Игорь Акимов - Храм

Петро слишком долго ждал. Он слишком долго был в неведении, ожидание перегрело котел — и котел взорвался. Такое бывает с каждым: знаешь, что нужно действовать иначе — рассудительно, спокойно, обычно, — но в том-то и дело, что настоящую эмоцию невозможно остановить. Вспыхнув, она должна прожить свою жизнь. И лишь когда ее жар иссякнет, когда вместо внутреннего огня эмоцию будет двигать только инерция, — лишь тогда разум сможет опять захватить кормило. В распоряжении разума будет лишь одно спасительное средство: компромисс. Но компромисс подразумевает согласие двух сторон; иначе говоря, он возможен только в отсутствие дурака, потому что дурак предпочтет сломать — но сделает по-своему.

Илья наблюдал это как бы со стороны; все понимал — но не остановил Петра. И правда — зачем? Вероятная гибель не тронула его сердца. Когда он понял, что раскрыт, он вдруг почувствовал страшную усталость. И безразличие. Ко всему. Еще накануне ничего подобного не было; накануне была игра (или Илье казалось, что идет игра), ожидание входило в ее условие и ничуть не давило; он все знал наперед; оставалось дождаться — и сделать. Петро забрал у него все. Не тогда, когда явился со своими бандитами, а лишь теперь. И пусть это «все» было только надеждами (а чем еще он мог жить?) — Петро их раздавил. Впереди была пустота. Ничто. Только теперь Илья понял, что Петро с первой же минуты знал, что заберет его жизнь. Это ведь так очевидно… Очевидно — когда разглядишь это перед собой… Сколько раз говорил себе: не лезь вперед рогом! Если нет энергии, если тонкие структуры не работают, интуиция молчит, — сделай паузу, отойди в сторону…

Сбивая со следа, КрАЗ петлял по проселкам; где было возможно — избегал мостов. На место попали уже под вечер. На улицах не было ни души.

— И как это бабье различает, кто под камуфляжем? — искренне удивился водитель. — Должно — из предыдущего хутора успели предупредить…

— Все различают, — глухо сказал Петро. — Иначе бы нас уже знаешь сколько раз остановили?..

Сказал — и только после этого сам осознал. Ведь сотни километров проехали без единой задержки. Маскарад и воинский номер на машине были, так сказать, хорошим тоном, входили в правила игры: постовые при последующей проверке должны были иметь основание заявить, мол, ничего подозрительного не заметили; в самом деле — поди разберись, кто там под униформой… Оказывается — их пропускали. Их пропускали, чтобы понять их цель…

Только сейчас Петро осознал, какую сделал глупость. Не ошибку — именно глупость. Ведь если бы он задумался хотя бы на минуту — и все-таки бросился сюда, — это была бы ошибка. Но он бы никогда такой ошибки не сделал! — хотя бы до ночи переждал. И даже ночью… Да что там говорить! — сейчас он не понимал, как это произошло. Какое-то затмение, помрачение рассудка. Словно кто-то отключил в нем способность думать, подталкивал под локоть: действуй! действуй!.. Почти пять часов были в дороге — и о чем ты все это время думал?..

Вот еще одна банальность в нашу коллекцию: если Бог хочет наказать, он лишает человека разума.

КрАЗ подлетел к храму и замер перед входом. Петро тяжело выбрался на брусчатку и с тоской поглядел в сторону села. Сто лет назад здесь можно было бы держать оборону хоть месяц — пока не закончится еда и патроны. А сегодня и штурмовать никто не будет. Обложат по периметру, обстреляют с вертолетов химией — сами выйдем.

Илья стоял рядом, смотрел на едва различимый образ над воротами. Тоже хорош, подумал Петро: за всю дорогу — ни единого слова. А ведь мог бы сказать: «опомнись! что ты делаешь?..» Разве не вижу? — он с первой минуты все понимал… Может, еще не поздно развернуться — и дай бог ноги?..

— Как думаешь, командир, каким временем располагаем?

Илья еле заметно скривил губы, обращение «командир» его позабавило. Поглядел на часы, потом на небо. Встретился глазами с Петром. Взгляд Ильи ничего не выражал. Пустота.

— Его уже нет, — сказал Илья. — Хотя… если сегодня в округе дежурит трус или идиот, который начнет страховаться, согласовывать каждый свой шаг… тогда, считай, еще вся ночь твоя.

Петро это и сам понимал. Какую карту вытянешь. Как в «очко». А игрок он был азартный, и сейчас был в своей стихии. Тянуть — не тянуть… Подначки Ильи — вот чего ему недоставало. Тянуть!

Его парни неспешно выбирались из кузова, разминали замлевшие ноги.

— Ахтунг!

