Валентина Андреева - Зигзаг неудачи

Надо сказать, способ вождения ложки подруга освоила в совершенстве и ловко обходила все имеющиеся препятствия. Надо запатентовать этот действенный метод вывода из стрессового тупика. Главное – почти никаких расходов.

– Раз вы все в сборе вместе со мной, представителем соседней квартиры, предлагаю обсудить вопрос о немедленном выезде из столицы на периферию – к морю. Пока не затопило. – Наталья притормозила ложку у края стола, взглянула исподлобья на Димку и спросила:

– Как думаешь, десять дней, что тебе отведены для принятия окончательного решения, у нас в запасе есть?

Димка переступил с ноги на ногу и почесал макушку.

– Ну вот и замечательно! – радостно воскликнула подруга и в порыве восторга треснула Вячеслава ложкой по лбу, призывая его присоединиться и порадоваться вместе с ней. Остальные сразу согласились, что идея просто супер!

Потирая слегка покрасневшее место приложения Наташкиного довода, Славка радовался больше всех. В первую очередь тому, что в руках Натальи Николаевны не было скалки. И графина с водой, с помощью которого убеждали его дорогую маму в умении вести себя за столом. Увы, ей не удалось выйти сухой из воды. Зато она поняла, что затяжные дожди могут достать и в квартире. Во вторую очередь, тому, что отцу не завещана яранга.

– Дима, вопрос только за тобой. – Наталья требовательно взглянула на Димку.

– Я освобожусь не раньше чем через неделю, – быстро ответил он. – Так что присоединюсь к вам позднее. В конце концов, идея правильная – здесь не лучше, чем на юге. Все равно дожди.

Подавленность исчезла. Впереди замаячило синее небо, жаркое солнце и, может быть, даже относительно чистая морская вода. Конечно же не сравнимая с водой в море Уэдделла в Антарктике, прозрачность которой соответствует прозрачности дистиллированной воды, но ведь и там есть свои недостатки, достойные того, чтобы вспомнить о яранге.

Билеты до Туапсе приобрели только на вторник. Понедельник, как известно, день тяжелый. Именно поэтому его для нашего отъезда отвергли сразу же после воскресенья – дня похорон Серафимы Игнатьевны. Хотя именно понедельник вполне подошел Борису, отправившемуся на рыбалку. Не без помощи остаточных явлений легкой простуды он бодро чихал на предрассудки.

Уже наутро после судьбоносного решения мне вдруг расхотелось ехать куда бы то ни было, и меня с трудом уговорили не перечить основному коллективу. Скорее всего, словами «основной коллектив» была зашифрована Наташка. Помимо всего, муж справедливо посчитал необходимым присутствовать в воскресенье на кремации покойной Серафимы Игнатьевны, а я посчитала не менее необходимым быть на этом печальном мероприятии рядом с ним. Честно говоря, не столько в качестве надежной опоры для чувствующего себя без вины виноватым мужа, сколько из-за неуемного любопытства. Хотелось посмотреть на людей, которым покойная сделала «козью морду». Да и трудно было поверить, что эта женщина на самом деле умерла.

Мы с Димкой долго препирались, выражая друг другу взаимную заботу и любовь, пока не вмешалась Алена.

– Наверное, наше со Славкой присутствие тоже необходимо, – неуверенно заметила дочь. – Как-то неудобно получается…

– Ну что ты, заинька, прекрасно обойдемся без вас, – испуганно заявила я. – Мы с папой давно уже никуда не выезжали вместе.

– Да, – мигом согласился Димка, – Исключая дорогу на работу и обратно.

– Логично, – немного подумав, заявила дочь. На этом логика ей изменила. Ее слова: «Желаю вам прекрасно провести время» – свидетельствовали не просто о вежливости, а о полной бездумности.

Муж почесал затылок, вздохнул и обрушил на дочь немалый груз нравоучений. Они у него всегда наготове и по любому поводу.

– И-ир?! – громко возвестила о своем прибытии Наталья.

Совершенно напрасно надрывалась. Прекрасно ее услышала бы и на полутонах. Зря она в детстве пела в хоре. Крик подруги застал меня в спальне, где я усердно бороздила ковровое пространство в поисках иголки, оброненной еще на кухне. Просто так получилось, что там на полу ее не обнаружила. Иголка напомнила о себе в спальне, об ее торчавший из джинсов хвостик я оцарапала запястье. Предчувствуя ответственность, иголка окончательно скрылась с глаз долой.

– Что-о-о?! – не менее громко откликнулась я на зов подруги.

– Она в спальне! – гаркнул Димка, пробегая из комнаты дочери в большую комнату. Уверена – с намерением продолжить свои переживания в одиночку. Демонстративно не хотел портить настроение всем членам семьи, отчего, собственно говоря, оно окончательно и испортилось.

