Сергей Абрамов - Мертвые не плачут

И вышел.

Замок, как водится в подобных, косящих под элитарность поселках, оказался легким. Пастух вошел в дом, оставив дверь приоткрытой. Если что, собачка, конечно, след возьмет, да толку-то? К моменту ее появления Пастух с Мальчиком будут далеко. Да и кого и зачем той собачке искать? Не говоря уж о сыскарях. Несчастный случай. Трагично, но не преступно…

Дом Королевы выглядел уютно. Особенно после сиденья плюс спанья на фанере в соседнем «близнеце». И внутреннее убранство тоже достойным смотрелось. Королева не чересчур вкладывалась в обстановку. Недорогая мебель, недорогие светильники, недорогие шторы на окнах. Можно было сказать: бедновато. Можно было сказать: уютно. Но можно и ничего не говорить, что надежнее. Да и к чему все это, если абсолютно риторический вопрос: «А почему именно она?», даже намека на ответ не имеет.

Пастуху это всерьез не нравилось. Уж и ладно предыдущие фигуранты! У них хоть и не самые великие, но деньги проглядывались, просчитывались, пусть и навскидку. И уж они себе в затратах на себя любимых не особо экономили. А эта – ну прям, гимн аскетизму!..

Просто какие-то необъяснимые «двадцать два» на руках. И играть – вздорно, и не играть – невозможно. Играть или не играть, то есть – что делать? Этакий личный эмоциональный пат. Вопрос как висел в башке с самого почти начала, так и висит. Крючок и точка под ним. И все жирней становится, черней, расплывается по странице…

Вернусь, думал Пастух, задам его Наставнику. Ну хоть что-то он ответит! Он же классно умеет отвечать на любые вопросы, даже самые безответные…

Да, кстати, входная дверь, открылась легко. Воров хозяева не ждали в принципе.

– Стой у дверей и – ни шагу, и руками ничего не лапай, – наказал Мальчику.

А сам пошел по периметру, натянул на руки резиновые перчатки, обошел овальный стол, ничем не покрытый, с шестью стульями вокруг, открыл дверки серванта, пробежал резиновыми пальцами по краешкам бокалов, заглянул в бар, где стояло-то всего – початая бутыль действительно хорошего арманьяка двадцатилетней выдержки и бутылка ординарного виски, закрыл аккуратно, прошел в соседнюю комнату, оказавшуюся кабинетом фигурантки, заглянул в ящики письменного стола, в книжный шкаф, ноутбук включать не стал.

Пастух ничего конкретно не искал. Легкий и необязательный осмотр жилища – это всего лишь попытка еще с одной стороны поглядеть на жильца или, в данном случае, жилицу, что-то добавить в ее портрет, изначально и скрупулезно составленный аналитиками Службы. Зачем это ему нужно? Да ни зачем это не нужно. Привык так.

Поднялся на второй этаж. Там фигурантка позволила своей фантазии – или своим эмоциям, своим желаниям, – погулять вволю. Малые комнатушки, имеющие место быть в типовом проекте означенного жилого строения, исчезли на фиг, а вместо – образовалось одно общее пространство, где доминантой стала кровать. Огромная, едва ли не на половину всей площади, она могла принять на себя, ну человек пять, а то и сверх того, и застлана она была черным шелковым покрывалом, и черные шелковые подушки были разбросаны по нему слишком беспорядочно, что очевидно указывало на порядок. Известный лишь хозяйке.

Подиум для пиршества плоти. Так?

И это при том, что в досье не только не было хоть какого-то, хоть куцего списочка ее, фигурантки, поклонников, но и отдельно указывалось на аскетический образ ее жизни. Что в принципе исключало мысль о не слишком традиционной ориентации.

Пастух спустился по узкой лестничке вниз. Мальчик стоял, где поставили.

– Смотри, – сказал Пастух, – запоминай, где что.

– Зачем? – спросил Мальчик.

– Ты придешь сюда, когда все они соберутся.

– Зачем? – повторил Мальчик.

– Сегодня будет твой выход, – сказал Пастух, – а я посмотрю со стороны.

Мальчик, казалось, не удивился. Только спросил:

– Подкрадешься к окну?

– Зачем? – удивился Пастух. – Есть иные способы… А пока смотри и запоминай. Ты подойдешь к дверям коттеджа. С собой у тебя будет корзинка. В нее положим пару бутылок, фрукты какие-нибудь, конфеты. Подарок от администрации этого поселка…

– С чего бы подарок? Не праздник же…

– У Королевы – праздник. Близкие люди прилетели. Но если юридически, то весь август – сплошной праздник. Для православных людей…

– И администрация поселка его отмечает, да? – В голосе Мальчика слышалась если и не издевка, то уж сомнение точно.

