Мариус Габриэль - Маска времени

— Но вы все-таки выжили.

Рамон переступил с ноги на ногу, по-прежнему направляя ствол ружья на Филиппа.

— О да. Я был рожден для того, чтобы выживать в любых условиях. И через пятнадцать лет я все-таки оказался в Швейцарии. Фонды, которые находились в Цюрихе, куда-то исчезли. Другие члены нашей организации сочли меня мертвым и переселились в Южную Америку. Они взяли с собой почти все, оставив только маленький пистолет и горсть алмазов. Мне оставался один путь.

— В Америку, чтобы завладеть наследством Красновского.

— Моим наследством. Я вполне заслужил эти деньги. — Каплан коснулся ножом изуродованной скулы. — Русские подарили мне эту памятку как раз накануне побега. И она оказалась очень кстати. Вдруг судьба решила благословить меня, я вновь оказался ею отмечен. Мой отец, хотя вы презрительно назвали его цыплячьим фермером, мистер Уэстуорд, так вот, мой отец, когда я еще был ребенком, сумел почувствовать в своем сыне нечто необычное. Именно поэтому я так легко продвинулся в СС. Но тогда, в Цюрихе, я окончательно решил сам взять свою судьбу в свои руки. Чтобы принять подобное решение, мне понадобилось не более минуты. Подготовительная работа для моего переезда в Америку была проделана — родителей Красновского устранили члены американской нацистской партии. Единственной реальной трудностью являлось вступление в права наследства.

— Значит, все дело заключалось в Сауле Лефковитце?

— Совершенно верно. Именно в старом адвокате-еврее.

— Прекрасный результат, как сказал бы его сын, Дэвид Лефковитц.

Каплан в знак признательности иронически склонил слегка свою седую голову.

— Прорваться сквозь бюрократические рогатки — одно дело, а обмануть людей, лично знавших Красновского, — совсем другое. Сначала я провел эксперимент с дедом мисс Келли. Для меня это было очень важно. Во время допроса Красновский рассказал мне все о Дэвиде Годболде. Ведь очень важно было вытрясти из человека все мельчайшие подробности его жизни. Поначалу я даже не обратил особого внимания на сведения об этом человеке. Но здесь вновь судьба мне улыбнулась. Именно Дэвид Годболд вывел меня на Лефковитца. Для встречи с Дэвидом я специально отправился в Англию. Представился как Джозеф Красновский. Его реакция была поразительной. Он не сомневался ни секунды. Годболд был преисполнен отчаяния и стыда. Он упал передо мной на колени и начал просить прощения. Поэтому застрелить его не составляло особого труда. Кстати, — обратился вдруг Каплан непосредственно к Анне, — точно так же я застрелил и самого Красновского. Одна пуля в затылок — и все. Он был благодарен за освобождение от мук.

— А Саула Лефковитца?

— Он тоже плакал, — слегка хихикнул Каплан. — К этому времени я уже точно знал, что если мне удалось обмануть боевого товарища Красновского, то ввести в заблуждение старого еврея-адвоката не составит особого труда, тем более что тот не видел своего клиента двадцать лет. Представление, надо сказать, удалось на славу. Старый еврей плакал как дитя. — Неожиданно Каплан бросил быстрый взгляд в сторону горизонта. — Кажется, ваши друзья из полиции не торопятся, мистер Уэстуорд. Что-то я их не вижу.

— Солнце поднимается все выше, — заметил Рамон, прижав приклад к щеке. — Нам надо ехать, мистер Каплан.

— Зачем торопиться?

— Скоро должны найти ее автомобиль. И тогда начнутся розыски.

— Времени у нас достаточно. Надо кое-что придумать и для вновь прибывшего. — Каплан выразительно взглянул на Филиппа. — К великому сожалению, у меня нет цианистого калия, который так помог мне в деле с Лефковитцем. Но, может быть, проще всего было бы застрелить этого искателя приключений, а затем скрыться где-нибудь в Южной Америке? Я уже заранее приготовил там себе убежище и переправил часть наследства… Но, кажется, мистер Уэстуорд собирается что-то сказать нам напоследок. Что касается этой глупой романтической девочки, то она оказалась в дерьме из-за того, что решила найти своего бедного дедушку, но вы, мистер Уэстуорд? Вы-то как сюда попали?

— Я искал вас всю жизнь, — спокойно и сухо произнес Филипп.

— Правда? И кто же вас послал? «Моссад»? Симон Вейзенталь?

— Никто.

— Значит, вы еврейский Робин Гуд?

— Нет. Я ваш сын.

Тишина стала абсолютной, и Анна ощутила, как разжались пальцы старика, сжимавшие ее запястье. Тяжело дыша, она уставилась на Филиппа, а он не отрываясь смотрел на старика.

— Мой сын? — Каплан неожиданно рассмеялся. — Вы с ума сошли. Вы же еврей!

Филипп отрицательно покачал головой. Взгляд его голубых глаз был совершенно спокоен:

— Нет. Я немец. Я родился в 1945 году в Берлине, и мое имя — Филипп Манн. Мою мать звали Лорелей Манн.

