейским спортивным автомобилем и «кадиллаком». — Не забивайте себе голову дурацкими идеями. У Лиз, кроме жалованья, есть и собственные доходы. Пошли, вы еще ничего не видели.

В доме был лифт, но он не открылся, пока Жаклин не вставила ключ в замок. Наверху лифт распахнулся прямо в холле квартиры. Это помещение с мраморным полом было больше, чем спальня Джин. Мраморный пол был и в салоне, служившем сразу столовой и гостиной и занимавшем всю переднюю часть дома. Одна выгнутая стена состояла сплошь из окон, два из них начинались от самого пола и открывались на длинный балкон. Сквозь стекло Джин разглядела множество цветов, расставленных в ящиках, вдоль балконной ограды — здесь были герани, плюбмаго и розы. А дальше виднелся бассейн, мерцающий, словно гигантский аквамарин.

Чувствуя себя особенно грязной, Джин проследовала за хозяйкой в комнату, утопающую в восточных коврах и обставленную резной позолоченной мебелью в стиле рококо. Здесь их ждал настоящий зверинец. Зеленоглазая кошка, похожая на большой ком серебристого меха, щурилась на них, не слезая с кушетки, покрытой парчой. Пудель действительно оказался розовым. Он запрыгал им навстречу, пронзительно скуля, и улегся у ног Джин.