Григорий Медынский - Повесть о юности

— Да ведь сами же говорите — любопытный парень. Кстати, а как по-вашему: сдержит он свое слово?

— Не знаю! — Полина Антоновна засмеялась. — Трудно сказать. Вряд ли!..

Отказываясь от руководства классом, Полина Антоновна не хотела сказать директору своего последнего и самого потаенного довода. Недавно она отпраздновала тридцатилетний юбилей своей педагогической работы. И муж ее размечтался о том, что хорошо бы ей теперь уйти с работы и отдохнуть.

— Тридцать лет — это тебе не три года. Пора! Хватит! У тебя гипертония, у тебя склероз, у тебя нервы. Нужно же в конце концов подумать и о себе!

Мечтания превратились в планы, планы — в требования, и все домашние разговоры за последнее время были у них заполнены долгими и упорными спорами на эту тему. Иногда Полина Антоновна колебалась: семья их, после гибели на фронте единственного сына, была совсем маленькой — она и муж, с которым она жила тоже почти тридцать лет. Муж работал в одном из специальных журналов редактором, зарабатывал хорошо. За Полиной Антоновной оставалась бы обычная учительская пенсия. Обо всем этом и говорил ей муж. Говорили многочисленные родные и ее и мужа, женатые и холостые, замужние и вдовые, детные и бездетные. Иногда она уступала заманчивым картинам отдыха и тихой семейной жизни, возникавшим перед нею в результате этих разговоров. Но потом самая мысль о том, что все кончилось, что некуда больше спешить, нечего больше делать, казалась ей настолько дикой, что принять ее она не имела сил.

Тогда муж выдвинул другой вариант:

— Возьми один-два класса, но классное руководство — ни в коем случае. Это ж такое бремя!

В этом Полина Антоновна дала мужу слово и всеми правдами и неправдами старалась сдержать его в разговоре с директором. Однако уговоры ли директора, такие настойчивые, неотразимые, выработанное ли годами сознание долга, случайные ли, но заинтересовавшие ее наблюдения над широкогрудым парнишкой с взлохмаченными волосами, или что-то еще, внутреннее, заставили Полину Антоновну уступить, выдержать дома крупный разговор с мужем, но уступить.

…Директор оказался прав. За лето Полина Антоновна отдохнула и, полная сил и интереса к предстоящей работе, первого сентября встретилась со своим классом.

Школьный двор был заполнен ребятами. Они собирались кучками, по классам, и нестройный гул голосов стоял над этой неспокойно и празднично настроенной толпою. Праздник в этот день чувствовался и на улицах — в белых передниках девочек, в букетах цветов, с которыми они шли в свои школы.

В мужскую школу с цветами пришли только первоклассники и кое-кто из второклассников, — третий класс считал это уже ниже своего достоинства. Но настроение у всех было приподнятое, праздничное. Празднично прошел и митинг во дворе и торжественная церемония впуска в школу.

— По нашей ежегодной традиции, — объявил директор, — право и счастье первыми войти в школу я предоставляю нашим новичкам, учащимся первых классов.

Добро пожаловать!

И тронулись малыши — чистенькие, в новеньких костюмчиках, с новенькими портфелями, с круглыми, только что остриженными головенками, с цветами в руках, одновременно испуганные и важные. За ними — вторые, третьи и потом старшие классы, каждый своим строем, каждый со своим классным руководителем.

Полина Антоновна пришла пораньше, чтобы встретить свой класс, который был «чужим» в этой школе. Выйдя во двор, она сразу увидела знакомую фигуру Бориса Кострова. Он был в том же костюмчике и в той же белой рубашке с выпущенным воротником, и голова его была так же взлохмачена, точно чья-то ласковая рука только что прошлась по ней и он еще не успел привести себя в порядок.

Рядом с ним прохаживался высокий, худой подросток в очках, сквозь которые смотрели настороженные и в то же время пытливые глаза. Полина Антоновна видела его вчера в школе, но фамилию не запомнила и теперь спросила о ней.

— Баталин… Валентин, — ответил мальчик, почему-то смутившись.

Скоро один за другим стали подходить и остальные ее ученики: юркий, точно мышонок, Вася Трошкин, за ним спокойный, даже несколько флегматичный Феликс Крылов, резкий, угловатый, с первого же взгляда понравившийся Полине Антоновне Игорь Воронов, подобранный, аккуратный Лева Рубин, Витя Уваров, Саша Прудкин и кто-то еще и еще, кого она тоже видела раньше, кое с кем даже беседовала, но запомнить еще не успела. Держались ее ученики, в отличие от других классов, обособленно и разрозненно, маленькими кучками — по старому знакомству, по школам, из которых пришли. Полина Антоновна старалась собрать их вокруг себя, указала им место, где они должны стоять во время митинга, и в то же время внимательно присматривалась к ним.

