Эван Хантер - Молодые дикари

Он так никогда и не закончил эту фразу? — спросил Хэнк.

— Нет, — ответил Ди Пэйс— Но вчера вечером, размышляя над ней, я понял, что он пытался мне сказать. И что же он пытался сказать?

Он пытался сказать, что он бы боялся. Боялся. — Ди Пэйс помолчал. — А я не захотел его выслушать.

В пятницу, за три дня до судебного процесса, в кабинете Хэнка, лицо которого все еще было покрыто пластырем, хотя он и выписался из госпиталя, раздался телефонный звонок.

— Мистер Белл, говорит лейтенант Кэноти. Я получил заключение.

— Заключение? Какое заключение?

— Что с вами, Белл? Теряете бодрость духа? Вы были готовы идти к своему боссу из-за этих ножей, помните?

— Помню.

— Тогда где же сейчас воинствующий помощник окружного прокурора? — Кэноти помолчал. — Или уличное избиение лишило вас жизненных сил?

— Я занят, Кэноти. Говорите короче.

Кэноти довольно хохотнул и сказал:

— Мы проделали серию анализов. Первоначальные отпечатки пальцев на ножах довольно смазаны, но есть кое-что интересное.

— Что именно?

— Ну, вы сами увидите, когда получите заключение. Я посылаю вам его копию вместе с ножами.

— Когда я получу все это? — спросил Хэнк.

— Отправляю сейчас. Суд будет не раньше понедельника, так что у вас целых два дня, чтобы поразмыслить. — Кэноти снова хохотнул. — Надеюсь, это не расстроит дела, мистер Белл.

— Что вы имеете в виду?

— Прочитайте лучше сами. Там есть кое-что любопытное. До свиданья, мистер Белл. Приятно было иметь с вами дело.

Хэнк положил трубку на рычаг, но в ту же секунду телефон снова зазвонил.

— Белл? Говорит лейтенант Ганнисон с двадцать седьмого участка. Вы можете сюда подъехать? Это связано с делом Морреза.

— Сейчас не могу уйти, — ответил Хэнк. — Только после обеда.

— Я буду здесь весь день. Приезжайте, когда будет удобно. Вам надо кое с кем тут поговорить.

— Хорошо, до встречи, — сказал Хэнк и повесил трубку.

Заключение прибыло только в половине третьего. Хэнк, собирая перед уходом из кабинета свой портфель, засунул туда вместе с другими бумагами заключение полицейской лаборатории, замкнул в ящике стола положенные в конверт ножи.

Он намеревался заглянуть к Ганнисону, а от него направиться прямо домой и сделать последние приготовления по делу Морреза перед тем, как в понедельник приступить к отбору присяжных.

В 27-й полицейский участок Хэнк прибыл в начале четвертого.

У входа в оперативную комнату его остановил человек в рубашке с короткими рукавами и револьвером 38 калибра, торчавшим из кобуры, прикрепленной ремнями под мышкой.

— Что вам угодно, сэр? — спросил он.

— Ганнисон звонил мне сегодня утром и просил заехать. Я — Белл: из окружной прокуратуры.

— Здравствуйте. Я детектив Левин. Входите и присаживайтесь. Я доложу лейтенанту, что вы здесь.

Левин пошел в кабинет лейтенанта и через минуту вышел вместе с Ганнисоном.

— Мистер Белл? — сказал Ганнисон. — У вас есть несколько минут?

— Конечно. Что случилось?

— Сегодня утром у меня был посетитель, восемнадцатилетний парень по имени Доминик Саварес. Вам это имя говорит о чем-нибудь?

— А, да. Я слышал о нем. Что он вам рассказал?

— Будет лучше, если вы услышите об этом от него самого. Я знаю, где можно его найти. Вы располагаете временем?

— У меня масса времени.

— Прекрасно.

Хэнк заметил, что все время, пока они шли по Гарлему, у Ганнисона на лице было такое выражение брезгливости, словно в заднем кармане брюк у него был пакет с отбросами, но вместо того, чтобы выбросить их в ближайшую урну, он предпочитал стоически и со злобой терпеть исходившую от них вонь.

Всю дорогу взгляд его скользил по лицам, а выражение брезгливости усиливалось.

— Гарлем, — сказал он наконец, — прекрасен, не правда ли? Я торчу в этом паршивом полицейском участке двадцать четыре года. Я предпочел бы концентрационный лагерь. Взгляните на них!

— Они выглядят не так уж плохо, — заметил Хэнк.

— Это потому, что вы их не знаете. Все они воры, все до одного. Или сутенеры, или шлюхи, или аферисты. Взгляните на них! Каждый второй здесь, — наркоман. В Гарлеме столько наркотиков, что ими можно обеспечить все человечество на десять лет вперед.

— Неужели вы ничего не предпринимаете?

— Пытаемся. Отделение по борьбе с наркотиками тоже не дремлет. Но у нас не хватает людей. Вы думаете, здесь были бы уличные банды, будь у нас достаточно полицейских? Мы колотили бы этих ребят дубинками всякий раз, как только они просто осмеливались бы косо посмотреть на кого-нибудь. Во всяком случае, половина из них нуждается в этом.

— Может быть, — сказал Хэнк.

— В этом случае нет никаких «может быть». Хулиган есть хулиган, а эти ребята все хулиганы. Между прочим, я не встречал ни одного хулигана, который тут же не начал бы реветь после первого же удара. — Он помолчал. — Мы идем в бильярдную на Второй авеню. Там мы можем найти Большого Доминика.

— Значит, по вашему мнению, все, что мы должны сделать, это стать жестокими, и тогда мы решим проблему детской преступности, верно?

— Верно. Хороший пинок в зад вместо всех этих нежностей. С каких это пор психиатры стали решать, что правильно и что неправильно? Преступник есть преступник! У нас уже достаточно психов в сумасшедших домах и нечего пытаться оправдывать каждого преступника под предлогом, что он психически неуравновешенная личность. Кто в наше время психически уравновешенная личность? Вы? Я? Мы все немножечко того, но мы, тем не менее, соблюдаем законы. Решение простое: раскраивать их проклятые черепа. Если хулиган выходит за рамки дозволенного, отправлять его в тюрьму, а ключ выбрасывать. Это и есть решение вопроса. — Он замолчал. — Вот мы и пришли. Сейчас вы встретите еще одного хулигана, которого следовало бы упрятать за решетку, когда ему было шесть лет.

Они поднялись на второй этаж. На лестнице стоял сильный запах мочи. В то время как они поднимались, Хэнк удивлялся: был ли где-нибудь в Гарлеме хоть один лестничный пролет, где бы так не пахло.

Большого Доминика они нашли стоящим за бильярдным столом, расположенным в конце зала. Он кивнул лейтенанту, собрал шары в «пирамиду», затем разбил их, пытаясь отбить угловой шар, но промахнулся и с силой врезался в шары кием, они раскатились по всему столу. Пожав плечами, Доминик взглянул на вошедших и сказал: «Скверный удар».

— Это окружной прокурор, Доминик, — представил Ганнисон. — Он хочет с тобой поговорить. Хочет услышать то, что ты рассказывал мне.

— Да? — Большой Доминик внимательно посмотрел на лицо Хэнка. — Кто-то избил вас, мистер Белл?

— Не умничай, щенок! Ты читаешь в газетах то же самое, что и все другие. Выкладывай мистеру Беллу то, что ты говорил мне.

— С удовольствием, — сказал Большой Доминик.

Он был низкого роста, широкоплечий, с толстой шеей и широкой талией. Ему было трудновато дотянуться до дальнего шара. Длинные черные волосы, пышные бакенбарды, в левой мочке уха круглая золотая серьга, не выглядевшая на нем по-женски. Если что и поражало в нем, так это исходившая от парня бычья сила, и как только Хэнк увидел его, он сразу понял, что Фрэнки Анариллес был неправ в суждении об этом парне. Какие бы ни были у него недостатки (а, похоже, плохая игра на бильярде была не главным из них), у этого парня определенно имелись данные руководителя. В присутствии полицейского лейтенанта и окружного прокурора он продолжал катать шары по бильярдному столу так, словно был нефтяным магнатом, которого посетили в его поместье, расположенном на холмах Калифорнии. Промазав два раза подряд, он внимательно осмотрел кий и заметил:

— Не удивительно. Кий кривой. — Подойдя к стойке, выбрал другой и, прищурившись, посмотрел вдоль него, проверяя, прямой ли он, а затем вернулся к столу.

— Итак, вы хотите услышать мой рассказ? — спросил он.

— Да, — ответил Хэнк.

— М-м, — Большой Доминик прицелился и снова промазал. Было похоже, что новый кий заметно не улучшил его игры.

— Вы знаете, кто я? Я Большой Доминик... Пятый в середину. — Ударил и промазал. — Или этот проклятый стол неровный, или пол покатый.

— Я слышал о тебе, — сказал Хэнк.

— Еще бы. Все знают обо мне. Мое имя было в газетах в общей сложности шестнадцать раз. Однажды они указали неправильно мой адрес— Он высморкался и, прицеливаясь, присел так, что едва был виден из-за края стола:

— Восьмой в угол. — Ударил и опять промазал. — Вы знаете, почему меня называют Большой Доминик? — спросил он, выпрямляясь.

— Хватит, прекрати болтовню, — рассердился Ганнисон. — Мистер Белл — занятый человек.

— Они зовут меня Большой Доминик потому, что я коротышка, — сказал он и засмеялся. — Но каждый из них знает, что если он когда-нибудь на самом деле осмелится назвать меня коротышкой, он труп. — Он снова засмеялся. — Труп. Поэтому они зовут меня Большой Доминик.