Всеволод Нестайко - Тайна трех неизвестных

А загадочное выражение «темная вода во облацех», которым он меня так напугал, ничего ни загадочного, ни страшного не означало. Так говорят, когда чего-то не понимаешь, и не можешь в этом разобраться. Это мне дед объяснил (я его спрашивал). Видимо, отец Гога хотел намекнуть, что он плохо разбирается в моторе своего «Москвича».

Свадебные гуляния начались где-то в обед. Но мы с Павлушей ждали сумерек. Нам для нашего сюрприза нужна была темнота. Обязательно.

Чем ближе было к вечеру, тем тревожнее становилось у меня на сердце. В колхозном саду стоял такой шум, смех и кутерьма, что на наш сюрприз никто и внимания не обратит, просто не заметит никто. Выход был один — объявить о нем по радио, через громкоговоритель. Но ни я, ни Павлуша этого сделать не сможем, потому что будем заняты. Итак, приходилось в нашу «тайну двух неизвестных» посвящать кого-то третьего, потому что иначе все могло сорваться.

Павлуша глянул на меня, потом отвернулся и робко пробормотал:

— Может… Ганя?

Я махнул рукой:

— Давай!

Какая разница? Нужно, чтобы просто кто-то объявил, а кто, в конце концов все равно. Пусть будет Гребенючка раз ему хочется. Так Гребенючка стала участницей еще одной «тайны трех неизвестных».

Вот наконец стемнело. Мы с Павлушей втихаря, чтобы не привлекать к себе внимания, выбрались из шумной свадебной суеты и махнули домой. Там мы осторожненько вынесли из сарая нашу «тайну», приторочили к багажнику, сели на велосипеды и поехали в поле, за колхозным садом, где гуляла свадьба.

Погода была замечательная, то что надо, и небо чистое, и ветер есть. Начали запускать. Не очень-то легкой задачей это оказалась, хотя запускали с велосипеда. Я мчался на велосипеде, сжимая в руке катушку, а Павлуша бежал позади, поддерживая его. Но вот он наконец взлетел и пошел вверх все выше и выше… Бросив велосипед, я осторожно разматывал огромную самодельную катушку.

Подбежал Павлуша с корзинкой в руках, начал помогать.

Ну вот, все! Катушка размоталась.

— Ну, подключай! — Говорю я, а у самого сердце — как телячий хвост, вот-вот оборвется… Получится не получится…

Павлуша возится возле корзины, руки у него дрожат. И тут… Я даже сам не ожидал, что будет так здорово. В темно-синем небе красочно засветился волшебный фонарь.

«Слава Галине Сидоровне! — Золотом пылали на нем слова с одной стороны.

«Желаем счастья!» — Светилось красным с другой стороны.

«Не забывайте нас!» — Желтело с третьей.

А с четвертой стороны счастливо улыбался черноусый красавец лейтенант. Абсолютного портретной сходства с женихом, конечно, не было, но что вы хотите — без натуры, по памяти сам Анатолий Дмитриевич не нарисовал бы лучше.

Вы уже, наверное, догадались, что это был сработанный нами огромный коробчатый воздушный змей. (Павлуша же с детства мечтает стать летчиком, мы этих змеев с ним переделали — ого-го.) И потом Павлуша его разрисовал красками. Всю душу летчика и художника вложил он в него.

А я придумал «электрификацию» (сначала мы думали просто днем запустить, но разве был бы такой эффект!). Запускали на тоненьком двужильном проводе (специально в район за ним ездили). Аккумуляторы и лампочки от тракторных фар выпросили у моего отца-механизатора.

Я даже не думал, что так будет здорово!

Как только змей засветился, мы услышали, как в громкоговорителях раздался звонкий Гребенючкин голос.

— Внимание! Внимание! Просим всех посмотреть на небо! Внимание! Внимание! Просим всех посмотреть на небо!

На мгновение свадебный шум утих, наступила тишина. А потом вдруг взорвались аплодисменты, крики, смех.

«Молодцы! Молодцы!» — слышалось сквозь этот шум.

Я посмотрел на Павлушу, улыбнулся и подмигнул. И он подмигнул и улыбнулся в ответ. Мы были счастливы. Наш сюрприз удался. Он светился высоко в небе, и его видело одновременно все наше село, половина грузинского села, целый полк солдат и гости из района во главе с секретарем райкома партии…

Такого триумфа у нас еще не было за всю нашу жизнь. Здорово мы придумали! Просто молодцы!

Проходила минута, другая… Аплодисменты утихли, свадебный шум приобрел другую окраску, послышалось пение. В одном месте затягивали «Посіяла огірочки», во втором — «Русское поле». Свадьба разгулялась. В небо уже, наверное, никто и не смотрел.

