Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

— Значит, вы представляете себе, о ком я говорю?

Воронцов сморщился и припомнил:

— А, ну да. Я его сегодня видел. По телевизору. Ну да… у нас же его афишами весь город утыкан, как гусь перьями, если все это, конечно, не розыгрыш.

— Розыгрыш? — усмехнулся Романов. — Да, у вас в городе в последний год любят так делать. То «ДДТ» прокатили, то «СерьГу». А самое замечательное — это, конечно, как вам посулили «Scorpions». И еще какой-то координационный совет по организации гастрольной деятельности, призванный следить за выплатой налогов со сборов, удумали. Веселый у вас город, господин Воронцов.

— Я даже собирался пойти на его концерт, — непонятно к чему растерянно сказал Воронцов, хотя, само собой разумеется, ни на какой концерт не собирался.

— А на какой концерт Аскольда в вашем городе вы собирались пойти? — спросил Романов. — Наверно, не на общий, вечером, а для избранных, ночной, в клубе?

Сергей неопределенно пожал плечами:

— Может быть… как получится… я вообще-то не очень всех этих…

— То есть вы не исключали той вероятности, что пойдете на концерт Аскольда. Ну вот примерно это я и хотел предложить вам. Все дело только в статусе, в котором вы пойдете на этот концерт.

Романов говорил так уверенно, как будто его договоренность с Сережей — дело решенное и требует лишь уточнений по ряду мелких и, по сути, несущественных моментов.

— Не понял, — проговорил тот. — Какой еще статус? О чем вы говорите, Сергей Борисович?

— Я не сказал вам, что я являюсь одним из администраторов Аскольда. Господин Фирсов, — Романов ткнул пальцем в лопоухого, — представляет службу безопасности Аскольда. Мы заранее выехали в ваш город из Москвы, и вот зачем. Я уже сказал, что вы чрезвычайно похожи на Аскольда. Имеется ряд противопоказаний, по которым Аскольду нежелательно появляться на сцене ледового дворца «Триумф», где запланирован концерт, и особенно в ночной клуб «Белая ночь» лично. Концерты же отменить невозможно. Поэтому я, как представитель Аскольда, хотел бы, чтобы вы, Сергей — за соответствующее вознаграждение, разумеется, — изображали Аскольда в этих отдельно взятых концертах. Не более. Все остальное будет натуральным. Аппаратура, подтанцовка, охрана — все. Все настоящее. Только вместо Аскольда — вы.

— А что это… за ряд противопоказаний? — подозрительно спросил Сергей.

— Это не имеет значения.

— Заменять Аскольда?

— Да.

Сережа Воронцов медленно поднял голову.

— Так это же жульничество, — наконец сказал он, — обыкновенное мелкое жульничество.

— Вы не учли того момента, что за это мелкое жульничество я плачу крупную сумму денег, — немедленно отозвался Романов. — Подумайте. Лишних денег в России нет ни у кого. Даже у олигархов… Абрамовича, Потанина, Березовского. Вишневского.

— Подумайте, — повторил и лопоухий.

— А какую сумму вы хотели бы предложить за это? — вкрадчиво проговорил Сережа, несколько трезвея.

Романов щелкнул суставами переплетенных пальцев, переглянулся со своим напарником — или кто он там был — и ответил:

— Скажем, тысячу долларов.

Сережа вспомнил о «ройял флэше» и о посулах Юджина касательно многих тысяч «зеленых», которые можно было сорвать в качестве куша. О странных словах Корнеева касательно «утешительного приза» и крупного проигрыша он не вспомнил. Почудилось, что ли. Мало ли ему чудилось сегодня… а все от этого чудного «Ариозо». Сережа засмеялся. Его ждал магический «ройял флеш» и груда денег.

— И за эти гроши вы предлагаете мне корчить шута на сцене… изображать какого-то там раскрашенного пидора? Да на хер надо! — грубовато сказал он.

— Вы не согласны? — с ноткой досадливого удивления, по всей видимости, большею частью наигранного, произнес С. Б. Романов.

— А как же вы думали? Что я кинусь к вам в объятия и расцелую от радости и сознания оказанной мне… великой чести? — насмешливо выговорил Сережа Воронцов.

— Ну… объятия и поцелуи — это, бесспорно, излишне, — сказал Романов. — Но вот все остальное не так уж и недалеко от истины. Впрочем, можно согласиться, что тысяча долларов — не такие уж большие деньги, чтобы соглашаться ради них на такой авантюрный спектакль. Но в конце концов — где в наше время можно заработать мало-мальски приличную сумму без определенной доли риска? Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского… а в последнее время в связи с повышением цен на спиртное это утверждение особенно верно. Не так ли, Алекс?

