Василий Дорогокупля - Вперед и вниз

— Добрый вечер, — сказал Кашлис, нарочито сгущая баритон, в котором, однако, проскользнула тревожно-визгливая нотка. — Вы, прошу прощения, кто будете?

— Я буду честный гражданин своей страны, — сквозь зубы (по причине сигареты) произнес незнакомец и косо посмотрел на вошедшего. Кашлису это очень не понравилось. За последнее время он настолько отвык иметь дело с честными гражданами какой бы то ни было страны, что в каждом именовавшем себя подобным образом человеке видел представителя карающих органов.

— Просьбы о прощении, равно и любые другие, принимаются только в письменном виде, — строго и все так же сквозь зубы продолжил честный гражданин. — Словесной не место кляузе. А вы, значит, и есть переводчик? Ваша фамилия Кашлис?

Кашлису стало совсем нехорошо.

— Да, — пробормотал он. — Но только…

— Присоединяйся, — вдруг перешел на «ты» долговязый. — Я готовлю жратву для Там-Тама. Выпить ничего не прихватил?

— Нет. Но как… в смысле…

— Меня зовут Александр, я друг Панужаева. Он попросил приглядеть за негром, вы его совсем запустили. Кормите раз в день, да и то одной лапшой. Я вот ему праздник устроил: готовлю овощное рагу. Как ты думаешь, бросить сюда бананы?

— Может, лучше дать их сырыми? — Кашлис уже оправился от легкого шока. Его новый соратник, похоже, принадлежал к тому типу людей, которые питают нездоровое пристрастие к розыгрышам, причем не брезгуют устраивать их уже при первом знакомстве. Кашлис не любил и инстинктивно побаивался таких practical jokers, как они называются по-английски.

— Ты прав, сырыми надежнее. Так он их съест наверняка, а насчет рагу еще неизвестно.

— Он на месте?

— Да. Дверь не заперта.

Кашлис вошел в соседнюю комнату. Увидев его, Там-Там принял выжидательную позу и натужно улыбнулся. Он слышал голоса на кухне и приготовился к получению каких-либо известий.

— What’s up? — спросил он.

— Nothing’s up. You’re still down on your luck, — ответил Кашлис. — Katkov’s gonna think it over, he hasn’t made up his mind yet.

Там-Там отрывисто прокаркал какую-то туземную фразу.

— Сам такой, — отпарировал Кашлис по-русски. — Будешь ругаться, останешься без ужина.

Там-Там сник. Он уже четко усвоил, что, когда русские напрямую обращаются к нему на своем языке, ничего хорошего от этого ждать не следует.

— Давай отцепим ему наручники, пусть погуляет по комнате, — предложил, появляясь в дверях, Алтынов. — Никуда он не денется.

Кашлис оценивающе оглядел африканца, чья наружность не предполагала наличия большой физической силы либо опасных бойцовых навыков. К тому же он вспомнил, как безропотно Там-Там покорился судьбе, когда впервые понял, что его берут в заложники.

— А чем отомкнуть наручники? — спросил он.

— Ключом. Панужаев оставил его в шкафу.

Там-Там, натура живая и непосредственная, был чрезвычайно рад предоставленной ему возможности размяться, а от бананов пришел уже в полный восторг.

— Черт возьми, я даже начинаю завидовать, — сказал Алтынов, наблюдая его пританцовывающим посреди комнаты. — Умеют же люди радоваться пустякам. Как ты думаешь, дадут за него выкуп?

— Должны дать. Куда им деваться?

— Что-то я сомневаюсь. Зачуханный он больно, мелкая сошка.

— Зато много знает.

— А ты уверен? Ты хоть раз с ним нормально беседовал?

— Конечно. Сперва еще в Питере, а потом мы допрашивали его уже здесь.

— Давай поговорим снова. Ты переводи.

Алтынов через Кашлиса начал задавать вопросы, и вскоре выяснил, что Там-Там, будучи гражданином Нигерии, последнее время постоянно живет в Лондоне, где у него есть жена (тоже нигерийка) и две дочери. Служит он в маленькой — по всей видимости, подставной — фирме, выполняя роль курьера или посредника при своих боссах, которые совмещают теневой бизнес с государственными должностями у себя на родине и самолично бывают в Европе лишь от случая к случаю. Платят Там-Таму не так чтобы щедро, но семья не бедствует. Насчет дел, в которых он принимает участие, Там-Там знает, что это нехорошие дела, но совесть его не мучает (вопрос о совести пришлось повторить несколько раз, поскольку оказалось, что пленник попросту не знает соответствующего английского термина conscience, а слова shame и disgrace — «стыд» и «позор» — вызывают у него совершенно иные ассоциации). Почувствовав, что его последний ответ не понравился тюремщикам, бессовестный негр начал взахлеб уверять, будто у него и в мыслях не было причинить им какой-либо вред, а резонное замечание, что на сей раз нечто подобное в отношении его самого есть в мыслях у вездесущего, безжалостного, но по-своему справедливого Каткова, повергло мошенника в почти суеверный ужас. Он затараторил так быстро, что Кашлис перестал улавливать смысл, махнул рукой и предложил на этом закончить. Там-Тама вновь приковали к трубе, Алтынов принес ему с кухни тарелку овощного рагу и стакан фруктовой воды. Вода была выпита, а от рагу пленник отказался, что сильно обидело повара.

