Яна Левская - За тёмными окнами

Фрэя понимала, что дальше играть на нервах Сёренсен чревато, поэтому, едва та закрыла дверь, Кьёр села на кровать и отправила Инге пристальный взгляд. Девушка, без слов заняв кресло напротив, приготовилась слушать.

– Дело в соседе.

– К нему по-прежнему никто не ходит? – не удержалась Инге, посмеиваясь.

– Лучше бы не ходил… В субботу к нему заявилась женщина… кхм, фривольной наружности. Около полуночи наверху поднялся гвалт и грохот. Она кричала и, вроде бы, плакала… В общем, я вызвала полицию.

Брови Сёренсен недоумённо выгнулись.

– Патрульные приехали, пробыли минут десять и укатили. Я всё ждала, когда эта… дама выйдет от него. Но, кажется… кажется, она так и не вышла. На утро он сунул мне записку под дверь, в которой извинился за «доставленные неудобства».

– И потом ты рванула к нам, – закончила Инге событийный ряд.

Фрэя кивнула.

– Мгм. А баба, отоспавшись до полудня, спокойно уехала к себе домой или в притон.

Скептические интонации неприятно укололи Фрэю, хотя, стоило признать, Инге рассуждала предельно трезво.

– Вечером, – продолжила она, – когда вернулась от вас, мы столкнулись с Хедегором в прихожей. Он в кромешной темноте менял перегоревшую лампочку. Я чуть не убилась, налетев на оставленный им табурет. Когда спросила, почему он не прихватил фонарик, он ответил, что «не подумал об этом». Не по-ду-мал. Как тебе?

Инге молча ждала продолжения, догадываясь, что это не конец.

– Сегодня вся площадка перед моей дверью была залита кровью.

– Чего?!

– Ну… не в прямом смысле залита… Но крови было много. Понимаешь? Если разбить нос или порезать палец, столько не вытечет. Я едва успела забежать в квартиру, когда спустился он – по уши вымазанный в этом. На груди футболка вообще насквозь пропиталась, а лицо… у него то ли болячка какая-то, то ли он… я не знаю – всё расцарапано, расчесано, красное, в мерзкой коросте… Думала – корни пущу у двери, пока он вытирал пол. Как только он свалил, я набрала тебя… Ты понимаешь теперь? Я не могла там оставаться!

Инге издала протяжный стон и откинула голову на спинку кресла.

– Что же сегодня творится такое?… Одни полдня любили мне мозг, чтобы вечером отлюбить друг друга, а лучшая подруга вообще без прелюдии изнасиловала.

Фрэя кусала губы, пытаясь удержаться от последних откровений, но эти мысли жгли её, и выплеснуть всё до капли казалось жизненно необходимым. Так когда, если не сейчас? И Кьёр высказала все свои наблюдения скопом: что сосед спит днём и выходит из дома только по ночам, что в его окнах горит какой-то мертвецкий синий свет, что он не переступает порог без приглашения, что ориентируется в темноте, словно кот…

– И он был в крови всего два часа назад. Весь. С головы до ног.

– Ты к чему клонишь, Кьёр? Охренела что ли?

– Нет, ты мне скажи, на что это всё похоже?

– На бред. На полный бред, Фрэя. Очнись! Одно дело – тащиться от темы вампиров, зависать в готических клубах, странно одеваться, наращивать себе клыки и вставлять красные линзы. Это игра. Увлечение. Но на полном серьёзе подозревать человека в том, что он… не человек – это психоз, родная. Я тебе скажу прямо. Всё – абсолютно всё! – кроме последнего эпизода – это ахинея, на которую и внимания обращать не стоит. Что же касается кровавого потопа на лестничной клетке, вот здесь я бы привлекла полицию. Пусть идут и разбираются. В конце концов, может, он с киноплощадки бутафорскую кровь спёр и не донёс. А ты тут истеришь.

– Ладно. Проехали. Я напишу заявление.

Фрэя заставила себя улыбнуться и прикрыла глаза. Перед ней, как живой, стоял Лиам, смотрел красными глазами и кривил красный рот в ухмылке. «Это всё ахинея, Фрэй-йа… Простите за доставленные неудобства. С меня ящик Совиньона».

На следующий день Фрэя побывала в участке, выложила историю про «обеспокоившие» её следы кровавой вакханалии на площадке перед квартирой. Полисмены посоветовали ей пока пожить у подруги, а сами обещали заняться этим делом. Впрочем, уже на следующий день ей позвонили и заверили в том, что недоразумение с герром Хедегором улажено, и фрекен Кьёр может возвращаться домой. На вопрос: «А что же кровь? Откуда?!» – ей вежливо дали от ворот поворот, сославшись на закон о неразглашении информации, затрагивающей частную жизнь человека. Кьёр почти услышала стук своей отвалившейся челюсти. Ничего себе «частная жизнь» у некоторых.

