Олег Верещагин - Ох уж, эти детки!

Но и на этот раз схватке не суждено было произойти. Пока Федька и Саша готовились, Макс, бросивший взгляд на высокий забор, подавился чипсом и замер, моргая глазами. Потом нерешительно сглотнул и сказал:

— Э…

Получилось достаточно громко. Федька и Саша, посмотрев друг на друга, проследили взглядами направление его изумления — и тоже остолбенели.

На заборе — метрах в десяти от калитки — сидел тяжело дышащий Юрка. само по себе это не могло удивить — кипучий разум Юрки, конечно, мгновенно просчитал: пробежать десять метров до калитки — секунда, открыть — еще одна, войти — ноль пять секунды; взлететь на забор — полторы секунды, на тридцать процентов быстрее. Удивляло то, что Юрка был не только босиком, но еще и одет в какую-то невообразимую хламиду, намотанную на него на подобие римской тоги. Юрка никак не мог отдышаться, и этим воспользовалась Саша, пришедшая в себя первой:

— Ты, что в кришнаиты записался? — с вкрадчивым ехидством спросила она. Юрка сделал какое-то движение взлохмаченной русой головой, которое можно было расценивать как «да», «нет», пожелание долгой жизни и предложение проваливаться к черту, — "Тятенька, купите книжку в поддержку Кришны! — Да я, милки, в Кришну-то не верю… — Тятенька, а Кришне это по фигу, вы книжку купите!"

— Мамка всю одежду забрала, — пояснил Юрка, оставаясь в прежней позиции, — Влупила полотенцем, и заперла на верху в нашей комнате. Сказала: буду до вечера сидеть и оставшуюся картошку перебирать. Я перебираю сижу, в окно смотрю, увидел, шторку, из окна выпрыгнул и сюда!

— Погоди! — Федька взялся за подбородок. — Ты что, так через пол города бежал?

— Ну, — энергично кивнул Юрка.

— Нас с ним в дурдом заберут, — угрюмо сказал Федька. — Прямо по улице бежал, что ли?

— Нет, по воздуху! — разозленный тем, что старшие его то и дело перебивают, Юрка сделал движение, словно хотел взмахнуть подолом своей «тоги», но покосился на Сашу и передумал. — Я же говорю, сижу! Перебираю! Вижу!

— Ты когда последний раз ноги мыл? — снова вмешалась Саша.

— Микробы от грязи дохнут, — отмахнулся Юрка, ловко спрыгивая вниз. — Я вам что говорю: пилят!

— Удивил, — Макс пожал плечами. — Пилят, а ты чего хотел? Нас всех пилят, кроме вон Федьки. Да и то, я сильно подозреваю, что у него ещё все впереди.

— Да не то! — завопил выведенный из себя Юрка. — Тополя пилят! Тополя! Понимаете?!

Через десять секунд во дворе остался только он.

Калитка медленно закрывалась….

…Тополиный Ручей получил свое название, когда строили Изжевино. Вдоль одного из

ручейков, несшего свои воды в Ворону, те, кто строился на его берегу, сохранили кайму из старых тополей, раскидистых, тенистых и кряжистых. Позже мимо тополей проложили пешеходную тропинку, а еще позже Тополиным Ручьем стали называть улицу, нависшую на откосе над тропинкой.

Тополя любили все. По крайней мере, все, кого знал ЮК. Даже алкаганы в тени тополей переставали выяснять, кому сколько наливать и становились слегка похожими на себя лет десять-двадцать назад, когда они под этими тополями гуляли со своими будущими жёнами — еще не располневшими и замотанными жизнью «стервами», а весёлыми девчонками в «мини-юбках». Поэтому мысль о том, что тополя могут срубить, просто не укладывалось в головах.

Но это было правдой. Небольшая толпа негодующих взрослых и молчаливых детей и подростков наблюдали за тем, как восемь человек с бензопилами, огородив место побоища "официальной лентой", расправляются с пятым по счету гигантом. Своей очереди ждали укладчик и трактор с платформой. Пузатенький типчик в новеньком рабочем жилете наблюдал за происходящим с важно-озабоченным видом и по временам передавал бессмысленные, но исполненные чувства собственной значимости команды. ЮК его хорошо знал — это был глава комитета мэрии по благоустройству.

Вопреки той стремительности, с которой трое друзей покинули место сбора в федькином дворе, они отнюдь не сразу помчались на берег. Макс заскочил домой за видеокамерой. Саша — за мобильником, по которому вызвала друзей и союзников, так что Федька дождался на берегу уже дюжину разгоряченных бегом и решительно настроенных мальчишек и девчонок.

— Это что? — насторожился толстячок, увидев, что тощий мальчишка наводит объектив на происходящее. — Что это, я спрашиваю?!

