Дени Робер - В паутине Матильды

– Я вас обвиняю в незаконном сокрытии человека – мадмуазель Елены Сирковски. Вы можете потребовать присутствия адвоката, прежде чем отвечать на мои вопросы.

Я отказываюсь от адвоката. Неловкими движениями он перебирает свои проклятые протоколы. Ни один вопрос не является для меня неожиданным. Особенно первый:

– Можете ли вы нам рассказать, при каких обстоятельствах вы встретили мадмуазель Сирковски?

Он мне осточертел. Только ответ на вопрос занял двенадцать страниц, отпечатанных секретарем суда. Я описываю все: цвет обивки, мощность лампочек, размер лифчика у Лены, точную марку моего компьютера, температуру на улице. Я излагаю ему интимные детали, читай эротические. Симпсон вынужден четко записывать мой ответ. По истечении шести часов и пяти вопросов он отправляет меня в тюрьму.

Все ближе к тебе, Матильда.

Он надеется, что журналисты уже ушли спать. Они хотят одурачить меня, выпроводив через потайную дверь. Я ору:

– Пустите меня, банда фашистов!

Я отбиваюсь. Примчалась свора. Суд еще не видел такого бардака. Жаль только, что весь этот спектакль увидела моя мать, которая, конечно же, плакала, смотря в телевизор. Я кричу в протянутый микрофон:

– Судья Симпсон – настоящий палач, полицейские не выносят меня. Я жертва их махинаций. У них ничего нет против меня. Они просто пытаются кого-то прикрыть. Уверен, что депутата Бертье…

Чем больше я говорю, тем сильнее полицейские хотят заткнуть мне рот. Это роль моей жизни. Я парю в облаках, я – ангел в разорванной белой рубахе, плохо выбритый. Мои дорогие собратья откликнулись на призыв. Свобода слова. Даже Салина, даже Берже. Полицейские оттеснены. Только после хорошей потасовки с моими друзьями-фотографами им удалось втолкнуть меня в фургон.

Первая ночь в тюрьме. Кровать жесткая, матрацы пахнут плесенью, серые жесткие простыни. Вторая ночь. Уже не так тяжело, я даже дремлю. Третья ночь. Привыкаю к простыням. Они меня засунули в камеру-одиночку. Меня забавляют речи многочисленных адвокатов, любезно предлагающих обеспечить мою защиту. Я отклоняю их предложения. Даже Куртеманш нанес мне визит. Называет меня «милым другом». Заманив Куртеманша обещанием выбрать только его, мне удается через его посредничество развязать в прессе сильнейшую кампанию против Бертье. Депутат вынужден был публично признать свою связь с Леной.

Думается, только для того, чтобы меня развлечь, Симпсон направил ко мне своих посланников. В понедельник утром ко мне явился с визитом психоаналитик. Отставной жандарм, к вечеру он ушел с распухшими мозгами. Спустя две недели с наслаждением читаю его рапорт:

– Обвиняемый – молодой брюнет, 34 лет отроду. Вес 79 килограммов, рост 1,84 м. Состояние здоровья удовлетворительное. При первом контакте вел себя скованно, заявив, что не собирается рассказывать о своей жизни неизвестно кому. Я отметил у него нервный тик, постоянную привычку грызть ногти и нервное поглаживание волос. В дальнейшем он изъяснялся легко, используя богатый набор слов, иногда граничащих с грубостью. С самого начала я заметил, что у него проблемы с идентификацией. Обвиняемый не смог ответить на простой вопрос, связанный с его профессией. Хотя он очень гордится своим журналистским удостоверением, тем не менее, не причисляет себя к «масс медиа». Обладает высокой эрудицией. Он несколько раз пытался изложить свое видение мира. Он не страдал никаким серьезным заболеванием в детстве. Был освобожден от службы в армии из-за психических расстройств. В 1987 году был госпитализирован по причине глубокой нервной депрессии. Его лечащий врач-невропатолог доктор Жакемен, соблюдая врачебную тайну, отказался нам назвать, чем страдал подозреваемый. Однако он уточнил, что по непонятным причинам его пациент не показывался ему в течение последних шести месяцев. Сам обвиняемый отказался говорить на эту тему, сказав только, что стресс был вызван большими перегрузками на работе. Живет за счет ежемесячных отчислений службы социального страхования, а также одалживает небольшие суммы у матери. Обвиняемый подчеркивает, что речь идет именно о заимствованиях. Он категорически отказался говорить о разводе своих родителей. Кажется, он тяжело переживает разрыв с мадмуазель Сирковски. До сих пор она является предметом его страсти, хотя он и отрицает это. Он заверяет, что связь с мадмуазель Сирковски превратилась просто в крепкую дружбу. На основании всего сказанного и других бесед, мы считаем, что под маской добродушного человека скрывается хитрый, знающий свою цель и умеющий любой ценой навязать свою волю субъект. Он производит впечатление ревнивого собственника. Все это кажется несовместимым в одном человеке. Но эта странная многоликая личность, кажется, выходит за рамки обычного.