— Лора? — прошептал Каплан, весь как-то съежившись.

— Да, — подтвердил Филипп. — Вы помните ее? Она, во всяком случае, так и не смогла вас забыть и все рассказывала мне о вас, когда я был ребенком. Это были бесконечные истории о романтической любви, которая соединила вас в самом конце войны, последним летом. Солнце играло в листве деревьев, а холодный ветер дул с востока. Вы с моей матерью лежали на одеяле прямо на траве. Мать поведала мне и о своем горе: ведь вы вновь должны были вернуться на фронт. Она рассказывала мне о вашем героизме. Каким храбрым и галантным солдатом вы были. Бедная мать. Как же она оплакивала вас. Она до конца не могла понять, кем же вы были на самом деле. Она была так наивна. Так добра. Как многие немецкие женщины ее поколения. Мать даже и представить себе не могла, чтобы офицер и джентльмен мог делать нечто подобное тому, что вы делали всю вашу жизнь. Она верила, что власти ее никогда не обманут, а для нее вы были лучшим представителем власти, вы, одетый в черную красивую форму, с медалями на груди. Вы говорили ей, что вы герой, и мать верила в это до самой своей кончины. Она сказала мне, что моего отца убили на войне. Но позднее, когда я стал старше, я узнал о вас все. Я прочитал все, что касалось вашей военной карьеры, ваших истинных, а не выдуманных подвигов. Не собираюсь даже описывать своих чувств, Клаус. Сами можете их представить. Недостатка в информации для любопытного юнца не было, тем более что речь шла о собственном отце. Ваше имя было вписано во все книги о злодеяниях СС. Многие жертвы вспоминали именно вас. И вы можете гордиться, что вошли даже в энциклопедию по холокосту.

— Сын Лоры?

— Ваш сын.

— Лора. Она жива?

— Нет. Умерла, когда мне исполнилось шестнадцать. Я похоронил мать на кладбище маленькой немецкой деревушки и уехал в Америку. Решил навсегда распрощаться с прошлым, да и с вами. Начать новую жизнь. Но ваша тень не отпустила меня. В течение многих лет она являлась ко мне в самых страшных кошмарах. Не важно было, что делал я или какого успеха добивался, — вы уничтожали все. Иногда мне казалось, Клаус, что ваши убийства лежат на моей совести. И каждый убитый вами вопиет о возмездии. Говорите, что провели пятнадцать лет в аду? Но ваш ад не сравним с теми страданиями, которые пришлось пережить мне. Я невольно разделял вашу вину, зная только то, что являюсь вашим сыном. Ведь в моих жилах текла кровь убийцы. И когда муки стали невыносимыми, я решил отыскать вас во что бы то ни стало.

Только сейчас Анна догадалась, что в лице Каплана показалось вчера подозрительным. Старик действительно имел что-то общее с Филиппом.

Ужас и жалость переполнили ее сердце, когда она все наконец поняла. Теперь Анна осознала, почему лгал ей Филипп. «Ты не имеешь ничего общего с этой виной, — хотела закричать Анна. — Ты невиновен». Но говорить она просто не могла.

Взгляд Филиппа встретился с ее взглядом, и он слегка кивнул ей:

— Я врал тебе, Анна. Прости. Это трагическая ситуация. Твоя мать искала Красновского, а я — фон Ену, его убийцу, Я все знал о существовании организации «Ртуть» и знал, что фон Ена попробует использовать этот канал для бегства. Но следы не вели в Южную Америку или куда-либо еще. Когда КГБ решился рассекретить часть своих архивов, в моем сознании родилась догадка мой отец так и не смог достичь Запада, и русские убили его. — Филипп взглянул на старика. — Пожалуй, этого вы не могли предположить. Думали, что русские испугаются, увидев документы, подтверждающие американское гражданство. И мне понадобилось несколько месяцев, чтобы связать имя фон Ены с именем Джозефа Красновского. В прошлом году, в Москве, мне удалось переговорить с Алексеем Федоровым, который вел допросы по линии КГБ в 1945–1946 годах. Федоров всегда был уверен, что так называемый Красновский на самом деле — офицер СС, но он так и не смог ничего доказать. Правда, и по одному только этому подозрению русские все равно не выпустили этого человека. Федоров сказал, что разговаривал с твоей матерью, Анна. Он не поделился с ней своими подозрениями, хотя они его мучили. Именно Федоров назвал Кейт организацию «Ртуть», надеясь, что это выведет ее на правильный путь. Я связался с твоей матерью, Анна, как можно быстрее. Нам срочно надо было переговорить. Ее необходимо было предупредить о возможной опасности. По собственной глупости я не подозревал, насколько эта опасность реальна. Но оказалось поздно. Паук успел раскинуть сеть. И неонацистские организации помогли ему. Тогда я решил продолжать поиски вместе с тобой. Я знал, что опасность угрожает и тебе, и мой долг был защитить тебя. Но для этого следовало признаться в ужасной тайне, а этого я никак не мог сделать.