Роберт Кормер - После Шоколадной Войны

  - И теперь, - в полный голос провозгласил Оби. - Весёлая интродукция! - слова отскакивали чётко, словно горошины, как учил его Рей: «Ве-сё-ла-я инт-ро-дук-ция!».

  Публика снова притихла.

  Оби взглянул на Картера, и тот подтолкнул Арчи.

  Арчи перестал разглядывать гильотину и начал смотреть куда-то вдаль, за пределы аудитории. Он еле заметно улыбнулся, словно нашел всё это очень и очень даже забавным, но совершенно не имеющего к нему ни малейшего отношения: он просто представил себе своё тело чем-то совсем обыденным, вроде книги, на какое-то время взятой в библиотеке.

  Руки Оби зачесались от зуда, словно в них что-то закололо изнутри. Он понял, что это от волнения, примерно от такого же, как у олимпийского чемпиона в ожидании выстрела стартового пистолета, перед тем как умчаться вдаль, к олимпийской победе, когда от радости и стремления поёт душа, и оживляющая энергия разливается по телу сладким зарядом. Он был слишком зол на Арчи, который уже стоял около гильотины, затем опускался на колени и клал свою голову на плаху. И Оби наблюдал за тем, как Арчи делает это легко и просто, будто бы всё это он репетировал заранее. Его тело как всегда было свободно и раскрепощено, все его движения были легки, непринуждённы и почти ритмичны. Оби ненавидел хладнокровие Арчи и особенно в моменты, когда тот его демонстрировал, ведя себя ещё более отчуждённо, когда он наоборот должен был бы не находить себе места или по крайней мере быть в некотором замешательстве.

  Арчи был зафиксирован на гильотине лицом вниз. Его шея, прижатая металлическим хомутом, лежала на плахе.

  Стараясь не обращать внимание на зуд в пальцах, Оби улыбнулся и посмотрел на Рея Банистера.

  «Начинаем…» - провозгласил он, заполняя словами весь объём зала собраний.

  И Рей начал. Он развязал тесёмку красного бархатного мешка и извлёк оттуда колоду карт. Карты начали исчезать в одном и появляться в другом, совершенно неожиданном месте. Они тасовались то веером, то лесенкой, извлекались то из одного, то из другого рукава, по очереди подбрасывались в воздух и снова аккуратно ложились в колоду. Руки Рея работали ритмично в такт музыке. Он сделал шаг в сторону публики и попросил кого-то из сидящих в зале выйти на сцену и выбрать карту. Затем колода снова перетасовалась, и Рей из уха вышедшего к нему доставал выбранную карту.

  В это время Оби стоял в сторонке и наблюдал за карточными фокусами Рея, и за Арчи с шеей, лежащей на плахе. Частью плана было заставить его немного покорячиться в неудобной позе стоя на коленях, помучаться в ожидании, выйти из терпения.

  Руки Рея двигались плавно и красиво. И ему хотелось, чтобы в зале присутствовали его мать и отец, и чтобы они увидели, как он владеет мастерством фокусника на сцене, и что деньги, сбережённые им, были не зря потрачены в магазине фокусов и магии в Ворчестере. Колода карт, с которыми он теперь работал, хорошо смотрелась бы в руках и у десятилетнего, но публика этого не знала, как и не знала тайну бесконечных шарфов, радужных каскадов из его рта - всей этой обманчивой простоты. Старый фокус с китайским кольцом также выглядел эффектно, хотя требовал особой ловкости рук и умения обмануть зрение, что несколько насторожило Рея. Но у него всё прошло без сучка и задоринки, и публика уже была в его руках, и он был способен сделать с ней всё, что бы ни пожелал. И он забыл об Арчи Костелло, об Оби и обо всём остальном, и даже о его первом полугодии в «Тринити», которое было для него столь неприятным. И в триумфе он защёлкал пальцами, поклонился и поплыл на волне аплодисментов.

  Он остановился и затаил дыхание, словно выйдя на свежий  весенний воздух и глубоко наполнив им лёгкие, стараясь вкусить его прозрачность, и посмотрел на Оби, а затем на Арчи. Арчи всё ещё стоял на коленях и ждал.

  Рей всё ещё вслушивался в тишину, ожидая случайных всплесков аплодисментов или одобрительного шепота в аудитории. И когда последние аплодисменты замолкли, аккорды музыки всколыхнули воздух. Это был военный марш «Звёздный Флаг Америки». Оглушительные удары тарелок грохнули по реплике Оби.

  Музыка прекратилась, когда Рей остановился около гильотины.

  Снова воцарилась тишина.

  Рей Банистер и Оби стали с обеих сторон гильотины, как они и репетировали. Оби был возле кнопки с правой стороны аппарата.