— Это видеокамера, — любезно объяснил Макс, не отрываясь от съемки. — Я запечатляю ваше варварство для потомства.

— И очень хотелось бы знать, кто все это разрешил, — добавил Федька, хотя уже знал ответ: толстячок помахал в воздухе папкой с застёжками и победоносно сказал:

— Все разрешения получены в положенном виде и законном порядке. Мы же не собираемся оставлять тут голое место, понимаем — экология. Тут посадят новую аллею, только это — пирамидальных. Без пуха, от которого такие, как вы, — и он протянул указующий перст в сторону подростков, — пожары устраивают.

Ход был сильный. Но над притихшими ребятами зазвучал голос Саши:

— Ага, понавтыкают крысиных хвостов с корявыми ветками — одно название, что тополя! А от этих, между прочим, никакого пуха и не бывает, это же мужские экземпляры!

Толстячок заморгал глазками — он явно впервые слышал, что бывают тополя мужские и женские. Зато рабочие захохотали, с их стороны послышались похабные шуточки насчет мужских и женских деревьев и всего такого. Федька стиснул зубы. Отец несколько раз говорил ему: "Федор, запомни, нет на свете ничего хуже смеха над серьёзными вещами. Эти занятия для тех, у кого рабская душонка и интересы дождевого червяка." Поэтому ржание его разозлило. А толстячок между тем, ободренный поддержкой, перелез через ограждение и направился к Максу со словами:

— Давай-ка сюда камеру… — и столкнулся с Федором. Светловолосый мальчишка безо всякой угрозы посмотрел на главу комитета сверху вниз и вежливо спросил:

— Вы на самом деле хотите забрать у Максима его собственность? Я бы не советовал вам это делать, честное слово.

Толстячок открыл рот… и полез обратно. Он бы и сам себе ни за что в этом не признался, потому что это было глупо и смешно, однако в какой-то момент он ИСПУГАЛСЯ. По-настоящему испугался, когда поглядел в глаза мальчишки.

Саша между тем, окончательно выведенная из равновесия зрелищем непрекращающегося беспредела, продолжала взывать к рабочим:

— Ну взрослые же! Как вы не понимаете, этим тополям, может быть, по пятьсот лет! Ну ведь не только нас, даже города нашего не было, а они уже росли! Какое же право мы имеем их пилить просто так, без нужды?! Нам что, дома строить не из чего, или печи нечем топить?! Зачем?!

— Постояли пятьсот лет — и хоре, — парень лет 20 в комбинезоне на голое тело примерился гудящей пилой к еще стоящему дереву, — пусть теперь молодые постоят… опа!

Лента с визгом вгрызлась в тополь. Федька увидел на глазах Саши слезы и напрягся. Он не был таким уж ревностным древолюбом… но эти тополя помнил, сколько себя, а главное — сколько раз по вечерам он тут пробегал и думал о… в общем, думал. И что же теперь — все?

А Саша, похоже, уже не в силах была думать. Она нырнула под ленту и, подскочив к парню, попыталась выхватить пилу из его рук.

— Куда лезешь, — равнодушно отозвался тот и оттолкнул Сашу. Может, не так уж и сильно, но девчонка запнулась о поваленный ствол и полетела наземь, вскрикнув от удара плечом об пень.

Через две секунды парень, выпустив истошно завывшую пилу, молча покатился по опилкам и вытоптанной траве, закрывая лицо руками — кричать он не мог от скрутившей все его существо боли. Никто толком не понял и не увидел, как Федька, тремя прыжками преодолев расстояние, быстро и безжалостно ударил рабочего в глаза и углы рта расставленными пальцами, и теперь замер над ним, похожий на оскаленного пса.

— С девчонками воевать?! — хрипло и страшно произнес подросток чужим голосом: — Задавлю, гад!

— Наших бьють! — заорал кто-то из рабочих заполошно, пилы взревели в руках уже с другой целью, в толпе кто-то ахнул, закричали женщины. Вокруг ядра ЮКа молниеносно сплотились сочувствующие. Но пожилой рабочий, который всё это время не пилил и не участвовал в перебранке, крикнул:

— Да вы чего, мужики?! На пацанов с пилами?! А ну!..

Все опомнились. Только кто-то сказал:

— Да это… он же Лёху изувечил…

— Цел ваш Леха, — Федька отступил за ограждение. — Глаза поболят, и голова. А может и голова болеть-то не будет — нечему там болеть…

— Немедленно покиньте место работ по благоустройству! — фальцетом заорал толстячок. — И будьте уверены, что о вашем поведении будет сообщено родителям и по месту учебы!

— А как твои с пилами на детей хотели броситься, — послышалось из толпы, — куда сообщать будем?

Толстячок поперхнулся и не возникал больше. Макс, переставший снимать, помог подняться Саше, спросил встревоженно: