Уильям Райан - Пропавшая икона

«После такой внушительной речи все должно пойти быстрее», — подумал Королев и вышел, оставив троих побледневших комсомольцев наедине со своими мыслями. Наверняка каждый из них сейчас думает, кто же первым пойдет с доносом, чтобы спасти свою шкуру. Он, конечно, не будет устраивать за ними слежку, и так ясно, что они ничего не знают. Да они вообще, наверное, ничего не знают в этой жизни.

В ризнице Гегинов распаковывал фотооборудование. Глядя на него, Королев решил, что Семенов все-таки прав: фотограф явно не был готов к работе. Кроме того, что он заикался, его время от времени передергивало, особенно в те моменты, когда он начинал нервничать. Королеву показалось странным, что, приступив к работе с изуродованным трупом, фотограф несколько успокоился и, чтобы сделать снимок, ловил моменты между подергиваниями.

— Ч-то? П-пугали молодежь?

— Вы слышали? Что ж, иногда приходится кричать, чтобы тебя услышали.

— Э-это п-правда. Истинная п-правда. Есть м-мысли, кто это мог сделать? — спросил Гегинов.

— Пока нет. А эти молодчики ничего толкового не сообщили. Возможно, вскрытие что-то покажет. Сфотографируйте одежду, пожалуйста.

— К-конечно, товарищ. Но у меня есть ограничение — десять фотографий. Я могу сделать больше, только если сам генерал прикажет. Пленка ведь импортная, понимаете?

Королев не удивился. Вся валюта государства уходила на выполнение и перевыполнение пятилетки.

— А сколько снимков вы уже сделали? — спросил Королев, пытаясь оценить, хватит ли ему десяти штук.

— Ч-четыре. Крупным планом лицо жертвы и три ракурса тела от-т-сюда, отсюда и отсюда. Теперь я сниму одежду и отдельные части тела. Что-то еще? Обычно я оставляю н-несколько фото для вскрытия.

Королев внимательно осмотрел тело и комнату.

— Сфотографируйте следы ног, — попросил он, осматривая отпечатки на залитом кровью полу. — Нет, послушайте. Снимите все десять фото для меня. Я договорюсь с генералом, чтобы он разрешил сделать отдельные снимки для вскрытия.

— Х-хорошо. Только это будет ваша головная боль, — согласился Гегинов, поворачивая лампу. Он трижды наклонился, делая снимки отдельных изувеченных органов — уха, глаза и языка, а после этого сказал: — Какой-то дикарь. Но знаете, что странно? П-положение тела. Как будто он хотел этим что-то сказать. Он все это делал с какой-то целью. Посмотрите.

При каждой вспышке на потолке прорисовывались темные тени. Королев снова взглянул на тело и увидел, что оно словно бы распято. Как будто во всем этом есть какой-то скрытый смысл. А может, это простое совпадение, забава сумасшедшего. Но у Королева не выходили из головы ожоги током.

После того как Гегинов сфотографировал место преступления, тело аккуратно подняли, положили в холщовый мешок для трупов и поместили на носилки.

Доктор Зинаида Петровна Честнова из медицинского института прибыла как раз вовремя. Это была полная женщина, но сегодня ее круглое жизнерадостное лицо выглядело непривычно осунувшимся. Когда осмотр трупа закончился, она принялась укладывать отрезанные органы в склянки, сразу маркируя их.

— Простите за опоздание, капитан. На меня навесили новые обязанности, пришлось работать всю ночь.

Королев не стал интересоваться, что за работу могли подбросить отделению судебной медэкспертизы, если ею приходится заниматься всю ночь. Мертвые ведь никуда не торопятся.

— Не беспокойтесь. Мы только что закончили фотографирование. Итак, что вы скажете? Каково первое впечатление?

Доктор повернулась к Королеву, и он отметил ее потухший взгляд. В последний раз он видел ее веселой, хотя тогда Честнова занималась обезглавленным трупом. А сейчас она выглядела постаревшей лет на десять.

— В наши дни меня ничего не удивляет, — сказал она, глядя на следы крови на полу. — С точностью могу сказать одно: девушка умирала долго. При нынешней холодной погоде сложно будет установить точное время — скорее всего, она скончалась сегодня рано утром. Приезжайте в институт, и мы сразу обследуем тело. Тогда я смогу сказать вам больше.

— Но ведь вы не спали всю ночь, — заметил Королев, глядя на серовато-бледное лицо Честновой.

— Завтра мне тоже, возможно, не придется спать. Ловите момент, пока предлагаю.

Она улыбнулась, и они вместе вышли вслед за санитарами, которые понесли труп к карете скорой помощи. За всем происходящим наблюдали уже знакомые Королеву уличные мальчишки. Один из них, с худощавым лицом и рыжими волосами, одетый в фуфайку двумя размерами больше, проскочил под оградительной лентой и с вытянутой вперед рукой рванул к носилкам, которые погружали внутрь машины. Королев схватил сорванца за волосы, и тот заверещал от боли. Капитан, конечно, хотел ухватить беспризорника за фуфайку, но потом решил, что и за волосы сгодится, — неважно, что доктор Честнова в ужасе округлила глаза от такого обращения с ребенком. Королев взял сорванца за плечо и наклонился к нему.