  Оби покосился на кнопку, отделанную перламутром, размером не более чем с гривенник. Его глаза опустились ещё ниже, на маленький стальной диск, который был на месте, что говорило о том, что все было в полной готовности. И Рей Банистер коснулся почти незаметного диска, переведя механизм в положение, в котором лезвие разрубит плоть жертвы, как это было в случае с кочаном капусты. На репетиции Рей, подойдя к гильотине, небрежно брался рукой за верхнюю перекладину, на самом деле касаясь рычага, который почти незаметно переключал механизм во вторую позицию, блокирующую летальность процесса, после чего лезвие должно будет упасть так, чтобы вообще не задеть шеи Арчи.

  Оби с восхищением посмотрел на небрежные движения рук Рея, а Рей, светясь от удовольствия, вышел вперёд и поклонился Оби.

  Оби повернулся в зал лицом:

  «А теперь кульминация нашего вечера и представления самого мастера иллюзии. Позвольте мне его представить, Превеликий Рей Банистер!»

  Добродушные приветствия и смех наполнили воздух. Толпа сгорала от наслаждения, и в этот момент больше всего - сами фокусники.

  Теперь наступила очередь ловкости рук самого Оби. И снова нужно было действовать так, как его учил Рей. По жесту Оби вошел Картер и начал действовать, строго следуя инструкциям Оби, полученным от него ранее.

  Оби стал рядом с гильотиной, Картер отошёл на край сцены и приблизился к Рею Банистеру, отвлекая его внимание.

  С этого момента Оби должен был действовать так же, как это бы сделал Рей. Он начал водить рукой у верхней перекладины гильотины. По наставлению Оби Картер должен был отвлечь Рея любым способом - не важно, каким: «Скажи ему, что у него испачкана щека». И в тот момент, когда Рей снова обратит внимание на Оби и гильотину, дело будет сделано.

  «Я - у цели», - тихо сказал себе Оби, глядя в зал на публику. И затем он не смог удержаться и перевёл глаза на Арчи, замершего в терпеливом ожидании.

  Стало ещё тише. Оби показалось, что тысячи солнц сфокусировались на нём, хотя это был всего лишь свет двух прожекторов. Он кинул взгляд на Картера и Рея Банистера. И что же он увидел на лице Рея? Он не смог бы этого объяснить и не смог бы как-нибудь это назвать. А затем он снова посмотрел на Арчи, на его шею - белую, голую и уязвимую.

  Оби сделал шаг к гильотине:

  «Я нажимаю кнопку».

  «Нет, ты этого не сделаешь».

  «Сделаю».

  «Но это…»

  «Не говори, что это. Что бы то ни было, это должно произойти. За Лауру, за меня, за «Тринити», за каждую мерзость, сделанную Арчи, и другими с его подачи».

  Его рука совершила путешествие по воздуху в миллион миль, пока его палец добрался до кнопки, словно до курка пистолета. Он коснулся кнопки, нажал её, его сердце замерло вместе с дыханием, и время замерло на эту маленькую вечность, словно брошенный в замерзающую воду часовой механизм.

  Он слышал, как что-то щелкнуло в механике гильотины, освобождая висящее дамокловым мечом лезвие.

  Ему казалось, что лезвие опускается слишком медленно.

  И он впервые подумал о крови.

  Обо всей крови.

  В тот момент лезвие со свистом остановилось на конечной позиции.

  Уходящие вдаль железнодорожные рельсы напоминали ему серебряные цепочки его матери, разложенные на полках её стеклянного буфета и красочно сверкающие в сумеречном свете.

  Свесившись через перила, он ощутил головокружение, которое показалось ему приятным и увлекательным, и он отодвинулся от перил и начал молиться: «О, Пресвятая Мария, несущая добро и благодетель…» - он вздохнул, не зная о чём молиться дальше? Молитва теперь ничем бы не помогла. Молиться было слишком поздно. Он испортил всё - абсолютно всё, но не стоило портить ещё и этот заключительный акт.

  Он поднял голову и вслушался: в шаги на ступеньках, в шум машин, которые могли бы проехать мимо.

  Не было слышно ничего и никого.

  О, он был достаточно умён и знал, что в резиденции был полный провал. Он позволил Брату Лайну так себя обмануть, после чего ему пришлось уносить оттуда ноги и скрываться, словно животное - хитрое животное.

  Он пробирался через улицы Монумента, перебегая от машины к машине на автостоянках. Где-то вдалеке он слышал рёв полицейских сирен и чувствовал, что за ним охотятся. Словно в кино…

  Кино! Конечно же, кино!

  Он купил билет на дневной сеанс в «Синема-3». Пригнувшись, он вошёл в тёмный зал и занял свободное кресло. Он осмотрелся, в зале сидело лишь несколько человек. Он не знал, как назывался фильм, и лишь отдалённо узнавал актеров на экране: кажется, это был Дастин Гофман, которого он всегда путал с Аль Пачино. Вцепившись руками в колени, он выжидал. Он выбирал момент, когда он снова сможет выйти на улицу. Он хотел вернуться домой, но понимал, что это невозможно.