Голос Петра был жестким, наполненным энергией, исключающим сомнения. А немного иронии — так это для настроения. Если начальство шутит, значит, все складывается, как надо.

— Один пулемет здесь, в воротах, второй — на крышу. О малейшем изменении обстановки докладывать немедленно. Всем — полная боевая готовность.

Он опять повернулся к Илье, тихо сказал: — Вот так! — и решительно вошел в храм.

Петро вошел — и остановился. Привычка. Взгляд мгновенно охватил пространство храма — и понизу, и строительные леса. Никого. Кроме мужика, который лежит навзничь посреди храма. Живой — это сразу видать. Странное место для отдыха. Вот подойдешь к такому метров на пятьдесять, а он вдруг сядет — и в упор из «калаша». Бывало всякое, на войне затейников хватает. На войне дураки долго не живут.

Петро отошел в сторону, к колонне, и стал на нее мочиться. Если это засада — пусть она достанется Илье. Толку от него уже не много, больше мороки. Хорошо бы, чтоб схватил сейчас пулю. А то ведь придется сделать это самому: овощ созрел. Как говорят в кино: ничего личного. Убил — и забыл. И все-таки, если его пристрелят вот так, в деле, тогда и мыслей у ребят не будет никаких. Естественное — оно самое лучшее. Естественное — это судьба; тут и говорить не о чем.

Лилось хорошо, в паху легчало. Петро смотрел, как моча стекает по колонне, как она расплывается обильной лужей по мрамору, проявляя скрытый пылью рисунок, — и слушал. Вот Илья прошел половину расстояния… подходит… Жаль. Всегда одно и то же: ждешь, надеешься на случай, а потом приходится все делать самому…

Илья еще с порога понял, кто лежит посреди храма. Не разглядел (хотя в храме было светло, свет был не обычный, особенный, словно в воздухе плавала тончайшая золотая пыль, от этого все предметы потеряли плотность, все четкие линии исчезли; impression, подумал Илья, сюда бы Ренуара или Моне…), именно понял. Почувствовал. Все эти месяцы Илья старался не думать о Строителе, гнал возникающие в душевной пустоте мысли о нем. Но этот старик жил в Илье, они занимали пространство одного тела, как жильцы — коммунальную квартиру (общая кухня, общая прихожая, общий туалет), поэтому, даже если ты не разговариваешь с соседом, время от времени ты сталкиваешься с ним.

Илья остановился возле босых натоптанных ног Строителя. Старик был изможден донельзя, пепельная кожа обтягивала кости большого лица, закрытые глаза провалились в иссиня-черные ямы. Что Маша нашла в нем? Почему именно от него захотела ребенка? Ведь она — моя половина, моя, это несомненно. Ведь только с ней я стал самим собой, стал настоящим. Только с ней я наконец-то смог жить с собою в мире. Потому что, слившись с ней, я обрел равновесие… И ведь она тоже была счастлива со мной. Это было видно. Она столько раз говорила мне об этом. Правда, ребенка от меня не хотела. А от этого старика понесла сразу. Значит, в нем есть нечто, чего ей недоставало? И когда она это получила, она ощутила себя женщиной, ощутила в себе неудержимое женское предназначение? Ощутила себя полной…

Илья опять окинул взглядом старика. Не представляю! не представляю, как это можно любить. Я готов поверить, что он — святой, готов поверить, что силой духа и целеустремленностью он в сотни раз превосходит меня. Не зря же его выбрал Господь. Но любить… Ведь для этого… для этого…

Мысли Ильи стали рваться (сил не осталось думать; сил вообще ни на что не осталось; я превращаюсь в растение, подумал Илья; я еще могу чувствовать, но осознать эти чувства, превратить их в мысли…), — и тут старик открыл глаза. Илья видел, что старик его узнал, но это узнавание ничего не шевельнуло в нем. Даже не напомнило о Маше. Я для него всего лишь информация, понял Илья. Он принял информацию к сведению и не впустил дальше лобных долей мозга. Мне никогда не найдется места в его сердце. Я для него не существую.

— Нужна помощь? — спросил Илья.

Вопрос повис в воздухе. Он был, как шарик: слишком мало собственной массы, чтобы попасть по адресу. Шарик уже уплывал прочь, когда смысл вопроса дошел до сознания Н. Небольшое усилие — и шарик возвратился. Вопрос был непростой. Конечно, помощь нужна, признал Н. Но если ее принять… Дело не в том, что жилы рвал. Я знал, что должен сделать это сам — вот и все. И то, что на стройке не оказалось людей, что все куда-то делись, только подтверждает мою правоту: Господь убрал всех, чтобы на последних метрах я не смалодушничал, чтобы исполнил все так, как Он задумал. Задумал ради меня, ради моей души. Ради спасения моей души, уточнил Н.