— Ты чего? — спросил он.

В глазах мальчишки не было ни капли страху.

— Хотел посмотреть, какой она была, эта дамочка. Говорят, красивая, как ангел.

Королев замахнулся было, но краем глаза заметил осуждающий взгляд Честновой и лишь подтолкнул малого в сторону друзей, безучастно наблюдавших за происходящим. «Да, крепкие ребятишки, — подумал Королев. — В наши дни столько родителей коротают дни на зоне, на каждом углу сегодня можно встретить таких сорванцов. Если их не заберут в сиротский приют, то шансов пережить эту зиму у них мало. В приюте не намного лучше, и все же…» Он отыскал в кармане несколько копеек.

— Вот, возьмите. Купите себе щи и поешьте.

Мальчишки взяли деньги без слов благодарности, только рыжеволосый бросил на него оценивающий взгляд, заставлявший задуматься, какие люди подавали этим несчастным и почему. Королеву стало стыдно. Сколько ему? Лет десять? Столько же, сколько и Юрию, его сыну, а взгляд — как у старика, умудренного жизнью.

Королев и фотограф сидели возле тела в машине скорой помощи, подпрыгивая от езды по неровной мостовой. Впереди Честнова кричала на водителя, чтобы он был осторожнее и аккуратно обгонял движущиеся телеги. Гегинов всю дорогу пытался скрутить папироску и после долгой борьбы с собственным телом и тряской наконец сунул папиросу в рот и закурил. Потом нахмурился и кивнул в сторону трупа.

— Н-надеюсь, вам удастся поймать парня. Н-не очень-то п-рриятно такое фотографировать. До р-революции я делал п-портреты живых. Семьи, д-дети, все т-такое. А п-после революции фотографирую только т-трупы.

Королев не понял, шутит Гегинов или нет, поскольку обычно тихий голос фотографа соревновался теперь с ревом мотора и криками Честновой. Гегинов снова затянулся.

— Да, в то время к-капиталисты жировали, — продолжал он. — Одно п-платье жены к-капиталиста могло кормить семью целый год. А то и две семьи. Эксплуатация. Я, к-конечно, понимаю. К-красиво. Но теперь все п-по-другому. Стало л-лучше, справедливее. Я не скучаю п-по тому в-времени. Ведь то, чем я занимаюсь сейчас, п-приносит п-пользу обществу.

«Интересно, что бы сказала на это потерпевшая?» — подумал Королев.

— В-вот, в-возьмите, — сказал Гегинов, доставая из кармана флягу из нержавейки. — В-выпейте. Мой сосед работает на л-ликеро-водочном з-заводе. Это настоящая водка. Я фотографировал его ж-жену. Я был г-готов сделать это бесплатно, но он д-дал мне п-пару бутылок, и я н-не стал отказываться.

Королев отхлебнул из фляги, и водка теплым жаром разлилась по горлу. Рука мертвой девушки от сильной тряски выскользнула из мешка и коснулась ноги Королева. Он попытался положить ее на место, и был удивлен тем, насколько мягкой оказалась ледяная кожа.

Когда они прибыли в институт, Королев выбрался из машины с дурным предчувствием. Он не любил вскрытия, считая эту процедуру слишком грубой и грязной. Вместо того чтобы после перенесенных страданий наконец оставить жертву в покое, с трупом что-то делали — резали, кромсали, брали пробы. В некотором смысле вскрытие похуже работы мясника. Мертвый человек, при жизни являвшийся советским гражданином, после смерти становился куском мяса для врачей и милиции. Конечно, мир был обязан этим несчастным за то, что они перенесли. Но еще больше Королева расстраивал тот факт, что даже после четырнадцати лет работы в милиции и семи лет на войне его до сих пор одолевали приступы рвоты.

Во рту пересохло, когда он поднимался потертыми ступеньками института, в очередной раз поражаясь царившей здесь меланхолии. До революции это был особняк какого-то дворянина. Дом, предназначенный для получения удовольствия. На потолках красовались изображения херувимов, нежившихся на горах облаков и с довольным видом вкушавших сладкий виноград на фоне лазурного неба. Эти картины резко контрастировали с поблекшей побелкой стен и простым крашеным дощатым полом. Королев удивился, что херувимов не закрасили — наверное, не было лестницы под рукой. Божественные создания были единственным, что хоть как-то оживляло обстановку дома, превратившегося в рабочее место для медицинских работников. В отделении патологии царила мрачная атмосфера. Отливающие глянцем белые стены, резкий свет электроламп, скользкий бетонный пол каким-то странным образом действовали на любого, кто сюда входил, — здесь человек терял ощущение времени и места. Как только Королев попадал в это отделение, ему сразу же хотелось сжаться и закрыть голову руками, чтобы избавиться от тяжелого запаха чужих мечтаний и разрушенных надежд. Он споткнулся и почувствовал, как комок подкатил к горлу. Он попытался найти стул, но доктор неумолимо двигалась по коридору к моргу, отгороженному двумя соединенными под прямым углом металлическими перегородками. Там на одинаковых длинных полках лежали холодные трупы. Резкий запах формальдегида, дезинфицирующего средства и сладковатый привкус мертвой плоти неприятно раздражали обоняние, а слух напрягало надоедливо-непрерывное капанье воды из крана.