Юз Алешковский - Кыш и я в Крыму

Я испугался, по совету папы защёлкал зубами, в ушах у меня вдруг выстрелило, и я услышал, как папин сосед громко жалуется красивой девушке, нашей бортпроводнице:

— Возмутительно! Я молчал, когда собака дёргала мой зонтик! А теперь в самолёте создана ужасная атмосфера: глодают кость, щёлкают зубами! В конце концов, мы не в купе поезда. Мы в полёте. Здесь нервы напряжены до предела!

— Извините, но я не могу запретить собаке глодать кость, а мальчику щёлкать зубами. Пожалуйста, договоритесь между собой сами, — с улыбкой сказала девушка.

Как только мы сошли с трапа, Кыш прямо заскулил от радости и даже лизнул бетонную дорожку аэропорта. Он был счастлив, что вернулся с неба на землю.

Мы получили наши чемоданы и встали в очередь на такси.

Кыш лежал в тенёчке за чьим-то чёрным чемоданом, часто дышал, свесив язык набок, и то и дело с упрёком поглядывал на солнце. Ведь оно пекло действительно почище, чем в Москве.

А я рассматривал красивые разноцветные наклейки на чьём-то чёрном чемодане и спрашивал у мамы, что на них написано нерусскими буквами.

Это были названия разных городов и гостиниц.

Вдруг к очереди подъехал голубой микроавтобус «Рафик». Из него высунулся человек со шрамом на щеке, которого я видел в самолёте, и спросил:

— Товарищи! Если среди вас есть с путёвками в «Кипарис», милости прошу, довезём.

— Я в «Кипарис»! — сказал папа. — Но у меня семья и собака.

— Садитесь. В «Рафике» места хватит всем, — сказал человек со шрамом.

— Простите, и я в «Кипарис», — обратился к нему хозяин чемодана с разноцветными наклейками. — Мне тоже можно?

— Конечно. Садитесь.

Потом, наверно решив не стесняться, из очереди вышли ещё два человека: небритый высокий парень с рюкзаком за плечами и папин сосед, ворчавший на нас с Кышем. Он спросил:

— Эта машина прислана за нами из дома отдыха, или вы везёте нас частным образом?

— Частным образом, — ответил человек со шрамом.

Сначала мы ехали по шоссе, потом проехали по городским улицам, потом снова выехали за город и мимо зелёных яблоневых садов, мимо голубых и розовых домиков взяли курс к морю.

Обернувшись к нам, человек со шрамом сказал:

— Давайте знакомиться. Василий Васильевич Васильев.

— Меня зовут Алёша.

— Ирина Дмитриевна, — представилась мама.

— Митя, — сказал папа.

— Фёдор Ёшкин, — сказал небритый парень.

— Милованов, — сказал хозяин большого чемодана с наклейками.

— Торий Иванович Грачёв, — неохотно, но важно объявил папин сосед.

— Не сочтите за подковырку, — спросил Милованов, — почему вы Торий?

— Мои родители — химики, — сухо объяснил Грачёв, — и в знак уважения к Периодической таблице элементов выбрали мне имя по ней.

— Значит, вы вполне могли бы стать Азотом или Алюминием? — пошутила мама. Грачёв ничего не ответил.

Мы с Кышем смотрели в окно на огромные зелёные волны гор по обеим сторонам шоссе.

Неожиданно шофёр затормозил, съехал на обочину, а Василий Васильевич вышел из машины, подошёл к серому камню с красной наискосок полосой, постоял около него, наверно, целую минуту, и мы снова поехали.

— Что это за камень, у которого он стоял? — спросил я у мамы.

— Памятник крымским партизанам, — сказала мама.

Всю дорогу Василий Васильевич больше ни с кем не разговаривал. Остальные беседовали о всякой всячине и спорили, а я ждал, когда покажется море.

С высоты оно было совсем не таким, каким я его себе представлял. Просто далеко под нами до горизонта тянулась голубая, в белой туманной дымке пустыня. И на ней нельзя было заметить барашков волн, а над ними кричащих чаек. Когда мы подъезжали к Гурзуфу, папа показал мне гору Аю-Даг, похожую на медведя, пьющего воду, и объяснил, что у подножия этой горы находится «Артек» — самый лучший в мире пионерский лагерь.

Мы проезжали через Гурзуф.

Федя Ёшкин всё время высовывал голову из окошка и повторял:

— Ну сила!.. Ну красотища!..

Милованов вдруг попросил шофёра остановиться около каменного дома. Выйдя из машины, он, сложив руки на груди, посмотрел вдаль.

Посмотрев вдаль, он снова сел в машину, и мы поехали дальше.

Кыша, наверно, укачало. Он дремал у меня на коленях. Мне было страшней, чем в самолёте, особенно на поворотах, и я один раз ахнул, а шофёр сказал:

— Это ерунда. На старой дороге виражи покруче. Потом я тоже задремал, проспал Ялту и проснулся, когда машина вдруг остановилась. А остановили её двое мальчишек и одна девчонка. Она сказала, когда Василий Васильевич открыл дверцу:

— Здравствуйте! Мы пионерский патруль. А вы приезжие?

