Вячеслав Энсон - Эра беззакония

– Сидят в машине, раз в дом не заходят. Ой, нет! Глядите, дворами двое пошли. В разные стороны. Дурные! Там сугробы по пояс… Чего по улице не идут?

– Стараются не привлекать внимание. Почерк у них такой. Меня ищут… – Он с мольбой поглядел на девочку.

– Не бойся, дядя Сережа, не найдут. Никто не видел, как ты к нам приполз. А следы все метель замела… – Девочка говорила уверенно, и на него это подействовало. Вернулась на лестницу, и в люке опять торчали плечи и голова. – Милиционер твой скоро приедет…

– Дай-то бог… – протянул мужчина. Подумал немного и сказал: – Слушай, Вероника, все меняется! Нельзя Калмычкову меня выдавать, пока эти, – он махнул в сторону оконца, – с машиной здесь. Беда может быть. И для вас, и для него. Выждать надо. А там посмотрим. Поняла?

Она кивнула, спустилась вниз, закрыла за собой люк. «Хорошо, что в их избушке лаз на потолок устроен из сеней. Обычно на улице лестницу ставят. Может, и правда, никто не видел, как он с ней разговаривал, как звонил. Как сполз по забору, потеряв последние силы, и маленькая девочка волокла его до самого крыльца, пока не очнулся.

Перетащил лежанку к слуховому окну. Замотался в тряпье и уставился в темноту за окошком, слегка разбавленную редкими фонарями. Сначала улица казалась неподвижной. Только снег налетал зарядами, и поземка змеилась над гребнями сугробов.

Потом почудилось движение на задах. Увидел, как мелькнула тень у дачи второй линии. «Человек. Обходит домик, дергает двери. Заглянул в окно… Пусто… Перешел к следующей дачке…» За воем ветра послышался скрип снега рядом с домиком, на чердаке которого схоронился мужчина. «В разные стороны пошли. Грамотно ищут…» Ему не было видно людей, отрабатывающих дом Вероникиных родителей, только те, у дачек. Но хруст снега выдавал их присутствие рядом, у самой стены. Скрипнула дверь хлева, кто-то заглянул внутрь. Снова шаги… «Испугают девчонку!..» – подумал он. В окошко увидел метнувшуюся по снегу тень. Кто-то обошел домик и заглянул в окно. Мужчина сжался в комок, стараясь заглушить стук сердца.

Скрипнула уличная калитка, быстрые шаги заспешили к дому. Вероникина мать! Тень метнулась от окна, тяжелые подошвы протопали за сарай и канули в завывании ветра. «Следопыт» покинул двор. Через минуту невдалеке зашлась дворняга, и мужчина понял, куда он направился.

Дом наполнился хозяйственными шумами, перезвоном посуды, поругиванием нерадивой дочки, смешками, возней. Затопили печь, скоро можно будет прижаться к теплой трубе. Мужчина затих на потолке, но крупная дрожь не унялась, он трясся от страха и напряжения, а может, от поднимающейся температуры. «Да, меньше, чем воспаление легких, прошедший день не попросит. Как плату за спасение. Температура уже поползла…» Он еще слышал, как пришел с работы Вероникин отец. Проглотил таблетки, запил остывшим чаем. Крупная дрожь колотила тело, но мужчина как-то умудрился провалиться в забытье и проснулся только на стук Калмычкова в окно.

Он глухо слышал разговор, почти не разобрав слов. Видел, как Калмычков отправился к елке. Хотел предупредить его, но так и не придумал, как это сделать. Лежал и трясся. Уговорил себя, что опасность Калмычкову не грозит. Заберет его записи и уедет. Уедут и преследователи.

Потом видел, как за Калмычковым скользнула тень от двора с машиной, видел и второй акт спектакля. Крутые парни охотятся за ним! Лихо полковника скрутили.

Смотрел он во все глаза. Только думать и двигаться уже не мог. Ступор сковал тело. Судорога свела конечности, а мысли и чувства заморозил страх… Он слышал, как бьют автоматы, видел взрыв. И погребальный костер… Видел, как чужая машина увезла Калмычкова… Потом приехали милицейский «уазик», «скорая» и пожарка. Люди стояли над догорающим костром… Милиционеры опросили свидетелей и убрались, прихватив чье-то мертвое тело. Народ разошелся по домам. Вернулась Вероника с родителями. Все трое, видимо, в шоке. Молча улеглись спать, но долго ворочались и вздыхали.

К середине ночи он понемногу оттаял. Зашевелились мысли, прогнали страх. Омертвевшие члены вернули способность сгибаться в суставах. Согрелся, унял дрожь. Боль избитого тела перестала донимать его. Забыл о боли. Он обо всем забыл. Кроме того, что видел.

Взрыв уничтожил врагов. Опасных, сильных, беспощадных. Прекрасно оснащенных и, судя по всему, не ограниченных рамками законов. Таинственных охотников за жизнью тех, кто не поверил глобальной лжи. Псов мирового порядка… Что ж, случается – и сильные проигрывают слабым. Иногда и на некоторое время.