— В гостях не принято привередничать, когда тебя угощают, — сказал он. — Я старался, готовил, а он, смотрите какой, нос воротит. Набил брюхо бананами и доволен. Если так, будешь есть одну лапшу, никаких тебе деликатесов. Переведи.

Кашлис перевел. Там-Там послушно затряс головой, взял ложку и начал быстро есть, почти не разжевывая пищу.

— Так-то лучше, заодно научишься здесь хорошим манерам, — сказал сразу подобревший Алтынов. — Потом приедешь домой и всех удивишь. Все вокруг только и будут говорить: «Ах-ах, ну кто бы мог подумать, наш старина Там-Там вернулся из России настоящим джентльменом! Вы бы видели, как он уплетает овощное рагу!» Кстати, и нам не мешало бы перекусить, еще много осталось. Плохо, что ты не захватил с собой выпивки.

— Нет проблем, я могу прогуляться до магазина, — вызвался Кашлис. Понимая, что несколько сплоховал при первом знакомстве, он решил теперь показать себя в более выгодном свете и заодно выяснить, что, собственно, за птица этот панужаевский друг. Кашлис участвовал в деле с самого начала, а этот тип возник откуда-то только сейчас и сразу же поставил его в полуподчиненное положение. С Кашлисом подобное случалось не впервые, люди быстро угадывали в нем какую-то слабину — он и сам ее в себе чувствовал, но дать определение этой слабине не мог и видел причину все в том же отсутствии места под солнцем, что автоматически отводило ему роль вечно задвигаемого в тень. «Призраком во плоти» назвал его как-то один из приятелей. Кашлис тогда оскорбился, но оскорбился именно потому, что эти слова показались ему очень близкими к истине.

Взяв сумку, он поднялся по лестнице и вышел из подвала на улицу. Ближайшая точка, где торговали спиртным, находилась через квартал отсюда. Толстая туча зависла как раз над его головой и сыпала редким, но крупным дождем, тогда как остальная часть небосвода была безоблачна, а сзади в проем меж домами светило заходящее солнце. Навстречу ему со стороны вещевого рынка тянулись группами и поодиночке китайские торговцы, с грохотом волоча по асфальту снабженные колесиками клетчатые баулы. Некоторые из них деловито переругивались по-китайски, изредка облагораживая свою речь невнятными потугами на русский мат. Посреди тротуара на вытащенном из мебельного магазина диване сидела в ожидании транспортного средства семья из четырех человек, тоскливо поглядывая на небо и пытаясь прикрыть своими телами мокнущую под дождем покупку. Руководимый прекрасным порывом души, мужчина в грязной рабочей спецовке — по всей вероятности, грузчик — вызвался посидеть рядом с ними, чтобы увеличить покрываемую площадь дивана, но был отвергнут и, презрительно сплевывая, удалился под навес у магазинного крыльца.

В павильоне Кашлис застал лишь троих не вполне трезвых клиентов, два из которых горячо убеждали третьего взять бутылку «Зверобоя» вместо «Русской» на том основании, что «Зверобой» никогда не бывает паленым и гораздо легче пьется без закуси. Третий являлся поклонником чистой водки без всяких добавочных ингредиентов, и, поскольку в данный момент именно он был спонсором троицы, дело закончилось не справедливой победой демократического большинства, а торжеством крупного капитала, который сделал всего лишь одну незначительную уступку, приобретя в дополнение к «Русской» три маленьких пирожка с морковью.

Покупатели-гурманы удалились, громко обсуждая достоинства и недостатки моркови как пищевого продукта вообще и как закуски под водку в частности. Под впечатлением невольно подслушанных аргументов Кашлис купил «Зверобой» и задумался, не взять ли еще пива, когда рядом с ним у витрины появились две девушки, которые, судя по их оживленным репликам, всерьез намерились ударить по сухому вину. Одна из девушек была высока и очень недурна собой, вторая — пониже, полнее и простоватее лицом, но в целом тоже ничего. Кашлису вдруг пришла в голову мысль пригласить этих девушек в гости — то-то, небось, удивится его новый знакомый. «А этот Кашлис, гляди-ка, малый не промах: между делом подклеил и пару девиц», — наверняка подумает он.