Людмила Ситникова - Скромница из царских покоев

Бросив сотовый на кровать, Ираида повела плечиком.

– Ланка без изменений. Опять наорала на меня за то, что назвала ее дочкой.

Иван Федорович нахмурил густые брови.

– Мы женаты тринадцать лет, а она никак к тебе не привыкнет. Иногда я думаю, что у Светы нет сердца. Она жестокая, и меня это очень беспокоит.

– Ее можно понять. Ланка хлебнула много горя, к тому же ее муженек снова взялся за старое.

– Запил?

– Похоже на то.

– Но как же так, ведь он лечился.

– Не хотела тебе говорить, но раз уж начала… На той неделе я заехала к ним и застала Сергея валяющимся на полу в маленькой комнате. Он был в отключке. Ланка начала его выгораживать, но я-то прекрасно видела, что мужик вусмерть напился, а не пропустил с приятелем пару пивка, как сказала Лана.

– Бедный Лешка, все происходит на его глазах. Отец алкоголик, мать превращается в истеричку. Мой внук не заслуживает такой семьи. Что с ним будет дальше, я даже боюсь подумать.

Ираида Карповна дотронулась до подбородка.

– Ваня, а может, ты переговоришь с Ланкой?

– По поводу?

– Пусть Лешка живет у нас. Я сама смогу возить его в школу и обратно. Согласись, у нас пареньку будет намного лучше.

– Да я-то согласен, но Светка с Сережкой встанут в позу. Как пить дать – встанут.

– Ты хотя бы попытайся. Я, конечно, могла бы сама поднять эту тему, но тебе известно, как мы общаемся с Ланой.

Денисов кивнул.

– В твоих словах есть резон.

– А пока у Лешки каникулы, он мог бы пожить у Казика.

Иван запротестовал:

– Не смеши. На этот шаг Светка точно не пойдет. Казимира она терпит лишь потому, что я попросил чуточку смягчиться к брату. Нет сил наблюдать, как враждуют два самых близких человека. А чего, спрашивается, враждуют? Ну разве Казимир виноват, что сумел выбиться из среднего класса и обосноваться ступенькой выше?

– Она злится по другой причине. Не может простить Казику отказ.

– А я полностью на его стороне, – твердо проговорил Денисов-старший. – Казимир не обязан был селить в своем загородном доме сестру и зятя-выпивоху.

– Ты прав. Плюс ко всему тогда он жил с Мартой. А эта фифа ни за какие коврижки не потерпела бы в особняке присутствие родственничков супруга.

Иван Федорович разглаживал журнал, а затем, чуть понизив голос, спросил:

– Интересно, где сейчас Марта? Куда она подалась после развода и как сложилась ее жизнь?

– Вот уж до кого мне нет абсолютно никакого дела, так это до Марты. Но, зная ее характер, не удивлюсь, если она успела охмурить какого-нибудь толстосума. Может быть, живет припеваючи в роскошных хоромах с кучей слуг.

– Возможно. – Иван Федорович поднялся и направился к выходу. – И все-таки меня беспокоит Лешка. Как он там? Бедный, бедный внучок.

После его ухода Ираида в очередной раз посмотрела в зеркальное отражение на себя, любимую, и вновь погрузилась в чтение журнала.

Швырнув трубку на рычаг, Светлана затормошила спящего супруга.

– Прекрати храпеть! – кричала она. – Ты меня бесишь.

Открыв глаза, Сергей послал женушку на три веселых.

– Урод! Всю жизнь мне искалечил! Если бы не ты, мы бы с Лешкой купались в достатке.

Приподнявшись, Сергей прогудел:

– Не ори. От твоих визгов у меня башка треснет.

– Она треснет от пьянки. И, положа руку на сердце, скорее бы это произошло.

– Думай, что говоришь.

– А я подумала, хорошо подумала. Ты висишь на мне тяжким грузом, по твоей милости я на ножах с братом.

– Ага. Давай обвиняй меня во всех смертных грехах. Можно подумать, это я закатывал ему истерики, требуя поселить меня в особняке.

– Кретин! Я же не для себя старалась – для Лешки.

– Алексею неплохо и у нас. Ему ни к чему жить среди нуворишей.

– Смотреть на твою непросыхающую рожу порядком надоело нам обоим.

– Тогда уходи, – спокойно молвил Сергей.

– Что?

– Уходи, тебя никто не держит. Переезжай к отцу или… к Казимиру.

Светлана хотела влепить мужу пощечину, но вовремя одумалась.

– Завтра я отвезу Лешку к твоей матери. До сентября он будет жить у нее.

– Завтра мы тащимся к Казику.

– Обломись. Никуда не тащимся. Его краля заболела.

– Откуда знаешь?

– Оттуда. Звонила Ираидка.

Сергей обхватил голову руками.

– Как болит, сейчас бы пивка.

– Перебьешься. Вместо того чтобы жрать ханку, почини кран в ванной комнате. Третью неделю течет. Живем словно погорельцы.