Пришлют замену, и новые псы возьмут след. Их много в питомниках. А у мужчины замены нет. Ему бежать до конца. Он не забыл. Но взволновало его другое.

Он видел нечто, чего увидеть не ожидал. Мечтал, догадывался, но ухватить не мог. Ни жалким умишком, ни чувствами, ни интуицией. И вот, наяву, своими глазами, в какой-то сотне метров, увидел в действии Закон, который выше человеческих законов. Увидел Силу, с которой не сладить всем охотникам мира. Всем слугам и псам. Их армиям и капиталам. И даже хозяевам псов. Он видел неразрешимую проблему Владыки хозяев. Ответ на главный вопрос своей жизни.

Сергей Солонцов не верил в случайность исхода собственного самоубийства. На Достоевского 4, он собирался умереть всерьез и все сделал правильно. Но судьба посчитала иначе. Оставила жить. Зачем? Два месяца он мучился в догадках. Не просто же так! Вчера решил, что события в товарном вагоне, после которых он оказался в поселке, и есть разгадка. Результат многолетних трудов. Вчера был его звездный час. Момент истины. Он понял все, что хотел, про жизнь и про себя.

Смерть снова смотрела на Сергея в упор. И ждала от него привычной реакции. «Ты или тебя?» Как на Обводном, 46, на чердаке, где он убил бандита. Он не поддался соблазну, не струсил и все сделал правильно. С полным пониманием грядущих последствий… Его выкинули из вагона, сочтя забитым насмерть. Спасли, видимо, пышные сугробы. Он сразу не умер и быстро не замерз. Очнулся и пополз в предрассветной темноте по просыпающейся улице поселка.

Полз вдоль заборов, стучался в ворота, а где не было во дворах собак, заползал на крылечки, скребся в двери и просил у людей помощи. Хотя бы согреться… Люди как вымерли. Сидели за запертыми дверьми и не подавали признаков жизни. В окнах горел свет, над крышами курились дымки, а его стонов и просьб, как бы, никто не слышал. Лишь от одного дома его отогнали угрозой добить окончательно. Голос из-за двери звучал молодой и сильный, угроза в нем нарастала по мере повторения просьб, и Сергей предпочел из двора убраться. В одном из проулков он нашел стожок сена и зарылся в него с головой. Понемногу замерзал, отключался, терял сознание. Приходил в себя и пытался ответить на последний, не выясненный до конца, вопрос: «Почему он еще стоит? Этот мир… Не рухнул, не рассыпался под грузом самоубийственной мерзости. Не потонул в потоках зла. Изъеденный ложью, сочащийся деньгами, словно гноем… Мир, потерявший способность любить. Что его держит?..»

Судьба неспроста сохранила Сергею жизнь. Продержался день, отогрелся у Вероники, получил ответ и на этот вопрос. Увидел собственными глазами.

«Кто такой Калмычков? Мент. Во всей красоте и мерзости. Приехал по приказу начальства. Потопчется, найдет сумку и отбудет…» – так думал Сергей, выглядывая в чердачное оконце.

А Калмычков протаранил головой джип!.. Почему? Зачем?..

Нет никакой выгоды! Медаль не дадут, а риск был смертельный. Расследование повисло? Так ради этого не прощаются с жизнью. И мстят не такой ценой.

Зачем он попер на амбразуру? Сергей повидал ментов, натерпелся. Еле живой сбежал из участка… Мент всегда мент, куда его ни целуй. Чтоб за бомжа заступился? Да их миллионы по всей стране закопали, пока такие заступнички себе бабки гребли. Нет, не из-за бомжа.

Сергей до рассвета промаялся в недоумении. Ушли на работу родители Вероники. Она принесла ему теплой каши. Ахала по поводу ночных событий. Рассказывала…

Он подкрепился и пошел своей дорогой. Вероника одела его в старое отцовское пальто, дала с собой немного еды и сто рублей. Стояла у калитки и смотрела, как он бредет к станции.

Пока шел, и потом, в тамбуре электрички, пребывал все в том же недоумении. «Почему Калмычков бросился на джип?» Не было у него объяснимой причины. Даже глупость – не в счет! И сумасшествие, и аффект… Тем более – подвиг! Кого он спас? Все умерли. Он прыгнул-то, чтобы успели убить тех, кто в джипе.

Почему же Калмычков, эта сволочь законченная, поднялся над жизнью и смертью, бросившись на несущийся джип? Ради чего?.. Не было у Калмычкова мысли о подвиге. О выгоде и причине. И прыгать желания не было. Но прыгнул! Вопреки всему.

«Где пресловутый Фрейд, выводивший поведение человека только из интересов тела? Выкиньте на помойку вместе с его либидо. Чтобы не лгал, не оправдывал в нас рвущееся к господству животное…» – Сергей все понял. Про Калмычкова, и про свой последний вопрос, и про мир, и про себя, глупого. Вспомнил погибшего Яшу Келдыша и старика Канта с его шестым доказательством. Сердце рвануло из груди от радости!