– Ты невнимателен. Это скверно. Ты даже не обратил внимания, что именно во-он там возводится… – Пастух показал в окно, за которым видны были недостроенные кубики новых жилых домов, а подальше, у края леса строился явно Храм. – Так что администрация вполне может списать на затраты подарки жителям в канун действительно большого праздника.

– Понял, – сказал Мальчик. – На ус намотал. И что дальше?

– А дальше ты постараешься сделать все, чтобы тебя усадили за стол. И чтоб ты стал главным мужчиной их родственного застолья.

– А если еще мужчина явится? Может, они и ждут его. Или даже их…

– Я же сказал: стать главным. Или слабо?

– Да не то что бы… Но меня же запомнят и ментам сдадут!

– Когда придут менты, мы будем уже далеко. Не ссы, пацан. Это – последняя акция на нашем пути. Пусть она станет самой красивой. Хотя бы для нас с тобой…

– То есть, по-твоему, насильственная смерть может быть красивой. Не слишком ли, а, Пастух?

– Не слишком. Поройся в башке и ты вспомнишь много красивых, хотя и насильственных смертей. Я имею в виду историю человечества.

– А ты у нас поэт… – протянул Мальчик.

И Пастух не понял: похвалил он его, Пастуха, или обосрал. Скорее всего – последнее, но Пастуху на это положить с прибором…

Вышли из чужого дома, Пастух дверь аккуратно запер.

Потом успели пообедать, заехать в разные – в разных, хоть и недалеких концах города раскинутые, – продмаги. Успели купить бутылку вполне достойного отечественного шампанского, и плюс две одинаковые бутылки не великого, но и не дурного коньяка из окрестностей одноименного города в Стране Вин. Добавили мандарины, яблоки, бананы, а еще и коробку шоколадных конфет, все это уложили в плетеную корзинку, надыбанную где-то в хозяйственном магазине, а в универмаге не забыли взять рулончик хрупкой цветной оберточной бумаги и моток красной ленты.

Одну бутылку коньяка Пастух заначил.

– Зачем? – спросил Мальчик.

– Потом объясню, – пообещал Пастух.

– Я сам все упакую, – сказал Мальчик, когда они заехали на съемную квартиру.

И упаковал. Быстро и нарядно.

– Часто приходилось? – полюбопытствовал Пастух.

– У меня вообще-то руки растут откуда надо. – В голосе слышалась если и не обида, то, как минимум, недовольство.

– Извини, ничего не имел в виду, – наскоро отговорился Пастух.

Он вообще-то спешил. Опять что-то внутри завелось, стянуло и не отпускало, требовало активности. А время-то уже тихо-тихо, а к семи вечера подкатило.

– Пора упаковываться, – сказал он Мальчику.

– Так я ж уже…

– Я не о подарке. Я о нас с тобой.

Пастух достал из своей бездонной походной сумки пластмассовую коробку, а из нее – пару крохотных наушников, пару микрофончиков – тонких булавок с круглыми головками и две рации. Рации были не просто маленькие – со спичечный коробок, но и плоские, толщиной всего в пять миллиметров.

– Ты так и пойдешь? – Пастух с сомнением оглядел Мальчика.

Майка, шорты, сандалии. Для посыльного – в самый раз, конечно, но какие-то мы шибко помятые и не чересчур постиранные.

– Не надо, – с тревогой сказал Мальчик, уловив что-то во взгляде Пастуха. – У меня больше нет ничего… – И все же отступил на шажок: – Ну, можно майку поменять, чистая – у тебя в сумке…

– Я вообще-то не о чистоте, – обнадежил его Пастух, – я вообще-то о том, куда рацию присобачить. Задери-ка майку.

Мальчик послушался, стоял смирно, задрав майку до плеч.

Пастух достал из сумки моток клейкой ленты и обмотал пацана пару раз, зафиксировав коробочку рации под мышкой, потом нажал там на что-то и рация тихонько пискнула.

– Ага, – удовлетворенно сказал Пастух. И протянул таблетку наушника. – А теперь сунь эту хреновину в ухо. Торчит все-таки?.. Хорошо, что волосы длинные, ваша мода дурацкая на руку оказалась.

– И не дурацкая вовсе, – не согласился Мальчик. Но быстро к делу перешел: – А говорить куда?

– Лучше, конечно, помолчать… – Пастух снял часы с левой руки. Они были большими, странного серого металла, а ремешок был резиновым, черным, жестким. – Дай-ка руку…

Надел Мальчику на левую руку часы, застегнул на последнюю дырку – все равно болтались, воткнул в ремешок булавку. Она легко вошла в тугую резину, черная головка-микрофончик на ней и не просматривалась.