Я уже собралась повторно задать свой вопрос «что-о-о?!», когда в дверь просунулась Наташкина голова:

– Это что? Тренировка по скалолазанию?

– Умный в горы не пойдет! Тащусь туда по принуждению. Можно сказать, на веревке, – уныло сказала я и села на коленки.

– Где ты здесь видишь умных? – удивилась подруга. – Для того чтобы войти в эту категорию избранных, надо быть малек со сдвигом. Мы пока еще на полпути к совершенству. Так… Дурочки со стажем. Ползай, ползай… Не буду мешать. – Подруга перешла на шепот: – Я только хотела списать кое-какие данные с копии завещания. Ты случайно не знаешь, в какое время дня родилась покойница?

– Ты имеешь в виду… для новой жизни? – спросила я и прикусила язык. Наташка права, я всего лишь дурочка со стажем.

– Так она ж только скончалась! Не дают человеку покоя! – возмутился сын, пытаясь протиснуться в дверь с аляповатой рубашкой в руках – шедевром взбесившегося абстракциониста.

– К твоему сведению, для того чтобы скончаться, надо как минимум родиться. Подумай об этом на досуге, – поучительно заметила Наташка. – Ты собрался взять с собой это гавайское попурри? – ткнула она пальцем в рубашку. – Аккуратно сверни и убери в чемодан в первую очередь, будет на пляже нашим маяком. – И, погладив Славку по голове, обернулась ко мне: – Так что там со временем?

– Дима говорил, что смерть Серафимы Игнатьевны зафиксирована в шесть тридцать одну утра. Родилась она двадцать седьмого февраля сорок девятого года. А время рождения, представляешь, двадцать один час… тридцать одна минута. Ровно неделю назад она делилась с Димой прямо-таки мистическим совпадением этих минут. Они ее буквально преследовали. У нее погиб муж, не знаю, давно ли, но его смерть констатирована в пятнадцать часов тридцать одну минуту. Что-то там еще было связано с ними, не помню… Копия завещания в конверте. А зачем тебе эти данные?

– Ольге позвоню. Она же астролог, а тут такая возможность доказать ей, что пора сменить хобби. О своей судьбе знать не хочу, вдруг там что-нибудь хорошее. Я же в эти прогнозы не верю. Из чувства противоречия приложу все силы к доказательству их абсурдности и все хорошее на корню загублю. Жалко же. А Серафиме Игнатьевне уже все равно. Пусть Ольга попытается угадать ее судьбу.

– А вдруг тебе грозит что-нибудь плохое?

– Ир, встань с коленок, у тебя мозговое кровообращение нарушено. На фиг мне вообще плохой прогноз? Ваша Серафима, царствие ей небесное, наверняка консультировалась у астролога, поэтому и запрограммировала себя на смерть. Посмотрим, что Ольга наплетет. Дам ей скупые цифры, вдруг она выдаст мне, что Серафиму ждет прекрасное будущее, расцвет которого придется на девяносто девять лет! Попробуешь завтра покойницу в этом убедить. Только не смотри на нее – еще явится во сне с претензиями.

Я призадумалась и неожиданно нащупала иголку, нахально устроившуюся в тапочке.

– Слушай, а ведь ты, пожалуй, права. Кто-то привел ее к мысли о скорой кончине. Правда, она не создавала впечатление человека, на волю которого можно воздействовать.

– Дорогая моя, ответь мне на один вопрос: на волю моего мужа можно воздействовать?

– Пожалуй, нет. Слишком уж он рационален, и всему на свете находит материалистическое объяснение. Очень волевая личность.

– О!!! Но ведь женила же я его на себе!

Воскресное утро было привычно пасмурным. Дождя не усматривалось, но серые тучи просто тянули время, выжидая, когда большее количество людей вылезет на улицу. К десяти часам, когда мы с Димкой остановились у здания больницы, истомившийся от безделья дождь стал лениво накрапывать. Ровно в десять подошли к моргу. На стоянке было два автобуса из похоронного агентства, несколько машин, а у входа – большая толпа народа. Все присутствующие, кроме нас с Дмитрием Николаевичем, оказались родственниками Серафимы Игнатьевны. Их роднили не только траурные одежды, но и слезы, которые они по очереди проливали у гроба покойной в небольшом помещении траурного зала.

Появление священника внесло некоторую сумятицу, очередность нарушилась, люди расступились в стороны. Часть так и осталась на улице, часть толпилась в дверях. И я потеряла Димку. Начавшееся отпевание застало меня почти у изголовья покойной и лишило возможности попросить прощения за легкую неприязнь к ней при жизни и плохие посмертные высказывания: я не отрывала глаз от пола, боялась, что при взгляде на усопшую неприязнь к ней из-за доставленных моей семье проблем вернется с удвоенной силой. Как же я потом смогу предаваться полноценному отдыху в ее доме?