Валентина Осеева - Динка

– Смотри скорей, а то опять будешь плакать! Вот она, твоя божья матерь!

Федорка глядела, крестилась, радовалась:

– Сподобил господь...

Но на обратном пути ее одолели сомнения:

– А ты, Динка, тоже видела божью матерь?

– Конечно, видела. Это же икона! Ее сами монахи подложили! Вот хитрюги какие! – хохотала Динка.

– Смотри, накажет тебя бог! – пугалась Федорка. – Не насмехайся лучше!

– Да я ни во что это не верю! А вот хочешь, пойдем раным-рано на эту криничку, я прыгну туда и вытащу тебе эту икону? Хочешь?

– Нет, нет! – замахала руками Федорка. – Я боюсь! Накажет нас бог, отнимет руки и ноги! Калеками станем, лучше и не говори мне такого!

– Ну, как хочешь! Только подумай сама, почему же нам одинаковая честь – что тебе, то и мне? Ты верующая, тебе бы божья матерь и показалась, а мне зачем?

– Не знаю... – вздохнула Федорка. – Как я могу знать, что божья матерь об нас думает?

Динка снова захохотала. Федорка обиделась. Утром Динка прибежала к ней мириться.

– Не будем спорить, – сказала она. – Когда-нибудь ты сама узнаешь, что все это неправда.

Федорка узнала через несколько дней. Она прибежала к Динке с неожиданной новостью.

– Чуешь, Динка? – живо сказала она. – На святую криницу зашли какие-то хлопцы с Киева... Кто говорит, студенты... Зашли, заглянули в криницу да и говорят: вот как здесь народ морочат! Один разделся, нырнул в криницу и вытащил икону богоматери... Монах давай шуметь на него, старухи плакать начали, а эти хлопцы только смеются: «Кому вы верите? Попам да монахам?» И теперь все... Не стали люди туда ходить, и я не пойду больше, – закончила Федорка.

– Вот здорово получилось! – рассказывая об этом дома, заключила Динка.

Федорка была живая и любознательная девочка, а Динке нужна была слушательница. Усевшись на траву под тремя березками, Федорка могла без конца слушать Динкины истории. В этих историях вымысел был так искусно перемешан с правдой, что Федорка, слушая их, то смеялась, то плакала, то просто, удивляясь, говорила:

– И откуда ты так много знаешь? Как будто уже сто лет живешь на свете!

– А из книг! Я многое знаю из книг, – скромно сознавалась Динка.

– Вот если бы и мне выучиться читать! – сказала один раз Федорка.

Динка попросила маму привезти Федорке букварь и каждый день терпеливо показывала ей буквы. Память у Федорки была редкая, буквы она запоминала сразу.

– Когда я приеду на следующее лето, ты будешь уже читать! – радовалась Динка.

Незаметно шло время. Однажды Федорка пришла на хутор в красном монисто из калины; на голове у нее был венок из желтых осенних листьев.

Динка подняла глаза на три березки и увидела, что листья их тоже пожелтели.

– Федорка! – растерянно сказала она. – Ведь это осень! Уже наступила осень!

Федорка кивнула головой, и веселое круглое личико ее затуманилось.

– Наверно, скоро вам уезжать? – забеспокоилась она.

– Да-да, скоро... – машинально ответила Динка. Словно очнувшись от долгого сна, она вдруг увидела выросшие на полях стога, скошенное жито. Вспомнила песни жнецов.

Все это было уже давно-давно...

– Осень, осень! Значит, уже скоро у Лени экзамены!

Динку вдруг охватило страшное беспокойство, и утром, рано вскочив, она стала собираться в город.

– Мама, я поеду с тобой! Я очень соскучилась по Лене...

– У Лени через три дня экзамены, ты можешь ему помешать! – строго сказала Марина.

– Ни в коем случае не бери ее с собой, мама; она сорвет Лене все занятия, да еще в последние дни! – решительно запротестовала Алина.

– Конечно. Не надо тебе ехать, Диночка... Лене сейчас очень трудно, – вздохнула Мышка.

Но Динка как будто очнулась от долгого сна:

– Не говорите мне ничего, я все равно поеду! Я хочу быть с Леней...

Мать уехала. Сестры пробовали еще уговорить Динку, но она, молча сжав губы, собрала свой баульчик, сбегала попрощаться в экономию к Федорке:

– Вот тебе, Федорка, тетрадки, цветные карандаши... Я, может, еще приеду...

Федорка замигала длинными ресницами, вытерла концом платка круглые, как горошинки, слезы:

– Привыкла я до тебя...

Динка вытащила из кос новые ленты, сунула их Федорке и убежала. С Дмитро попрощалась весело, на ходу.

Видя, что все уговоры бесполезны, сестры тоже начали собираться.

Вечером, вернувшись со службы, Марина спокойно приняла эту новость.

– Ну что ж, ехать так ехать.