И они со скрытым и настороженным любопытством рассматривали ее: кто она и какая, на что способна и чего от нее можно ждать? Она была высокая, полная, но полнота ее не бросалась в глаза, — создавалось впечатление основательности и силы. Широкое лицо ее с крепкими, немного выдающимися скулами освещалось взглядом карих, приветливых и, казалось, очень зорких глаз.

— Вы будете у нас классным руководителем? — на правах старого знакомого спросил ее Борис Костров.

— Нет. Вы сами будете своими руководителями! — улыбнулась она.

Сказала она это в шутку, и все, кажется, приняли это как шутку, и всем она показалась доброй и приветливой.

Перед самым началом митинга, когда ученики уже строились по своим классам, Полива Антоновна увидела сквозь чугунную ограду школьного двора черную блестящую машину, остановившуюся возле школы. Вскоре после этого, когда директор уже поднимался на невысокую трибуну, Петр Анатольевич, заведующий учебной частью, подвел к ней хорошо одетого юношу с матовым, красивым лицом и пробивающимися усиками и полушепотом сказал:

— Это, кажется, ваш!

В это время директор уже начал говорить, и Полина Антоновна торопливо указала новому ученику его место. Потом она о нем забыла, — нужно было организованно провести ребят в класс и тем самым сразу же задать тон всей жизни. Когда она, стоя в дверях класса, пропускала мимо себя учеников, перед ними был совсем другой человек: не просто полная приветливая женщина, а строгая, подтянутая учительница, в синем бостоновом костюме, с властным поворотом головы и требовательным, всевидящим взглядом.

Вдруг в этом взгляде сверкнула орлиная искорка — Полина Антоновна заметила ученика, державшего руки в карманах, его небрежную, шаркающую походку. Это был тот самый, запоздавший, с усиками, в светлом в клеточку, хорошо сшитом костюме. Одним жестом она вывела его из строя.

— Ваша фамилия?

— Сухоручко.

— Звать?

— Эдуард.

— Вы ученик нашего восьмого класса «В»?

— Кажется!

— Так вот, кажущийся ученик, будьте добры держать себя, как подобает подлинному ученику: выньте руки из карманов и идите как следует на место!

На виду у притихшего класса Сухоручко, уже не шаркая, прошел между партами и сел рядом с Борисом Костровым.

Потом было первое классное собрание и беседа Полины Антоновны о порядках и требованиях в школе, об общей цели, об общем деле, вокруг которого и должен сложиться их коллектив — коллектив восьмого класса «В».

И все было хорошо. Но на другой же день начались неприятности.

Когда Полина Антоновна проводила Сухоручко взглядом до самого места, Борис почувствовал, что этот взгляд скользнул и по нему.

«У этой не забалуешься!» — пронеслось у него в голове.

Баловаться он не хотел и пришел в школу, как обещал директору, а потом отцу, с честными и самыми лучшими намерениями. Намерения эти родились у него еще в прошлом году, после одной неприятной истории, которая испортила ему балл по поведению, характеристику и едва не послужила препятствием при поступлении в эту школу. Но он никому не обещал, например, не играть в футбол, а если бы и обещал, то все равно не выполнил бы своего обещания. Заядлый футболист, волейболист, хоккеист, он болел за «Спартака», знал все спортивные команды, всех вратарей и капитанов, знал, кто, когда и с кем играет, кто, когда, кому проиграл и кто у кого выиграл. Но главным удовольствием, конечно, было «постукать» самому — не мячом, так, на худой конец, консервной банкой или подвернувшимся под ноги куском асфальта. И мать, глядя на вечно ободранные носки его ботинок, без конца попрекала его тем, что у него ветер в голове, никакой серьезности, и говорила, что слово директору он дал зря. Соглашаться с этим Борис не хотел и не видел ничего несерьезного в том, чтобы лишний раз «погонять мяч». Как же было не испробовать свои силы в новой компании, в своем новом классе? Здесь немало «своих», товарищей по прежней школе, но много и «чужих», пришедших из других школ. Впрочем, «чужие» в первый же день стали для него «своими», и он решил завтра же принести футбольный мяч.