— Да. Кроме водителя, — ответил Василий Васильевич.

— Добро пожаловать в Крым! — сказала девчонка. — Очень просим вас не жечь в лесу костры, не вырезать своих имён на стволах деревьев, не сорить в парках и на пляжах, любить и уважать домашних животных. Извините! Всего хорошего.

— Счастливо отдыхать! — сказал один из мальчишек. На груди у него был настоящий бинокль, и в руке он вертел настоящий свисток.

Я подумал, что это интересное дело — останавливать машины, ловить поджигателей лесов, смотреть в бинокль с такой верхотуры на море, и попросил ребят:

— Примите нас к себе в патруль. Мы с Кышем умеем разоблачать и ловить преступников!

— Ловить! Ха-ха-ха!

— Разоблачать! Ха-ха-ха!

— Сыщики! Ха-ха-ха!

Все трое покатывались от хохота, показывая на меня пальцами, пока Кыш не зарычал и не залаял. Шофёр в это время проверил уровень масла в моторе.

— Скучно тебе здесь не будет. На пляжах полно ребят. Найдёшь друзей, не волнуйся, — сказала мама. И мы поехали дальше…

— Алупка! — вдруг сказал папа. — Я не был здесь десять лет! Вон дворец… парк… кино… Хаос…

Сверху да ещё на ходу я не смог различить ни дворца, ни парка и не заметил никакого хаоса. Наоборот, везде, куда ни посмотришь, был виден порядок и везде гуляли люди. И чувствовалось, что они не спешат на работу, никуда не опаздывают, а просто отдыхают.

Наша машина остановилась около каменных ворот, прямо у белокаменного льва. Я вылез, подошёл к нему, погладил по гриве и прочитал на лапе, на которую лев положил свою громадную голову, корявые буквы: «Нет в жизни счастья. Вася».

Потом я подошёл к машине и услышал, как Торий говорил Василию Васильевичу:

— Благодарю. Сколько я должен за проезд?

— Вы ничего не должны. Спрячьте, пожалуйста, деньги, — ответил тот и сказал папе, маме, Милованову, Феде, мне и Кышу: — Вы тоже не беспокойтесь… Иван Иванович! Пожалуйста, добросьте Ирину Дмитриевну, парня и пса до их дома. Ведь вы будете жить не в «Кипарисе»?

— Нет, нет. Они на частной квартире, — ответил за маму папа. — В доме Ершовой. Высокая улица, дом 7.

Мне показалось, что, услышав фамилию тёщи папиного сослуживца, Василий Васильевич что-то хотел спросить, но потом передумал и сказал папе:

— Вы проводите своих, а мы донесём ваш чемодан до корпуса.

«Рафик» немного проехал в гору, потом свернул направо и остановился у дома № 7 по Высокой улице.

Вообще-то самого дома с улицы не было видно. Белый квадратик с семёркой висел над калиткой в сложенной из неотёсанных камней ограде. Она была высокой, по ней, как питон, вилась виноградная лоза, а на самом верху росли какие-то колючие кусты.

— Здесь мы будем жить, — сказал я Кышу. — Вести себя надо как следует. Понял? Тут хорошо играть в крепость.

Кыш кивнул. Последнее время он совсем повзрослел и стал разговаривать только в крайних случаях. А может быть, он устал с дороги.

Мы попрощались с шофёром, и папа всё-таки напоследок спросил у него:

— Наш попутчик, очевидно, важная шишка, если за ним прислали машину?

— Это уж вы, пожалуйста, у него у самого спросите, — как-то таинственно ответил шофёр и уехал.

Мама открыла калитку, мы взяли свои вещи и по каменным ступенькам поднялись во дворик.

— Какая прелесть! — тихо сказала мама. В глубине дворика стоял небольшой белый дом. К нему вела выложенная из того же самого камня, что и ограда и ступеньки, дорожка. И по обеим сторонам дорожки росли разноцветные розы. А за ними был сад и огород.

Кыш вдруг молча и быстро пронёсся по огороду, загнал кошку, не успевшую даже мяукнуть, на дерево и только тогда залился лаем. Это он повторял свою клятву преследовать кошек до конца своих дней всегда и везде.

— Кыш! Фу! — крикнул я Кышу. — Фу!

— Если сейчас нам откажут от дома, — тихо сказал мне папа, — то Кыш отправится в Москву с первым же самолётом. Ты понял?

Я ничего не успел ответить. Дверь дома открылась, и на крылечко вышла хозяйка. Она сначала посмотрела на свою кошку, потом на Кыша, потом подошла к нам, вытерла руки о передник, улыбнулась и сказала:

— Добрый день! Милости прошу. Вы Сероглазовы?

— Да! Это мы! — обрадовался папа. — Дмитрий, Ирина, Алёша и Кыш.

— А я Анфиса Николаевна. Пройдёмте в дом. Поставив чемоданы в нашей комнате, папа заспешил в дом отдыха.