– Я работаю с утра до ночи.

– Не смеши. Рабочий день до шести, а после ты накачиваешься с пьянчугами!

– Не устраивает моя работа – проси денег на пропитание у братца. Он у тебя богатый, небось не откажет.

Светлана саданула Сергея ногой в бок.

– Чокнулась?!

– А ты не выводи меня из себя. Теперь можем забыть о доброте Казика. Если раньше у меня теплилась надежда, то теперь она испарилась. Все. Уходит поезд, и мы на него опаздываем.

– Какой поезд, куда уезжать собралась?

– Идиот! Это образное выражение. После того как Казимир женится на этой поломойке, нам абсолютно ничего не светит. Наталья – вторая Марта. Лживая, расчетливая, двуличная!

– Не загибай.

– Я ее сразу раскусила. Притворяется святой невинностью, а как печать в паспорте появится, запоет по-другому.

– Не разбираешься ты в людях, Светка.

– Ты у нас большой знаток. Иди в ванную, почисть зубы! Перегаром за километр несет.

Поднявшись, Сергей вышел.

Готовая в любую секунду разрыдаться, Светлана обкусывала губы и гадала: что ждет ее лет эдак через десять-пятнадцать?

Лешка вырастет, женится, упорхнет из родительского гнезда. А она? Что будет с ней? Неужели у нее на роду написано всю жизнь прожить в бедности и встретить старость в компании супруга-алкоголика? Нет. Надо что-то менять. Срочно! Сиюминутно!

Когда человек ложится спать в пятом часу утра, а ненавистная трель мобильника раздается без пятнадцати девять, то первая пришедшая на ум мысль – расколошматить сотовый телефон о стену.

Открыв глаза, Катка долго смотрела на прикроватную тумбочку в надежде, что звонки прекратятся. Ан нет. Звонивший не собирался отступать. После двадцатого гудка, скинув с себя одеяло, Копейкина поднесла телефон к уху.

– Да, – рявкнула она настолько громко, что дремавший в ногах Парамаунт подскочил от неожиданности.

– Каточка, – раздался прерывистый голос Натки. – Это я.

– Наташка, я вчера до трех утра готовила рыбу для Розалии, сегодня до четырех занималась мясом. Заснула под самое утро, перезвони мне чуть позже. Ну… скажем, часиков через пять.

– Каточка, – повторила Натали и разревелась. – Случилось несчастье. Казимира убили!

Катка проснулась окончательно. Во рту моментально пересохло, а приросший к небу язык отказывался шевелиться. Вздохнув, Копейкина проорала:

– Что? Что ты сказала?

– Приезжайте, мне необходима ваша помощь, – всхлипывала Наташка. – Я жду.

– Подожди. Не вешай трубку. Ната!

Но с того конца уже слышались быстрые гудки.

Вскочив, Катарина метнулась в ванную комнату. Умывшись ледяной водой, она натянула джинсы, блузку, схватила сумочку и выбежала из спальни.

Розалия Станиславовна восседала в гостиной.

– А чего мы не дрыхнем? – усмехнулась свекровь. – Я думала, ты до обеда проспишь.

– Я…

– Если встала, приготовь мне кофе.

– Мне только…

– И не забудь сделать тосты.

– Розалия Станиславовна, звонила Натка. Казимира убили!

Свекровь подалась вперед.

– Как убили? Ты шутишь?

– Я похожа на шутницу?

– Постой, постой, этого не может быть. Ты уверена, что звонила Наташка? Может, тебе приснился кошмар?

Катарина подбежала к входной двери.

– Она меня ждет.

– Я с тобой.

– Тогда быстрее.

– Только возьму сумочку. Одна нога здесь, другая там.

Сидя в «Фиате», Катарина нервно постукивала кончиками пальцев по рулю, то и дело поглядывая на часы.

– Господи, ну сколько можно брать сумочку?

Набрав номер свекрови, Копейкина потребовала, чтобы та немедленно вышла из дома.

– Уже. Несусь на всех парусах. Ката, у меня ЧП! Поднимись, пожалуйста, в мою спальню.

– Что случилось?

– Трагедия. Детка, не задерживайся.

Закипая от ярости, Катарина вернулась в коттедж. В спальне Розалия, заламывая себе руки, носилась вокруг кровати.

– Катастрофа! Ката, посоветуй, какой парик надеть? Блонди, каштан, коньяк или пепельный?

– Вы издеваетесь?

– Нет, конечно, я не могу выбрать. У Натки траур, значит, надо предстать в темном каре, но этот цвет не будет сочетаться с моим платьем.

Катарина остолбенела. Свекрища уже успела облачиться в ядовито-красное платье с глубоким декольте и сунуть ноги в туфли на пятнадцатисантиметровой шпильке.

– Немедленно переодевайтесь.

– Не ори на меня, истеричка! Это платье траурное!

– С каких пор красный цвет считается цветом скорби?

– С таких! Так мне сказали в магазине. Ты отстала от жизни!