Потом она позвала Алину; они ходили по дорожкам, обнявшись, как две сестры, и о чем-то тихо, взволнованно говорили. Не говоря ни слова младшим детям, они допоздна мыли и прибирали хату, заставили Ефима наколоть дров и сложить их у печи.

– Я буду каждый день приезжать сюда, – говорила Марина.

Утром на пригорке Динка нежно гладила и целовала Приму. Они расставались на долгую-долгую зиму... Ефим брал лошадь к себе.

Лето кончилось... Динка шла через лес молча, с опущенной головой.

«Если б только Леня выдержал экзамены, – думала она, – если б только выдержал! Тогда и осень и зима – все было бы хорошо!»

Через час Динка уже нетерпеливо звонила у двери городской квартиры.

– Тише! Не бренчи так! – стоя сзади нее с сумками и баулами, предупреждали сестры. – Они же занимаются!

Но по лестнице раздались быстрые шаги.

– Макака, ты? – обрадовался Леня. Динка без слов повисла у него на шее. – А я думал, вдруг не приедешь, а у меня экзамены... А вот ты и приехала... Теперь не бойся! Я выдержу! – взволнованно говорил Леня, не замечая сестер и матери. – Я при тебе ни за что не провалюсь!

Сестры молчали. Они вдруг поняли, как нужна, как необходима была мальчику в эти трудные дни его Макака.

Мать тоже молчала, с горечью думая про себя: «А мы могли бы не пустить ее...»

Леня вскочил рано, распахнул окно и тихо, торжественно произнес:

– Мой час настал!

– Наш час... – поднимаясь с кушетки, поправил его Вася. – Твой экзамен – это и мой экзамен! И никогда еще в жизни у меня не было более трудного и ответственного экзамена!

В столовой уже собрались девочки. Покашливая, вышел из своей комнаты Никич. Марина торопливо готовила завтрак.

– Леня, съешь ветчины!

– Нет, лучше два яйца и кофе!

– Обязательно выпей кофе! – наперерыв предлагали и советовали девочки.

– Не закармливайте его и не разнеживайте, он готов к бою! – шутил Вася.

Из спальни вышла Динка; на ней была новая парадная форма с белым передником, в толстых косках пышные белые банты.

«А эта еще куда разоделась?» – хотел сказать Вася, но что-то в лице Динки остановило его. Может быть, от пышности белых бантов, но лицо ее казалось очень бледным, она все время ежилась, как будто ее знобило... Это была Динка, но в то же время какая-то другая, жалкая, оробевшая девочка.

Леня взял с блюдечка стакан кофе, положил в него большой кусок сахара и, кивнув ободряюще головой, протянул его Динке.

Она покорно выпила и встала у двери.

– Диночка! Пусть Леня идет один, а мы с тобой будем ждать его около гимназии, – ласково сказала Марина.

Динка вопросительно взглянула на Леню.

– Конечно, Макака!.. Ты зато самая первая и узнаешь! – сказал Леня.

– Что узнаю? – испуганно спросила Динка.

– Ну, узнаешь, как я отвечал, как выдержал...

На губах Динки появилась слабая, неуверенная улыбка.

– Ну, пошли, Леонид! Пошли! – бодро сказал Вася и, проходя мимо Динки, ласково погладил ее по голове.

За воротами Вася остановился:

– Ну, дальше иди один, а я подожду тебя здесь!

Леня пошел. На углу он оглянулся. Вася Гулливер стоял неподвижно, засунув руки в карманы и подпирая спиной ворота.

Вася думал о доме, который стал ему родным... Как омрачатся, как будут горевать все эти дорогие ему люди, если Леня не выдержит экзамен! Как переживет это сам Леня? Как и чем успокоит их он, Вася? Тем, что снова и снова часами и днями они будут сидеть с Леней над учебниками?.. Нет, этого не должно случиться.

Около мужской гимназии, где на аллее в желтеющей листве каштанов раскрываются колючие гнездышки и из них, как новенькие, отполированные шарики, падают на землю коричневые каштаны, где беззаботные дети набивают ими свои карманы, взволнованно прохаживаются взад и вперед Марина с Динкой. Сегодня у Лени самый важный, последний экзамен...

– Ой, мамочка, мамочка! – шепчет Динка. – Может быть, сейчас его уже вызвали?

Марина тоже волнуется. Вот будет беда, если мальчик провалится. Он так много занимался, так осунулся за последние дни, стал как-то молчаливее, сдержаннее...

А еще месяц назад он шел с ней по улице и, разговаривая об экзаменах, храбрился и только, время от времени тревожно взглядывая на Марину, повторял:

– Вот будет штука, если я провалюсь...

И через несколько шагов опять:

– Вот будет штука...

«Хороша штука...» – грустно усмехаясь, думала Марина и, подбадривая мальчика, говорила:

– Ничего страшного, Леня! Провалишься, так будешь держать в середине зимы.