Психиатра я мог бы выгнать. И так было тошно. Но он постучал ко мне в среду. Этот бородатый толстяк явился на цыпочках, с робким видом, он задавал короткие вопросы, ненавязчиво вел беседу, сплошные «мсье» и «хм, хм, попробуем». Спустя три часа мой диагноз готов. Советую ему записать сразу, чтобы не терять время. Диктую:

«Произведя порученное обследование, мы можем заключить, что подозреваемый не страдает никакими значительными психическими отклонениями. По всей видимости, пациент просто плохо адаптирован и подвержен резким колебаниям психики. Скрытые шизоидные явления. Способен к полному эмоциональному контролю. Пациент способен, например, резко менять свое аффективное отношение. Можно сказать, что его логика – это логика наоборот. Он не виновен, виновны те, кто это утверждает».

– Вы хотите, чтобы я продолжил? У меня прекрасное заключение для вас.

Бородач поглаживает свою бороду.

– Не боясь ошибиться, мы можем утверждать, что у подозреваемого наблюдается своеобразный способ защитной реакции. Подозреваемый имеет тенденцию придавать сценический характер отношениям с окружающими. Но когда сцена пуста, какой сюжет разворачивается за кулисами? Вы можете на это ответить, мой друг?

– Я не ваш друг, – говорит психиатр, он еще не видел ничего подобного. – Вы просто стремитесь смешать карты. В глубине души вы страдаете!

– Слушай, ты психиатр или кюре? – грубо спрашиваю, подталкивая его к выходу.

Не знаю, что на меня находит. Это говорит кто-то другой:

– Единственная моя проблема – это мои руки. Из-за того, что я постоянно чешусь, у меня нарывы, – заявляю ему со смехом.

Его чертов рапорт получаю через восемь дней. Он не очень утруждал себя. По его словам, я страдаю «прогрессирующей деградацией поведения, которая вызвана не моим окружением, а употреблением наркотиков и алкоголя». Больше того, он считает, что я «импотент». Но его заключение звучит немного оптимистичнее:

– Обвиняемый не является ни сумасшедшим, ни опасным для окружающих. Но без сильных привязанностей он может перейти к действиям гетеро-агрессивным, а также, что более вероятно, самоагрессивным.

Никогда еще не читал ничего более дебильного. Матильда такого же мнения.

После тридцати семи дней заключения Симпсон вызывает меня в свой кабинет. Шанталь опоздала на семь дней от намеченного плана. Индийская почта плохо функционирует. У этого недоноска вытянутая физиономия. Все газеты сообщают о моей невиновности. Депутат Бертье исключен из социалистической партии, где еще переносят дела, связанные с коррупцией, но не терпят подобных историй. «Крим а ля юн» сообщает, что ему покровительствовал Парке. Салина в «Пари-Стар» сообщает, что на основании беседы с подругой Лены она узнала, что та была беременна от Бертье. Я выгляжу как жертва.

Симпсон держит в руках распечатанный конверт. Письмо пришло из Калькутты. Оно адресовано Мари:

Я, наконец, нашла то, что искала. Я встретила настоящего мужчину. Мне всего двадцать четыре года и я полна огня, я хочу встречать новых людей, жить и быть полезной. Возможно, это причинит тебе боль, но тем хуже. Я надеюсь, ты все поймешь. Целую тебя. Не сердись.

Симпсон направил письмо на экспертизу. Графологи определили большое сходство с почерком Лены. Я на свободе. Симпсон приносит мне свои извинения и просит не слишком сильно бить его в прессе. Он уверяет, что находился под влиянием полицейских. Я похлопываю его по плечу, уверяя, что не сержусь на него. Прошу у него на память копию письма Лены.

В коридоре меня окружают друзья-журналисты, радостные и ожидающие моих заявлений. За тридцать семь дней у меня было время подготовиться к этой партии.

– Я не предвидел такого, – говорю я со слезами в голосе. – Прежде всего я хотел бы поблагодарить всех вас за вашу смелую и независимую журналистскую работу. Без вашей помощи, даже будучи невиновным, я бы не вышел.

Делаю небольшое отступление.

– К счастью, в нашей стране пресса свободна. Я хочу сказать, что не сержусь ни на кого – ни на полицейских, ни на судью, которые, в конце концов, выполняли свою работу. Просто я хотел бы воспользоваться всем этим, чтобы сделать последнее заявление: драма, которую я уже пережил, в данный момент продолжается для одной слабой, но отважной женщины. Она находится в тюрьме уже пять долгих лет. Как вы, наверное, уже знаете, я пишу книгу на эту тему. Так же, как и со мной, над ней тяготеют серьезные обвинения. Но, как и в моем случае, однажды в кабинет судьи может прийти письмо. Эту женщину зовут Матильда Виссембург.