Нам надо было заканчивать. Тем более, что ветер относил нашего змея в поле, в сторону леса, и его из сада уже не было видно. Но заканчивать было очень тяжело. Такого огромного змея мы еще не запускали никогда. Да и ветер был сильный. Просто вырывал провод из рук. Я с трудом его удерживал, а Павлуша помогал мне только одной рукой, так как во второй держал корзину с аккумулятором.

Нас тянуло по полю, словно щенков на веревке.

И вдруг ветер рванул змея так, что мы чуть не попадали. Что-то внутри змея сверкнуло, и лампочки погасли. А за мгновение до этого где-то сбоку на нем засветилась красная точка и начала увеличиваться.

— Выключай! — Крикнул я Павлуше.

Павлуша дернул на себя корзину с аккумулятором, обрывая контакты, но было уже поздно. Змей уже горел, падая на землю. Он был из сухих деревянных планок, оклеенных плотной бумагой, и вспыхнул как спичка.

Приближаясь к земле, он уже пылал, как огромный факел, затем с треском упал на землю, рассыпая искры и земля вокруг него загорелась Сердце мое наполнилось ужасом. Это же на опушке леса! Там же скошенное сено, которое еще не сгребли!

— Павлуша! — Воскликнул я и бросился туда.

Павлуша бросил на землю корзину и рванулся за мной. Но как ни быстро мы мчались, огонь был еще быстрее. Пока мы добежали, он уже распространился метров на двадцать по фронту в одну и другую сторону от горящего змея, и бежал дальше, слизывая огненными языками сухое сено, которое лежало на земле. Вот уже с треском занимались кусты на опушке леса. Загорится лес — будет беда!

Я знал, что такое огонь. В позапрошлом году загорелась хата Чучеренко. Вспыхнула, как свеча. И пока люди добежала с поля, сгорела дотла. Одни головешки остались.

Нельзя терять ни секунды. Я на бегу сорвал с себя новый праздничный пиджак и бросился прямо в огонь, топча его ногами и сбивая пламя пиджаком. Павлуша был без пиджака, в одной рубашке. Он бросился к кустам, сорвал несколько веток с листьями и ими стал сбивать огонь. Штанины начали тлеть, страшно пекло ноги, мы задыхались от дыма и жара, но продолжали бороться с огнем.

А из сада доносился веселый свадебный шум, хохот, песни. Никто не видел, не знал и не подозревал, что здесь творится… И не позовешь ведь — далеко, никто не услышит.

— Сено, сено отгребать надо! Чтобы огонь дальше не перекинулся! — Услышал я вдруг голос… Гребенючки.

Я обернулся. Пучком веток она торопливо отгребала сено, которое еще не загорелось. Правильно! Сперва надо преградить путь огню, чтобы он дальше не распространялся, а потом уже тушить. Я бросился помогать ей. Павлуша тоже.

Как потом выяснилось, объявив по радио, она сразу побежала искать нас. И видела, как нас тащило по полю, как вспыхнул змей, и побежала нам на помощь.

Мы быстренько отгребли сено и бросились снова в бой с огнем. Втроем дело пошло намного быстрее. Огонь начал понемногу отступать. Уже было больше дыма чем огня, и он неистово ел глаза, так что слезы текли по щекам. Но мы, несмотря ни на что, изо всех сил боролись с огнем. И наконец он покорился и угас. Мы еще долго ходили по пожарищу, затаптывая угольки, чтобы не разгорелось вновь. И вот все закончено.

Изнемогая от усталости, мы повалились на землю и сидели молча, только переглядываясь и тяжело дыша. Лица у нас были закопченные, абсолютно черные, истлевшая одежда свисала лоскутами. Я посмотрел на Гребенючку и улыбнулся. А она все-таки молодец. Действительно же молодец! Ей-богу! Не бросила нас в беде, не убежала, не испугалась огня. Наоборот! Сражалась с пламенем, как… как тигрица. Молодец!

И я подумал: «Интересно, наверное, было бы нарисовать такую картину: сидят трое после тушения пожара, — ободранные, грязные, закопченные, но счастливые, как солдаты-победители.»

И еще я подумал, что, наверно, и Гребенючка, и Павлуша станут художниками. Ну что же. Пусть! Почему нет, раз есть способности? Вон как змея разрисовал Павлуша. Красота, а не змей был.

Вдруг у меня возникла неожиданная мысль: кем бы мы ни стали в этой жизни, а солдатами мы будем обязательно. Это точно. Закончим школу и пойдем в армию. И, может, даже попадем в военные лагеря, что в нашем лесу. К полковнику Соболю.

Вот было бы здорово!

И будем мы с Павлушей дружить верной солдатской дружбой — до последней капли крови.

Ну, а… Ганька? Гребенючка?

Ну что ж, пусть будет и Ганька!

Ганька-пулеметчица! Как в «Чапаеве».

Пусть!

Прекрасный писатель Гоголь, и повесть его «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — блестящая повесть, но дальше писать «под Гоголя» я не могу, не хватает пороха. Извините, дальше буду уже, как умею. (Примечание Явы Реня.)