Валентина Осеева - Динка

– Маму-то я вижу. А вот еще кто у вас? Может, прогонят странника? – надвигая на лоб свою соломенную шляпу, сказал старик.

– Ой, что вы! Там только мои сестры еще и брат. У нас никто не прогонит. Мы не такие... – успокаивала его Динка, между тем как Марина поспешно шла к ним навстречу.

Остановившись в двух шагах, она тихо ахнула, выронила половник.

Ничейный дед молча шагнул к ней...

– Как же это ты сразу не узнала? Отца родного не узнала? – долго подтрунивали потом сестры над озадаченной Динкой.

– Да я думала, ничейный дед... Седые усы... – оправдывалась Динка.

– Папа, папа... Ты поживешь с нами? – прижимаясь к отцу, спрашивали дети.

– Поживу, поживу. В этот раз уж мы познакомимся поближе. Вот и с сыном о многом нам нужно переговорить, – глядя на смущенное лицо мальчика, говорил Арсеньев. Он уже снял свой седой парик, отлепил длинные усы, бросил на траву стариковский бриль и, наконец, предстал перед глазами жены и детей в своем настоящем виде, с такими знакомыми синими смеющимися глазами.

Далеко за полночь, потушив огонь, сидела на хуторе счастливая семья. Многое рассказывал отец... О пересыльных тюрьмах, о подпольной работе, связанной с постоянным риском попасть в руки полиции.

– Однажды иду я ночью с одного собрания. Разошлись мы все поодиночке... Решили, так будет безопаснее. Было это в Нерчинске. Улицы там глухие. Ну, иду я и слышу, кто-то идет сзади меня, шагах в десяти. Оглянулся – вижу, какая-то темная фигура, поднятый воротник. Ну, думаю, плохо. Видимо, шпик. Решил проверить. Начинаю сворачивать в разные улицы, так сказать, вожу его за собой. Он идет. Ну, думаю, ясно! Что ж тут еще ждать? Довел я его до проходного двора, замедлил шаг, подпустил ближе да как обернусь сразу:

«Ты что, мерзавец, за мной по пятам ходишь? А ну, живо чтоб духу твоего тут не было!» Выхватил револьвер и вдруг слышу: «Тише, тише, товарищ Скворцов! Это я, Кулеша... Товарищи просили для безопасности проводить вас...» Тьфу, черт! Какой конфуз получился! Чуть я его не пристукнул на месте! – рассказывал Арсеньев.

Все смеялись. Динка с восторгом впитывала каждое слово отца.

На семейном совете было решено, что Марина откажется от службы в частной фирме и поживет с отцом на хуторе, а дети будут приезжать каждую субботу на воскресенье.

– А там посмотрим, как дальше будет! Загадывать надолго нашему брату нельзя, – улыбнулся отец и, поглядев на Динку, спросил: – Ну а как вы там без мамы обойдетесь?

– Ну, что там! За милую душу проживем! – храбро сказала Динка. Ради отца она готова была на самую тяжелую жертву – разлуку с матерью.

Долго, долго сидела тесной кучкой счастливая семья. Динка забралась к отцу на колени и, прижавшись головой к его груди, слушая его рассказы, думала, что если б уже была революция и папа остался навсегда с ними, то ей, Динке, никогда уже не пришлось бы плакать из-за сытой морды торговки или из-за мальчика с оторванным ухом. Всем, всем было бы уже хорошо жить на свете. И, хлопая сонными глазами, Динка отдавалась своим сладким мечтам, прерывая рассказ отца неожиданными вопросами.

– Папа, а после революции будут кормить всех уличных сирот?

– Конечно, доченька, – гладил ее по голове отец.

– И учиться они будут?

– Все, все будут учиться, Диночка.

– И Федорка, папа? Она очень хочет.

– Конечно, доченька.

– И велосипеды всем купят, да, папа? – сонно мечтала Динка. Глаза ее уже совсем закрывались, но жизнь обещала так много хорошего, светлого, необычайного, так много еще нужно было спросить...

Сестры тоже не отходили от отца. Леня стоял рядом и улыбался такой мягкой, любящей улыбкой, что Марина тихонько шепнула мужу:

– Посмотри на сына...

– А ну-ка, дочки, – шутливо сказал отец, – дайте-ка мне обнять сына. Ведь мы с матерью давно мечтали о сыне.

Черногузы – цапли

Криничка – родничок (укр.).