Алексей Фирсов кивнул:

— Верно.

— Значит, за драную штуку баксов, — воодушевляясь, выговорил Сережа, — за штуку баксов я должен ломать ваньку? Изображать… какого-тот там… Арнольда… Гумбольдта… Герольда…

— Аскольда, — с трудом удержавшись от улыбки, поправил Романов. — И вы согласитесь тем более, что вы еще не все знаете…

Сергей покачал головой и, сжав руками виски, уставился в пол, силясь продрать сквозь заболоченные блаженной мутью извилины своего мозга хоть одну мало-мальски пригодную к обнародованию мысль.

— Это… чего же я не знаю?

— Одним словом, вы не согласны? — быстро спросил Фирсов. — Я все правильно понял?

— Совершенно… правильно. И телок ваших… тоже можете забрать, — выговорил Сережа Воронцов. — Нечего меня на кусок манды удить… я не карась какой-нибудь.

— Вот как? Ну, тогда мы поднимем вам гонорар и расстанемся до завтрашнего вечера. Вот моя визитная карточка. Там записан телефон гостиницы, где я остановился, — сказал Романов. — Вот, возьмите.

Сережа машинально взял этот кусочек картона, но потом хотел выкинуть в угол. Его остановил властным жестом Фирсов. Он поднял руку и поспешно проговорил:

— Совершенно напрасно это делаете. Вы просто еще не знаете, что сами придете к нам с предложением поработать. И мы охотно согласимся.

— Вы что… мне угрожаете? — выговорил Сергей, вставая и тут же едва не падая обратно: за время этого разговора его ноги совершенно потеряли остатки совести и теперь наотрез отказывались носить своего перебравшего с алкоголем хозяина.

— Н-не советую этого делать…

Разумеется, он никогда не позволил бы себе этой дешевой «бычки», будь он трезв. Но, как уже неоднократно подчеркивалось, в эту ночь Сережа Воронцов сподобился остаться таковым. А, как покажет не столь уж отдаленное будущее, это было одним из самых крупных промахов в последний период его жизни.

— Я тоже себе не посоветую вступать с вами в прямой конфликт, — сказал Фирсов доброжелательно и спокойно. — Вы можете идти к вашему другу, Сергей Григорьевич. Вероятно, он уже присвоил себе обеих дам.

— Да пошел ты со своими шалашовками! — зарычал Сергей, краем сознания чувствуя, что просто смешон на фоне ледяного и подчеркнуто доброжелательного спокойствия Фирсова и сухой деловитости «очковой змеи» Романова. — Ты, блин…

На этом он счел, что монолог можно заканчивать, и буквально вывалился из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

— Алик! — рявкнул он. — Валим отсюда на фиг… Али… ну, Мыскин, едри твою мать!!

Фирсов оказался оказался совершенно прав: в комнате, где остались Мыскин и две дамы не самого тяжеловесного поведения, царил совершеннейший разврат.

Алик, несмотря на злоупотребления алкоголем и секс-экзерсисы со Светой еще у себя дома, не утратил лучших боевых качеств настоящего мужчины, так что в данный момент его бойцовый орган наглядно демонстрировал совершенную дееспособность.

Хотя импотенция в двадцать один год — нередкость для нашего времени.

…Прямо на полу в рассеянном свете ночника переплелись два обнаженных тела, то срывающихся в рваных конвульсивных движениях, то выгибаясь пружинисто и плавно. Охреневший Воронцов сначала подумал, что это Алик и одна из девушек, но потом понял что несколько ошибался.

На полу находились два женских тела.

Разумеется, это были те самые «дамы полусвета», что были отданы Романовым и Юджином (верно, с ведома руководства «Золотых ворот») на откуп ненасытной дембельской фантазии Сергея и Алика.

Одна такая дама лежала на спине, запрокинув назад голову, и с ее полуоткрытых губ периодически срывалось какое-то полное почти страдальческое нежное булькание, по интонациям которого знаток без труда бы определил, что девушка плавает на пике наслаждения.

Вторая скользила всем телом вдоль тела подруги, то привставая на четвереньки, то припадая лицом в страстно колеблющийся полумрак в скрещении ног первой.

Балдеющий Мыскин же полулежал в кресле, широко разбросав руки и ноги и откинув голову с полуприкрытыми, влажно поблескивающими глазами. Вероятно, он уже поучаствовал в первом акте этой глубоко натуралистичной и красивой драмы и теперь плавал в слепом полурасслабленном покое, который дает еще здоровое (несмотря на многочисленные излишества и злоупотребления) и вполне еще молодое тело, ублаженное сексом и алкоголем.