Кое-как дотянув время до выходных, оправдываясь тем, что ей надо успокоиться, Фрэя вынуждена была вернуться.

Суббота выдалась солнечная и наконец-то по-весеннему тёплая. Инге подвезла Фрэю и помогла выгрузить вещи. Дом был, как всегда, тих и, казалось, безлюден. Вполголоса переговариваясь, будто боясь нарушить тишину, девушки подняли сумки на этаж.

Фрэя отперла дверь и, толкнув её, сглотнула. На пороге лежала записка – лист уже знакомой желтоватой бумаги, сложенный вчетверо. Развернув и прочитав, она растерянно протянула бумажку Инге. Сёренсен пробежалась глазами по строчкам и рассмеялась.

«Здравствуйте, Фрэя.

К несчастью, я не застал Вас дома, а так надеялся, что Вы меня выручите. Я уехал. Меня не будет около месяца. Могли бы Вы принимать мою почту и подкармливать рыбок? Ключ я оставил под Вашим ковриком. Корм и руководство Вы найдёте в гостиной рядом с аквариумом.

С уважением, Ваш сосед Лиам.

PS.: Вы меня очень обяжете, Фрэя. Заранее благодарю»

– Он ужасен, да? Просто зверюга! – Инге ухахатывалась, и не думая затыкаться.

Фрэя приподняла коврик, подобрала ключ. На коже осталась странная щекотка, будто её коснулись холодные пальцы, липкие от…

– Пойдём уже, – Инге переступила порог. – Хватит тормозить.

Целый месяц покоя! Кьёр, задержав дыхание, прикрыла за собой дверь, словно опасаясь спугнуть хрупкое чувство душевного равновесия. Уживаться с почтой и рыбками соседа точно должно быть проще, чем с ним самим.

Мартовский Копенгаген был сер, уныл и тёмен настолько, что Лиам чувствовал себя почти хорошо. Суета, связанная с переездом, изрядно утомила, но оно того стоило. Музеи столицы, библиотеки и коллекционеры, чьи заказы он выполнял раньше, теперь оказались в непосредственной близости, что позволяло брать больше работы, не связываться с дорогостоящими почтовыми пересылками и получать даже самые редкие экземпляры – такие, какие не отправляют почтой из опасений, что они рассыплются бесценным вековым прахом по дороге.

Чердачный этаж старинного дома напротив дворца короля Кристиана, понравился Лиаму ещё на фотографиях, которые показывала Агнете. Сестра подготовила немало вариантов, но Лиам выбрал почти мгновенно. Кажется, она даже обиделась, решив, что он ткнул пальцем наобум, но ему и в самом деле приглянулся дом на Вей Штранден 10. В итоге Лиам оказался прав: мастерская вписалась идеально. Единственный недостаток – выходившие на юг и восток окна – легко сгладился, стоило только повесить светонепроницаемые шторы. Никакого солнца – простое правило. Если придерживаться его, жизнь становилась сносной.

Первая неделя целиком ушла на обустройство и отдых. К концу месяца Лиам уже наведался в Королевскую библиотеку и подписал пару контрактов на реставрацию: недавно обнаруженная в частной коллекции неизвестная до сих пор гравюра Лорихса и двухтомник Шиллера издания позапрошлого века перекочевали на его рабочий стол – и Хедегор поздравил себя с почином.

На новом месте было непривычно. Незнакомые запахи, незнакомый дневной шум, мешавший засыпать. От беспокойной суеты улицы и винного ресторана на первом этаже Лиама заслонил тихий, этаж второй, который занимала нелюдимая студентка, пропадавшая на учёбе от рассвета до заката. К ней почти не заходили друзья, и с редкими посиделками на двоих-троих, случавшимися у неё, Лиам вполне мог ужиться.

Когда не спалось, он наблюдал за дневным городом через линзы телескопа. Но даже так глаза быстро утомлялись. Родители подложили сыну здоровенную свинью, соединив по любви или по глупости свои гены. Кто задумывался о таких вещах раньше? Кто задумывается о них сейчас?…

Лиам вздрогнул и вернулся к работе. Осторожно переворачивая страницы, он оставлял закладки на тех местах, где листы склеились под воздействием влаги, пыли и времени. Часы мелодично пробили шесть утра. Лиам как раз закончил возиться с первым томом. Удовлетворённо выдохнув, он встал из-за стола, выключил лампу и убрал книгу в чехол. Небо начинало окрашиваться в предрассветный серый. Сняв перчатки, Лиам прошёлся по квартире и задёрнул шторы. У последнего окна он задержался. Несколько минут разглядывал резко очерченные на светлом фоне силуэты: крыши домов с печными трубами, крыши часовен с крестами, крыши дворцов со шпилями и флагами… Когда в глазах стало нарастать напряжение, он сдвинул портьеры, отрезав доступ свету, и отвернулся.